|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Кавельмахер В.В. Назад к Выголову, или еще раз о датировке церкви Троицы на Государевом дворе Александровой Слободы. Рукопись рецензии на книгу Баталова А.Л. «Московское каменное зодчество конца XVI в.». Ориентировочно 1997 г. Все права сохранены.
Сканирование, форматирование, техническое и литературное редактирование: С.В. Заграевский, 2009 г. Все права сохранены.
Материал предоставлен библиотеке «РусАрх» С.В.Заграевским. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2010 г.
В.В. Кавельмахер
НАЗАД К ВЫГОЛОВУ,
или еще раз о датировке церкви Троицы
на Государевом дворе Александровой Слободы
(рецензия на книгу А.Л. Баталова
«Московское каменное зодчество конца XVI в.»)
Церковь Троицы на Государевом дворе Александровой слободы, в 1960-е годы отреставрированная и недавно вновь, посредством натурных исследований, основательно изученная, – продолжает оставаться спорным памятником русской архитектуры. Об этом свидетельствует «разбор» памятника, сделанный на страницах монографии, посвященной русскому зодчеству конца XVI в.1 О памятнике уже имеется немалая литература, в числе которой наша, претендующая быть монографической, статья2 (изданная без чертежей и фотографий, о чем искренне сожалеем3). «Крестным отцом» этой статьи, т.е. человеком, нам ее заказавшим и даже читавшим ее первый вариант в рукописи, является доктор архитектуры А.Л. Баталов, что он, естественно, будет отрицать. Данная реплика, как увидит читатель из дальнейшего, – необходима. Дело в том, что этот ученый делает вид, что он нашей статьи не читал, и с чертежами к ней (ему специально врученными) – не знаком. Скажем сразу же, что это его право.
Поскольку нас с А.Л. Баталовым связывает искренняя дружба и мы находимся с ним и с главным рецензентом его книги профессором С.С. Подъяпольским в постоянном научном контакте, введем сразу читателя в курс дела. Читатель не должен удивляться появлению на этих страницах имени С.С. Подъяпольского. Последний, являясь, без преувеличения, высшим авторитетом в вопросах истории и теории древнерусского зодчества, является истинным «серым кардиналом» монографии А.Л. Баталова в той ее части, которая волей или неволей направлена против нас. А.Л. Баталов не является практиком-исследователем, – это блестящий теоретик и историк «кабинетного типа», чьи страницы, особенно набранные петитом, доставляют истинное наслаждение. (Нет, это не комплимент). Мы предлагаем вам войти в нашу общую с упомянутыми лицами лабораторию и оценить все непредвзято. Вот что ученые пишут, а вот что они думают: по причинам сложного характера это не всегда совпадает.
Итак, в чем суть дела? И в чем некорректность поведения автора монографии, посвященной «годуновскому зодчеству» (второе рабочее название книги А.Л. Баталова)?
Начнем с того, что церковь Троицы не является предметом специального изучения этого автора. Она нужна ему в связи с построенной им хорошо продуманной и сложной теорией становления стиля годуновского зодчества, имеющего свои истоки, как известно, в зодчестве Василия III. Стилистические и структурные изменения в архитектуре XVI в. идут, по мнению А.Л. Баталова, волнами, которых было, если мы адекватно его поняли, три. Он называет их «волнами итальянизации». Первая связана с приездом в Россию итальянских зодчих, взявших в свои руки все государственное строительство и внедривших свою технологию и стилистику. Вторая волна частичного «воскрешения» этой стилистики приходится, по А.Л. Баталову, на 1560–70-е гг., когда архитектура живет «отраженным светом», решая свои специфические, связанные зачастую с шатровым зодчеством (но не только с ним) задачи. И третья – прямое и до известной степени сознательное воскрешение стилистики первой волны, когда памятники архитектуры стали прямо походить на памятники чуть ли не столетней давности. Так, несколько упрощенно, мы читаем по А.Л. Баталову историю нашего зодчества в указанную эпоху. Почти все здесь сказанное, за исключением неточностей, неизбежных в таком труде, – основательно и остроумно доказано, количество вовлеченных в оборот памятников (частично, по сути, впервые) не поддается исчислению. Это, действительно, богатая материалом, приближающая нас к всегда недосягаемой истине, книга, которой суждена, верим, долгая жизнь. Однако, прорубая в материале, в этом дивном лесу русской архитектуры, свои теоретические просеки, А.Л. Баталов безрассудно валит очень ценные породы, если они ему чем-то мешают, и отправляет их как бы в небытие. И зачастую делает это весьма лукаво.
Такой невольной жертвой невинного ученого злодейства стал – целиком – ансамбль Государева двора в Александровой Слободе, и первой принесенной на алтарь лженауки жертвой стала датируемая А.Л. Баталовым 60–70-ми гг. XVI в. церковь Троицы и ее сестра по судьбе – Успенская. (В свое время 1570-ми гг. Троицкую церковь датировали Г.Н. Бочаров и В.П. Выголов4. Они тоже не были практиками-исследователями, и их «голубиная простота» выразилась, в частности, в том, что они посчитали все палаты и приделы к александровскому Покровскому собору относящимися к XVII в.)
Мы позволяем себе выражение «лженаука», но это метафора, не более того. В этом основная мысль нашей рецензии: если в угоду концепции, как бы основательна и остроумна она ни была, приносятся в жертву факты (а они, как мы увидим, приносятся), мы имеем дело или с лженаукой, или с наукой, чей метод не свободен от спекуляций, или просто с одной из разновидностей богословия. Назовем это нечистотой метода.
Говоря проще, А.Л. Баталов атрибутирует памятник, исходя исключительно из его типологической характеристики, нимало не интересуясь показаниями архитектурной археологии. Только что те же научные круги, которые «на ура» приняли диссертацию А.Л. Баталова, «завернули» великолепную докторскую диссертацию Вл.В. Седова, построенную исключительно на фактах и тоже на огромном материале, но, в отличие от А.Л. Баталова, – с данными археологии, чертежами, таблицами. Т.е. доктор архитектуры Вл.В. Седов (теперь ему придется ждать утверждения за ним этого звания) пошел по пути систематизации прежде всего фактов, делая осторожные попытки их осмысления, тогда как А.Л. Баталов шел от идеи.
На самом же деле задача – по возможности полный учет фактов. Типология же – дело рукотворное. Старая как мир история! На типологию нужно разве что оглядываться, но ни в коем случае не руководствоваться ею, как Кораном, особенно когда разрабатываешь типологию, как А.Л. Баталов, – сам! Троицкая церковь – тому страшный пример.
Читатель уже заметил или заметит в дальнейшем, что рецензия пишется в неприличном тоне. Но ситуация не оставляет нам, к сожалению, выбора: мы уезжаем в Мюнхен, а сотрудники александровского музея вот-вот прочтут ужасные для нас вещи. Тут не до экивоков. Из горящего здания не грех выскочить и в нижнем белье. Главное – сбить огонь. Потом можно будет принести извинения, если их, конечно, примут.
Итак, что нас потрясло и огорчило, просто шокировало? Церковь Троицы проходит по книге как тень, с завязанными за спиной руками, с рогатиной на шее. Нигде ни слова нет, что она такое. Когда мы говорим «нигде», мы имеем в виду «в комментариях» или «в примечаниях», ибо автор труда, решающего уникальные теоретические задачи, имеет право только ссылаться на памятник или давать ему беглую и неполную характеристику, но не имеет права скрывать от любознательного читателя, что она такое. В советскую эпоху причины для таких скороговорок были объективными: «лимит», отсутствие «места», «бумаги». У А.Л. Баталова таких проблем не было. Его комментарии, о которых мы уже мельком сказали, необъятны и, м.б., лучше самой книги. Значит, он почему-то не захотел этого сделать. Это не нужно его концепции? Разумеется, не нужно. Но почему? А потому, как мы догадываемся, что этот памятник, реально осмысленный, может ей, концепции, чем-то повредить, испортить диссертационные кондиции. А там – кто знает: если диссертация, как располневшая женщина, обрастает ненужным ей мясом, ей могут и дать развод.
Итак, что есть церковь Троицы как продукт истории и человеческого духа, и что есть она у А.Л. Баталова?
Церковь Троицы – здание исключительно сложной конфигурации и, очевидно, сложной строительной истории. Ее характеристику или описание, как угодно, можно найти в нашей вышеуказанной статье: это трехъярусное здание на погребах и подклетах, с сакристией, приделом и пр. Кроме того, она – часть ансамбля, единственного в России фрагментарно сохранившегося ансамбля XVI в., кроме ансамбля Большого Кремлевского дворца. Но ничего этого вы не прочтете, все это искусственно отсечено, убрано. Почему? – спросите вы. Прежде всего потому, что и диссертант, и его рецензент, признанный вождь нашей московской архитектурной медиевистики С.С. Подъяпольский, этого яростно не хотят. Но, Боже мой, почему все-таки? А потому, что главная мысль, идея всей нашей 15-летней работы в Александрове: это – ансамбль! Заказанный, выстроенный по некоему проекту и, вероятно, имеющий автора. И пластическая, и колористическая характеристики ансамбля бросают чудный отсвет на памятник, приговоренный А.Л. Баталовым к духовной смерти, к оскоплению.
Возможный любознательный читатель очень умным человеком, прошу прощения за выражение, – оглуплен. Автору громадного труда такая потенциальная возможность обычно предоставлена объемом исследования, и это уже вопрос морали, совести. Ну, спорь, ну, опровергни. Но выбрано другое средство: молчание. В науке, которой я с некоторых пор служу, это хуже воровства, так как приводит к утаиванию фактов. И ведь речь идет о дате, отличающейся от нашей на полвека! Это очень существенно.
Исторические архитектурные ансамбли бывают или стихийно сложившимися (в силу естественной способности простейших архитектурных организмов восстанавливать гармонию, нарушенную вторжением нового здания), или задуманными и построенными по единому плану или проекту, т.е. авторскими, имеющими некую общую идею и последовательно реализованными, пусть даже не сразу. Таким обладающим единым замыслом ансамблем и считаем мы Александровский дворец, и присваиваем ему это название. Обратим внимание: этих слов в труде А.Л. Баталова, в том числе и в комментариях, – нет. Автор даже ненароком не обмолвился.
И автор-исследователь (т.е. мы), и автор книги-диссертации (т.е. А.Л. Баталов), и рецензент книги (проф. С.С. Подъяпольский) понимают предмет (т.е. Троицкую церковь) с точки зрения вариантов прочтения ее истории, а значит, и ее атрибуционной профессиональной оценки, – одинаково, на одном, примерно, профессиональном уровне. Она или перестроена, или нет. Все трое сохраняли понимание возможности этого, пока автор-исследователь, «впавший в ересь Кавельмахер», не обнаружил новые факты. Объемы церкви (пристройку XVII в. сейчас не учитываем), – «от погребов до скуфьи купола», – могут заключать в себе максимально три строительных периода. Погреба и подклеты составляют один строительный объем, четверик – второй, шатер – третий. На вопросы о каждом из этих периодов мы отвечаем по-разному, и в зависимости от ответов намечается, хотя бы теоретически, т.н. линия перекладки. Она или проходит по верху подклетов на отметке карниза подклетов, или под шатром, или вообще отсутствует, как показали мы.
Но автор книги-диссертации по каким-то таинственным причинам уклоняется (формально – с известным правом) от описания памятника. Поскольку перед нами доктор наук, мы вправе предположить, что он знает об очень непростой структуре Троицкой церкви, и не только знает, но и думает (или когда-то думал) над этим вопросом. Наверное, мы не ошибемся, если скажем, что он хочет опереться на подклет, устанавливая тип и дату памятника. Он его иначе датирует, чем вышележащую кладку, – значит, он его датирует временем Василия III. Но при этом он демонстрирует свое деланное равнодушие к этому предмету. По научным меркам это – иезуитство.
Это – первое. Теперь второе: мы видим трехъярусное здание исключительно сложной конфигурации. Как можно решать его судьбу (а чем же еще являются дата и атрибуция?), хотя бы кратко не упомянув об этом? Оказывается, можно – тремя словами, брошенными мельком, вскользь. (Значит, хотя бы знает, – думаем мы).
Из этого скандального, по сути дела, обстоятельства мы делаем единственно возможные выводы:
1. Автор датирует и атрибутирует памятник исключительно на основании им же составленной типологической характеристики (напрашивается термин «тиположство»!), полагая, что этого достаточно. Но подчеркиваем еще раз: памятник сложнейший, у него два яруса под зданием, а в основном церковном ярусе – сакристия за алтарями.
2. Автор полагает, что перед ним памятник сложной строительной истории, т.е., что он перестроен, но почему-то (опять все то же «почему-то»!) не склонен делиться своими соображениями на этот счет.
Оставим в стороне вопрос о корректности такого поведения, но нам все-таки интересно: как объяснить такую позицию автора? Здесь возможны варианты.
Первый: А.Л. Баталов не знает, как датировать памятник, или знает, но не очень уверен.
Второй: он боится повредить своей концепции (он же концептуалист!). Иными словами, что-нибудь испортить в диссертации. Здесь для него заключена какая-то опасность. Ведь вполне может оказаться, что хотя бы нижние ярусы здания все-таки принадлежат времени Василия III (о чем задумывались и А.И. Некрасов, и В.П. Выголов), а тогда будет пусть немножко, но прав В.В. Кавельмахер, так «неуместно» настаивающий на идее ансамбля.
И, наконец, третий вариант: поскольку А.Л. Баталов провозглашает Троицкую церковь зданием «второй итальянизирующей волны» т.е. 1560–70-х гг., а погреба и подклеты «тянут» на Василия III, то получается, что на отметке карниза подклета должна проходить линия перекладки. А как же сакристия или казенная палата?
Вы можете возразить мне: ведь А.Л. Баталов все-таки этого не сказал. Лучше бы уж сказал, – отвечу вам. Нельзя изучать памятник, отрезав от него больше половины. Тем более, что памятник спорный, что над ним годами бьются знакомые автору диссертации люди, что по нему уже пишутся музейные методички. Это то же, как если бы мы интересовались женщиной только до талии. Жизнь остановилась бы.
О том, какой из вариантов объяснения позиции А.Л. Баталова выбрать, мы спросили его конфидента, профессора С.С. Подъяпольского. Он допустил (пока что в порядке гипотезы) третий вариант, и объяснил, почему: планы «не ложатся», т.е. на две подклетные палаты план трехапсидной церкви с выделенной сакристией ложится с некоторыми неувязками.
Ну и что? Все-таки лег, в конце концов. «Карты на стол», как говорят в таких случаях! Давайте все вместе искать эту самую «перекладку»! Заверим читателя: никаких следов перекладок здесь нет и быть не может. Здание Троицкой церкви построено одновременно с подклетами, а подклеты – одновременно с погребами, и проделанная А.Л. Баталовым и С.С. Подъяпольским вивисекция носит злонамеренный характер (естественно, в строго научном смысле). Косвенно оба «злоумышленника» признают раннюю дату памятника, но не хотят в этом сознаться. Иначе зачем было это стыдливо прятать?
Мы приблизились к самому драматическому моменту этой неприличной эпопеи – к фасадам церкви Троицы, к ее наряду, который автор книги-диссертации попытался обратить на пользу своей типологической схеме.
В типологическом делении на «волны», проведенном А.Л. Баталовым на обширном материале, архитектоника фасадов играет свою роль. Помимо того, что церковь Троицы принадлежит к «семейству шатровых», она должна еще и иметь «узнаваемые», соответствующие своему типу фасады. Иначе говоря, она должна походить на свой шатрово-купольный архетип – Покровский собор на Рву. И она на него, в самом деле, походит! Всякий, взглянув на нее, воскликнет (как восклицал когда-то и автор этих строк, и как восклицает уже несколько лет сам А.Л. Баталов и иже с ним): «Это же 60-е годы XVI века»! Увы! При ближайшем знакомстве с памятником мы убедились, что абсолютно все противоречит этой сладкой видимости.
Сильнейшим (как думает А.Л. Баталов) типологическим аргументом, позволяющим ему отнести церковь Троицы к 60–70-м гг. XVI в., является факт обработки ее стен т.н. филенками, или ковчегами. По А.Л.Баталову, фасадная архитектоника должна иметь точное датировочное прикрепление, а именно: некрепованные карнизы и подведенные под них впадины на фасадах, «филенки» (наш термин – «ковчеги»), – типичные и яркие элементы «второй волны» 1560–70-х гг., а там и годуновской архитектуры. Эта часть типологической схемы разрабатывается и «обкатывается» на многих страницах книги, и, наконец, в нее, как в гроб, укладывается наша Троицкая церковь.
Филенки-ковчеги Троицкой церкви – на первый взгляд в точности такие же, какими испещрены столпы Покровского собора на Рву (с одной лишь разницей: в александровском памятнике они помещены между белокаменными цоколями, лопатками и карнизами и являют собой законченную раму из кирпича, четко очерченную, как бы «инкрустирующую» стены). Вынося приговор Троицкой церкви, А.Л. Баталов задается вопросом, когда появились филенки-ковчеги в московском зодчестве. А наш вопрос – когда появились филенки-ковчеги данного типа?
Богато профилированные филенки появились в 1505–1508 гг. (Архангельский собор и другое современные ему здания), а упрощенного, однообломного, в духе нашей Троицкой церкви рисунка – в 1509–1513 гг. А.Л. Баталов говорит, что филенки в виде столь мощного, грубого однообломного уступа – атрибут 60-х гг. XVI в.: это-де сам Покровский собор на Рву 1558–1561 гг., церковь в Дьякове, остроумно, хотя и недостаточно основательно отнесенная автором к 60–70-м гг. того же века, верхние приделы Благовешенского собора 1560-х гг., не дошедшая до нас церковь Сретения на Дворце и т.д., и, наконец, наша Троицкая церковь, – все памятники (что немаловажно) придворного строительства. Так Троицкая церковь еще раз попадает в компанию зданий, очень на нее похожих, которые, тем не менее, на самом деле по годам годились бы ей во внуки! Увы! Поверхностное отношение к фактам, свойственное кабинетному ученому, следящему исключительно за исправностью концепции в ущерб фактам, играет с исследователем злую шутку: сам А.Л. Баталов в другом месте признает (правда, косвенно, как он часто делает, не разделяя ответственности с другими писавшими по этому поводу), что первый храм Алексея митрополита под колоколы в александровском дворцовом ансамбле построен одновременно с собором, т.е., в 1510-е гг. А ведь он обработан точно такими же, аналогичного профиля и рисунка, филенками, как и Троицкая церковь.
Снова сделаем грустный вывод: хотя церковь Алексея митрополита, застроенная в 1570-х гг. новой столпообразной колокольней, сохранилась практически идеально, и ее можно было увидеть и потрогать руками и благодаря зондажам П.С. Полонского, и с нашей помощью, – автор монографии эту церковь не изучал, нас не читал и с нашими графическими реконструкциями не знакомился (или делает вид, что не читал и не знакомился). Здесь же – и первый в истории русской архитектуры восьмигранный барабан, причем «громадный», бросающийся в глаза, и другие прелести столпообразного сооружения, т.е. все то, что включено А.Л. Баталовым в поэтику Покровского столпа и Дьяковской церкви, а позднее – в поэтику годуновских придельных церквей, и служит одной из теоретических опор вышеназванной диссертации. На этой опоре и на выведенных из нее датировках держатся целые разделы. А филенки самого Покровского собора и его уникальных приделов – тут же, в Александровском дворце? Страшно подумать, но автор с блеском защищенной диссертации этого, по-видимому, не знает!
Филенки-ковчеги церкви Троицы (что специально отмечено в нашей работе!) обладают еще рядом убийственных для концепции А.Л. Баталова признаков, то ли «подчищенных» и опущенных, то ли вообще незамеченных. Во-первых, их габариты совпадают или они пропорциональны друг другу, что, конечно, не случайность. Это может быть только результатом общего задания, общего плана, общей идеи, общего авторства. В наших выводах этот факт, изумивший нас, стал решающей каплей. Или, пожалуй, решающей каплей стал еще более поразительный факт: красно-кирпичная фактура стен всех четырех сохранившихся памятников. Сама по себе открытая кирпичная фактура ничего не доказывает, но в «сгущенном» виде – служит подтверждением единства всего ансамбля. Это было так интересно и ново, и как А.Л. Баталов мог нигде в книге это не отметить? И как можно было после всего этого дезавуировать памятник столь смело? Остается тот же ответ: незнание первоисточника вкупе с людоедскими потребностями концепции.
Кабинетная наука будет процветать в силу, прежде всего, литературной талантливости ее адептов. Но сколько раз можно разбивать лицо в кровь на одном и том же? Нам просто страшно.
Александрова слобода – свой микромир, свой космос, где есть все, что составило позднее поэтику «второй волны итальянизации». Ее четыре памятника начала XVI века невозможно ни разобщить, ни раздать по разным эпохам.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Баталов А.Л. Московское каменное зодчество конца XVI в., М., 1996. С. 203–209 и др., примеч.
2. Кавельмахер В.В. Церковь Троицы на Государевом дворе древней Александровой Слободы. В сб.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей). Владимир, 1995.
3. В 2008 году опубликован сборник статей В.В. Кавельмахера, посвященных Александровской Слободе, в котором, в частности, приведены чертежи памятников архитектуры Слободы XVI в. (см. Кавельмахер В.В. Древности Александровой слободы. М., 2008).
4. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Александровская Слобода. М., 1970.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
доктор архитектуры, профессор
Сергей Вольфгангович Заграевский