РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. Все права сохранены.

Размещение электронной версии материала в открытом доступе произведено: http://www.tuad.nsk.ru. Все права сохранены.

Иллюстрации приведены в конце текста.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г.

В.А. Кучкин

Формирование государственной территории

северо-восточной Руси в X–XIV вв.

ВВЕДЕНИЕ

Настоящая работа посвящена истории возникновения и развития государственной территории Северо-Восточной Руси за более чем полутысячелетний период: с момента расселения в Волго-Окском междуречье восточных славян и включения этой территории в состав Древнерусского государства, т.е. с момента сложения здесь государственной территории как таковой, и до объединения в конце XIV в. под властью московского князя Дмитрия Донского ряда крупных княжеств, т.е. создания территориальной основы будущего Русского централизованного государства.

Выбор широких хронологических рамок исследования позволяет выявить важнейшие качественные сдвиги в формировании территории средневековой Руси, а обозрение не отдельной части, но всего географического региона древнерусского Северо-Востока [1] — основные количественные изменения этой территории.

Естественно, что попытка показа зарождения, а затем последующей эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси в течение длительного времени и на обширном пространстве связана с решением многих больших и малых конкретных задач и вопросов, обусловленным как состоянием источниковой базы, так и степенью ее источниковедческого изучения. Однако сколь ни сложны и трудоемки такие решения, достигнутые на их основе конечные результаты не могут быть правильно оценены и интерпретированы без теоретического представления о том, что следует понимать под государственной территорией, как она образуется и как она изменяется.

Хотя указанные проблемы в их общем виде были поставлены давно, но научно решены они только в работах классиков марксизма-ленинизма. Их решение теснейшим образом связано с тем новым учением о государстве, которое было разработано К.Марксом и Ф.Энгельсом и получило дальнейшее развитие в трудах В.И.Ленина.

Как подчеркивал В.И.Ленин, «вопрос о государстве есть один из самых сложных, трудных» [2] в общественных науках. Чтобы ответить на него, необходимо знать, «как государство возникло и как оно развивалось» [3]. Анализируя причины появления государства, эволюцию его форм, классики марксизма-ленинизма обращали внимание на одно из резких, бросающихся в глаза отличий государства от догосударственного, родоплеменного устройства общества. «По сравнению со старой родовой организацией, — писал Ф.Энгельс, — государство отличается, во-первых, разделением подданных государства по территориальным делениям» [4]. Отсюда становится ясно, что изучение государства нельзя вести без изучения его территории, того географического пространства, где государство сложилось, разделив его на различные административные части для властвования над своими подданными. Государственная территория есть, таким образом, продукт возникшего государства. Это наиболее общее определение может быть раскрыто прежде всего на основании характеристики самого государства.

К.Маркс и Ф.Энгельс неоднократно указывали, что государство появляется там, где уже существует раскол общества на антагонистические классы, где происходит классовая борьба, где функционирует публичная власть, защищающая интересы господствующего меньшинства. «Так как государство возникло из потребности держать в узде противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самих столкновениях этих классов, — писал Ф.Энгельс, — то оно по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса» [5].

Как же конкретно проявлялась основная задача антагонистического государства — подавлять и эксплуатировать угнетенный класс? На примере древних восточных деспотий этого вопроса касался К. Маркс. Он отмечал, что в древних азиатских государствах «часть прибавочного труда общины принадлежит более высокой общине, существующей, в конечном счете, в виде одного лица, и этот прибавочный труд дает о себе знать как в виде дани и т.п., так и в совместных работах... Общие для всех условия действительного присвоения посредством труда, ирригационные каналы, играющие очень важную роль у азиатских народов, средства сообщения и т.п., представляются в этом случае делом рук более высокого единого начала — деспотического правительства, витающего над мелкими общинами» [6]. Таким образом, из приведенных замечаний К. Маркса следует, что государственная власть проявляет себя по отношению к подвластному населению в безвозмездном присвоении прибавочного труда, отчуждаемого в виде дани и в виде натуральных повинностей, таких, как участие в коллективных строительных работах [7].

Наблюдения К.Маркса были развиты и дополнены Ф.Энгельсом. Он показал, что государство осуществляет свои функции в рамках созданных им различных административных единиц, поскольку разделение населения по территориальному признаку обеспечивало государству как лучшие условия борьбы с прежним родоплеменным устройством общества, так и лучшую организацию угнетения большей части своих подданных, и что исполнение государственных функций берет на себя публичная власть, уже не совпадающая «непосредственно с населением» [8]. «Государство предполагает особую публичную власть, отделенную от всей совокупности постоянно входящих в его состав лиц», — отмечал Ф.Энгельс [9]. И еще: «...существенный признак государства состоит в публичной власти, отделенной от массы народа» [10]. «Эта публичная власть, — резюмировал далее Ф.Энгельс, — существует в каждом государстве. Она состоит не только из вооруженных людей, но и из вещественных придатков, тюрем и принудительных учреждений всякого рода...» [11]. Публичная власть существует за счет налогов с граждан. «Обладая публичной властью и правом взыскания налогов, чиновники становятся, как органы общества, над обществом» [12]. Особое положение заставляет чиновников ставить себя под охрану «исключительных законов, в силу которых они приобретают особую святость и неприкосновенность» [13]. В других своих работах Ф.Энгельс обращал внимание на сосредоточение в руках государственной власти судебных прерогатив, в том числе права высшего суда [14], и на существование воинской повинности (в пользу государства) рядового населения [15].

Из приведенных высказываний К.Маркса и Ф.Энгельса о внутренних функциях государства вытекает, что по отношению к эксплуатируемому населению эти функции выражаются в:

1. присвоении прибавочного труда в виде готового продукта (в частности, дани), идущего на содержание аппарата власти, и принудительных общественных работ по проведению и строительству дорог, мостов, каналов, крепостей, храмов и т.п.;

2. подчинении разделенного по административно-территориальным единицам населения общим правовым нормам, осуществлении над ним суда и карательных мер, исполняемых особыми органами публичной власти, которые состоят из охраняемых исключительными законами вооруженных людей;

3. организации воинской повинности населения.

Конкретизация внутренних функций государства приобретает принципиальное значение для определения того или иного статуса населенной территории периода образования государства. Если в отношении населения, живущего на какой-либо территории, такие функции проявлялись, эту территорию следует считать государственной. При этом важно иметь в виду замечание В.И.Ленина о том, что подобные внутригосударственные функции должны осуществляться не спорадически, а систематически [16].

Из сказанного, однако, не следует, что государственная территория — это исключительно обжитая территория, население которой имеет определенные обязанности перед государством. Как отмечал Ф.Энгельс, первоначальные общинные права на залегавшие в земле сокровища, полезные ископаемые, леса, различные угодья «впоследствии были узурпированы феодалами и князьями и обращены ими в свою пользу» [17]. Следовательно, господствующий класс распространяет свою власть и на ненаселенные земли, а также реки, озера, горы и т.п.

Исходя из приведенных положений и высказываний К.Маркса, Ф.Энгельса, В.И.Ленина о государстве и его территории времени становления классового общества, можно предложить следующее определение государственной территории для указанного периода. Под государственной территорией нужно понимать территорию, представляющую собой собственность организованного в государство эксплуататорского класса, который с помощью своих органов власти устанавливает на данной территории свое административное деление, подчиняет ее население общим публично-правовым нормам, принуждает его к содержанию государственного аппарата, натуральным повинностям и военной службе. Так может быть охарактеризована, в частности, и территория феодального государства, причем не только в момент своего появления, но и в течение длительного периода последующей эволюции. Конечно, дальнейшее развитие государственной территории существенно отличается от ее генезиса. Однако отличия эти не носят принципиального характера.

Основные направления развития государственной территории после ее становления также были намечены классиками марксизма-ленинизма.

Указывая на сохранение территорий старых марок «при возникновении административного деления Франкского государства» в качестве новых судебных округов, Ф.Энгельс вместе с тем констатировал, что «вскоре после этого началось раздробление старых крупных марок» [18]. Уже из этих слов становится ясно, что, раз возникнув, административное деление государственной территории не оставалось постоянным, оно изменялось в последующее время. Причины территориально-административных преобразований Ф.Энгельс усматривал в социальных сдвигах общества. Отмечая, что с течением времени в средневековой Европе появился «зародыш территориального верховенства будущих территориальных князей, происшедших из графов отдельных округов», Ф.Энгельс объяснял это эволюцией бенефициальной системы (наследственностью бенефициев) и изменением системы управления округами (переходом по наследству графских должностей) [19]. Появление территориальных князей, служащее ярким признаком феодальной раздробленности, влекло за собой перекройку ранее относительно единой государственной территории. Наоборот, в период становления национальных государств в Европе происходила консолидация государственной территории, уничтожение и преобразование существовавших ранее политико-административных единиц. Последнее вытекает из замечания Ф.Энгельса о подчинении удельных князей центральной власти в России XV в. [20]

Изложенные взгляды Ф.Энгельса позволяют обрисовать внутренние качественные изменения, которые претерпевала государственная территория в процессе своей эволюции, по крайней мере в рамках феодализма. Они заключались в модификациях административного деления, связанных на первых порах с дальнейшим укреплением государственной власти, а затем с такими явлениями, как феодальная раздробленность и образование национальных государств.

Ф.Энгельс останавливался и на другой стороне развития государственной территории. Анализируя судьбы общинного (маркового) строя в Западной Европе, Ф.Энгельс обращал внимание на «продолжавшиеся без конца внутренние и внешние войны, неизменным последствием которых были конфискации земель...» [21]. А в наброске «О разложении феодализма и возникновении национальных государств» Ф.Энгельс уже прямо подчеркивал, что завоевательные походы при феодализме «имели целью приобретение земель» [22]. Таким образом, по крайней мере в феодальную эпоху, государственная территория различных стран не могла оставаться постоянной, она то расширялась, то сужалась в зависимости от результатов «вечных войн королей и междоусобиц знати» [23]. Иными словами, она менялась в количественном отношении, и это составляло одну из существенных сторон процесса развития государственной территории в то время.

* * *

Указанные К.Марксом, Ф.Энгельсом и В.И.Лениным основные критерии, характеризующие государственную территорию, приложимы, естественно, и к территории феодальной Северо-Восточной Руси. Территория эта служила объектом изучения для целой плеяды ученых. Если продолжительное время относительно природы государственной территории в русской историографии господствовали ненаучные взгляды, непонимание или отрицание классовой природы государства приводило дворянских и буржуазных исследователей XVIII — начала XX в. к ошибочным суждениям о государственной территории [24], то накопление и изучение конкретного материала шло успешнее.

Уже в XVIII в. проявился несомненный интерес историков к вопросам образования территории и географии древних поселений Северо-Восточной Руси. В.Н.Татищев в своем труде «История Российская» посвятил этим сюжетам две специальные главы: «О географии вобсче и о руской» и «Древнее разделение Руссии» [25]. От В.Н.Татищева не ускользнула динамика изменений территории Северо-Восточной Руси. Он указал на переносы ее столицы, на древнейшие формировавшиеся в ее пределах княжества, старался определить их более поздние уделы, наметить общие региональные границы [26]. В основе татищевских разысканий лежали данные русских летописей, содержащих, вообще говоря, мало материала по указанным темам. Вследствие этого, а также в результате не всегда внимательного сопоставления летописных известий В.Н.Татищев допустил ряд неточностей и ошибок, полагая, в частности, что Белоозеро долгое время входило в состав так называемой Великой Руси (по современным понятиям — Новгородской земли), а все остальные центры древней Ростовской земли — в «Русь Белую» [27]; что Галич и Кострома в административном отношении первоначально подчинялись Ростову, Верея — Суздалю, а Старица — Москве [28]. Важны, однако, не эти упущения, хотя, конечно, о них нужно говорить, а сама попытка первого русского историка представить складывание территории Русского государства в развитии.

Свою лепту в изучение названных проблем внес другой известный русский историк XVIII в. — М.М.Щербатов. Во-первых, он дал более точный, чем В.Н.Татищев, перечень русских княжеств, в том числе северо-восточных, существовавших во второй трети XIII — 50-х годах XIV в. [29] Во-вторых, в приложениях к своему труду он поместил выдержки из духовных и договорных грамот московских великих князей, содержавших уникальные перечня волостей и сел Московского и некоторых соседних с ним княжеств [30]. Хотя многие географические названия М.М.Щербатов прочел неправильно [31] и не стремился определить местоположения волостей и поселений XIV в., тем не менее введение в научный оборот новых ценных историко-географических материалов было его несомненной заслугой.

Определенное внимание проблеме формирования государственной территории уделил Н.М.Карамзин. Его воззрения стали итогом изучения этой проблемы в дворянской историографии. По представлению Н.М.Карамзина, территория древнего государства Российского сложилась в первое столетие его существования в результате завоевательных походов Олега, Святослава и Владимира [32]. Уже тогда «к Северу и Востоку граничила она с Финляндиею и с Чудскими народами, обитателями нынешних губерний Архангельской, Вологодской, Вятской, также с Мордвою и с Казанскими Болгарами» [33], т.е. в исследуемом регионе уже к концу Х в. достигла, согласно Н.М.Карамзину, по существу, пределов XIV—XV вв. Н.М.Карамзин полагал также, что «вся земля Русская была, так сказать, законною собственностью великих князей; они могли, кому хотели, раздавать города и волости... Великий князь как государь располагал... частными княжествами» [34]. Появление уделов, следовательно и дробление территории, Н.М.Карамзин объяснял заботой великих князей о будущем своих сыновей: «Здравая Политика, основанная на опытах и знании сердца человеческого, не могла противиться действию слепой любви родительской, которое обратилось в несчастное обыкновение» [35]. Поскольку только в единодержавии Н.М.Карамзин видел единственное поступательное начало русской истории [36], деление государства и его территории на уделы он расценивал как причину «всех бедствий России» [37], когда после Ярослава Мудрого «государство, шагнув, так сказать, в один век от колыбели своей до величия, слабело и разрушалось более трех сот лет» [38]. На Северо-Востоке это «ослабление и разрушение» сдерживалось великими князьями, которые продолжали иметь права на земли «частных» княжеств. Ярким их представителем был Иван Калита, который «старался присвоить себе верховную власть над князьями древних уделов Владимирских... начал смелее повелевать князьями... предписывал им законы в собственных их областях» [39].

При таком понимании русского исторического процесса, понимании, шедшем вразрез с конкретным материалом, ликвидацию уделов и консолидацию территории под властью одного князя можно было объяснить лишь субъективными желаниями этого князя, в лучшем случае — поддержкой его объединительных усилий мудрыми советниками-боярами. Подобного рода объяснения и давал Н.М.Карамзин в своем труде: «Мысль великого князя (речь идет о 13-летнем Дмитрии Московском. — В.К.) или умных бояр его мало помалу искоренить систему уделов, оказалась ясно...», другие князья были изумлены «решительною волею отрока господствовать единодержавно...»; «природа одарила внука Калитина важными достоинствами; но требовалось немало времени для приведения их в зрелость, и Государство успело бы между тем погибнуть, если бы Провидение не даровало Димитрию пестунов и советников мудрых, воспитавших и юного князя и величие России» [40]. Почему погибло бы государство, если бы великим князем стал представитель не московской, а тверской или нижегородской княжеской линии, Н.М.Карамзин не писал. Рассмотрение таких «мелочей» означало бы для него отказ от проводимой концепции, потребовало бы более углубленной разработки истории Руси «удельного периода» и, как следствие этого — выяснения характера великокняжеской и удельнокняжеской власти на определенных территориях. Всего этого Н.М.Карамзин постарался избежать.

Представив эпоху феодальной раздробленности как «темный» и малозначительный период русской истории, Н.М.Карамзин, естественно, не интересовался процессами дробления и консолидации территорий княжеств. В его труде нельзя найти обобщающих данных о существовавших в XIII—XV вв. северо-восточных русских княжествах, их центрах и примерных границах, административном делении и т.п.

Если многие проблемы образования и эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси остались вне интересов Н.М.Карамзина, то нельзя не отметить его стремления к точной локализации указанных в летописных известиях, правда лишь домонгольского времени, городов, сел, рек и урочищ, расположенных на этой территории.

Выяснение таких конкретных вопросов способствовало решению более широких задач: определению приблизительных размеров территории, ее административных центров, маршрутов походов и т.д. В методику локализаций Н.М.Карамзин сумел внести значительную лепту. Определяя место того или иного древнего географического объекта, он исходил из обстоятельного анализа описания места событий в летописях, сопоставлял между собой различные летописные версии об этих событиях, географические номенклатуры XI—XIII вв. он сравнивал с данными известного географического справочника XVII в. «Книги Большому Чертежу» и, видимо, с показаниями современных ему карт.

В результате многие географические объекты XI — первой трети XIII в. Северо-Восточной Руси были определены Н.М.Карамзиным верно [41]. Впрочем, были и ошибки [42]. Что касается послемонгольского периода, то здесь историк сделал гораздо меньше. Выписывая вслед за М.М.Щербатовым длинные перечни волостей и сел из духовных грамот московских князей, он оставлял их без каких-либо комментариев, лишь в единственном случае мимоходом заметив, что «многие из сих деревень или сел известны и ныне под теми же именами» [43].

К середине XIX в. изучение истории формирования территории Древней Руси и Русского государства, а также определение местоположении различных древних географических объектов вылилось в публикацию ряда уже специальных работ, посвященных этим сюжетам. Среди них должны быть отмечены разыскания М.П.Погодина о местонахождении городов, селений, рек и урочищ древнерусских княжеств домонгольского времени, дополненные Н.И.Надеждиным и К.А.Неволиным [44]. Один из разделов исследования М.П.Погодина посвящен географическим номенклатурам Переяславского (Южного) княжества, в состав которого М.П.Погодин включил и Ростовскую землю [45]. М.П.Погодин выписал почти все такие, относившиеся к Северо-Востоку номенклатуры из русских летописей за период до конца 30-х годов XIII в. Их оказалось больше, чем, например, у Н.М.Карамзина. Но при локализации летописных названий М.П.Погодин из-за поверхностного анализа не смог существенно дополнить своих предшественников. Напротив, иногда М.П.Погодин делал ошибки по сравнению с ними или предлагал явно неудачные варианты [46]. Н.И.Надеждин и К.А.Неволин внесли несколько уточнений в заключения М.П.Погодина и правильно определили местонахождение ряда рек и пунктов, отыскать которые М.П.Погодину не удалось [47]. На основании проведенных локализаций М.П.Погодин сумел в общих чертах наметить границы Владимиро-Суздальского княжества к 30-м годам XIII в. [48] Но установив границы этого и других княжеств, он сделал совершенно неожиданный вывод: «пределы княжеств... совпадают с пределами древних племен» [49]. Однако Волго-Окское междуречье не было территорией расселения какого-то одного восточнославянского племени. Стремясь согласовать этот факт с общим выводом, М.П.Погодин объявил, что «все области по княжествам — Полоцкому, Смоленскому, Суздальскому — принадлежали Новугороду искони» [50]. Последнее уже решительно противоречило источникам. Определяя размеры территорий древнерусских княжеств по разновременным данным XI—XIII вв., М.П.Погодин не смог проследить динамики изменения границ. Отсюда и его заключение об их длительной стабильности и глубокой древности. Этот вывод М.П.Погодина некритически был воспринят последующими исследователями, и его мысль о тождестве территорий древнерусских племен с территориями позднейших княжеств находила сторонников не в одном поколении историков.

При относительной скромности конечных результатов труд М.П.Погодина, П.И.Надеждина и К.А.Неволина ценен прямыми указаниями на методику исследования: локализация географических объектов по смежности с известными пунктами, привлечение различных летописных версий с описанием мест событий, использование подробных географических карт XIX в. и замечаний краеведов, наконец, обращение к спискам поселений XIX в. [51] Хотя изложенная методика была несовершенна, с ее помощью нельзя было определить местонахождение исчезнувших или переменивших к XIX в. свои названия древних объектов, тем не менее она явилась шагом вперед по сравнению с приемами прежних исследователей.

Несмотря на начавшуюся специальную разработку историко-географических сюжетов, наиболее заметный прогресс в изучении формирования государственной территории Северо-Восточной Руси был достигнут в русской исторической науке XIX в. в работе общего характера. Речь идет об «Истории России с древнейших времен» С.М.Соловьева. Уже в первом томе своего труда С.М.Соловьев сформулировал новый по сравнению с дворянской историографией рзгляд на происхождение Русского государства и его территории. По его мнению, государство появляется тогда, когда возникает монархическая власть. Но эта власть зародилась не в IX в., как считал Н.М.Карамзин. Единодержавие на Руси сложилось в XVI в., с того времени и можно говорить о Русском государстве [52]. В древний период русской истории, т.е. до XVI в., преобладали родовые отношения между князьями. Лишь со второй половины XII в. на Северо-Востоке начинается борьба между родовым и государственным началами, которая оканчивается тем, что «княжество Московское вследствие разных обстоятельств пересиливает все остальные, московские князья начинают собирать Русскую землю: постепенно подчиняют и потом присоединяют они к своему владению остальные княжества, постепенно в собственном роде их родовые отношения уступают место государственным, удельные князья теряют права свои одно за другим, пока наконец в завещании Иоанна IV удельный князь становится совершенно подданным великого князя...» [53]. Таким образом, консолидация территории средневековой Руси представлялась С.М.Соловьеву гораздо более сложным процессом, чем Н.М.Карамзину, сводившему его к усилению желания единовластия того или иного великого князя.

Как же объяснял С.М.Соловьев причины дробления территории между различными княжескими ветвями и последующее ее объединение? С его точки зрения, основную роль здесь сыграла географическая среда. В условиях Восточно-Европейской равнины решающее значение имели реки, водные пути, по которым и шло образование древнейших княжеств: «...особые речные системы определяли вначале особые системы областей, княжеств» [54]. Природа указала и место сложения Русского государства. Это район истоков рек Волги, Днепра и Западной Двины — «Великая Россия, Московское государство, справедливо называемое страною источников: отсюда берут свое начало все те большие реки, вниз по которым распространялась государственная область» [55]. Политический центр рассматривался как центр географический, к которому в силу естественных природных условий стягивались территории более удаленных княжеств. Рост государственной территории С.М.Соловьев трактовал как колонизацию, мирное заселение пустых пространств вдоль течений крупных рек: «государство при расширении своих владений занимает обширные пустынные пространства и населяет их; государственная область расширяется преимущественно посредством колонизации...» [56], «...реки много содействовали единству народному и государственному» [57]. Применительно к Северо-Востоку увеличение государственной территории выразилось, по мнению С.М.Соловьева, в освоении земель по р.Волге и по речным путям на юг от г.Ростова [58].

Соловьевское объяснение происхождения государства и его территории было материалистическим. Оно представляло собой шаг вперед по сравнению с идеалистическими и субъективистскими концепциями дворянской историографии [59]. И тем не менее оказалось далеко от истинного. Материализм С.М.Соловьева страдал схематизмом, был механистическим.

Органические изъяны схемы С.М.Соловьева ясно проявились в его конкретном исследовании вопроса о сложении и развитии государственной территории на Северо-Востоке. Расширение этой территории шло не только по Волге и не только по рекам на юг от оз.Неро. А в послемонгольское время образовалось не одно Московское княжество, но и ряд других, которые ранее Московского стали претендовать на роль центра, вокруг которого должны были объединиться остальные княжества Северо-Восточной Руси. У С.М.Соловьева нет сколько-нибудь подробной характеристики таких княжеств и их территорий. Но в изучении Московского княжества, стержневого в концепции С.М.Соловьева, им по сравнению с прежними историками было сделано немало.

С. М. Соловьев впервые попытался определить географию владений московских князей, относившихся к их уделам волостей и селений [60]. Сопоставляя историко-географические свидетельства духовных и договорных грамот XIV—XV вв. московских князей с картами и, по-видимому, со списками поселений XIX в., он сумел локализовать целый ряд древних волостей и пунктов. Однако односторонняя методика исследования, тождественная, по сути дела, тем приемам, которыми пользовался М.П.Погодин при определении местоположений географических объектов X—XIII вв., не позволила ему выяснить географию гораздо большего количества волостей и сел. Некоторые же предложенные С.М.Соловьевым локализации были ошибочны [61].

Построения С.М.Соловьева оказали сильное воздействие на развитие русской буржуазной историографии. Влияние его идей отразилось и на изучении истории формирования территории Северо-Восточной Руси. После «Истории России...» это изучение стало принимать все более специальный и локальный характер.

К числу специальных относятся две работы Н.П.Барсова. В 1865 г. он выпустил «Географический словарь Русской земли (IX—XIV ст.)», а в 1873 г. издал «Очерки русской исторической географии» [62]. В обеих книгах были затронуты вопросы исторической географии всех восточнославянских земель, но здесь речь, естественно, должна идти о Северо-Восточной Руси.

В «Словарь» Н.П.Барсов включил географические названия домонгольского времени, относившиеся к территории древнего Ростовского княжества, перечень «залесских» городов из так называемого «Списка русских городов дальних и ближних», географические номенклатуры из двух завещаний Ивана Калиты, а также некоторые названия из летописных описаний событий XIV в. Однако в итоге внесенные в «Словарь» списки северо-восточных городов, сел, волостей, рек и урочищ оказались с пропусками [63]. Местоположение указанных объектов Н.П.Барсов определял, по-видимому, с помощью современных ему географических карт и списков населенных мест, не всегда учитывая разыскания своих предшественников. В результате многие его отождествления оказались ошибочными, а целый ряд объектов — не отысканными [64].

Другая книга Н.П.Барсова содержит меньше конкретных сведений о Северо-Восточной Руси, но представляет некоторый интерес с точки зрения постановки и решения более общих историкогеографических задач. Автор попытался дать этническую характеристику населения Волго-Окского междуречья до прихода туда славян, выяснить центры и направления славянской колонизации, определить границы между различными восточнославянскими племенами в этом районе, установить, какие северо-восточные славянские центры и в какой период находились в подчинении Новгорода и Киева [65]. Таким образом, проблема становления и развития собственно государственной территории на Северо-востоке заняла в работе Н.П.Барсова довольно скромное место. В своем исследовании Н.П.Барсов ограничился данными Повести временных лет и топонимическими свидетельствами географических карт и списков населенных мест XIX в., иногда — грамот XVI в. и писцовых описаний XVII в. Отсутствие источниковедческого анализа Повести временных лет и неудачное использование топонимии [66] привели Н.П.Барсова к выводам явно сомнительного характера. Ошибочно считая вслед за М.П.Погодиным восточнославянские племена отдельными княжениями, Н.П.Барсов и племенную территорию рассматривал как государственную и не находил ее принципиальных отличий от территории эпохи развитого феодализма. Напротив, по его мнению, границы племен в IX в. определили границы княжеств XII—XIV вв. [67] Расширение же территории Н.П.Барсов, как и С.М.Соловьев, объяснял исключительно природными особенностями тех районов, где жили восточнославянские племена [68]. У Н.П.Барсова была, правда, робкая попытка связать эволюцию территории (по крайней мере, развитие административно-территориального деления) с социальными изменениями [69], но характер последних оставался неясен самому Н.П.Барсову. Такое стремление только нарушило стройность его концепции о естественногеографической обусловленности территориальных модификаций. В целом книга Н.П.Барсова внесла мало нового в разработку проблемы о формировании древнерусской государственной территории на Северо-Востоке [70]. Перенос же топонимических данных XIX в. в IX—XII вв. только усложнил решение тех конкретных вопросов, которые стремился выяснить Н.П.Барсов.

Примерно в одно время с основной книгой Н.П.Барсова вышла в свет работа Д.А.Корсакова «Меря и Ростовское княжество» [71]. Автор ставил перед собой задачу дать очерк истории Волго-Окского междуречья с древнейших времен до XV в., следя преимущественно за Ростовским княжеством. При рассмотрении истории Ростовского княжества на различных этапах его существования Д.А.Корсаков определенное внимание должен был уделить проблемам формирования государственной территории. Он коснулся таких сюжетов, как пути проникновения славян в Волго-Окское междуречье, районы их первоначального расселения, подчинение Ростовской области Новгороду, а затем Киеву, возникновение на ее территории суверенного княжества, выделение в начале XIII в. Ростовского княжества из Владимирского, его распад на уделы в XIII—XV вв. и их переход под власть московских князей.

Согласно Д.А.Корсакову, Волго-Окское междуречье заселялось славянами из Новгорода и Приднепровья. Начало положила вольная колонизация, развивавшаяся совершенно стихийно под влиянием поисков ответа на "исконный вопрос всего человечества и русского человека в особенности: "где лучше?"" [72]. Далее следовали княжеско-военная, означавшая «завоевание страны», монастырская и промышленно-торговая колонизации [73]. Некритически воспринимая древнейшие известия русских летописных сводов, в частности легенду о призвании варягов, Д.А.Корсаков относил Ростовскую землю к новгородским владениям Рюрика, а после перехода Олега. в Киев — к части Древнерусского государства [74]. Но со смертью Олега Ростовское княжество, с точки зрения исследователя, обрело «достаточную независимость», и только в конце Х в. на его территорию вновь распространили свою власть киевские князья [75]. Юрия Долгорукого Д.А.Корсаков рассматривал преимущественно как киевского князя [76], а потому окончание зависимости Ростовской земли от Киева он относил, судя по ходу его изложения, ко времени Андрея Боголюбского [77].

Со смертью Всеволода Большое Гнездо начался новый этап в истории Ростовского княжества. Ростов был выделен Всеволодом своему старшему сыну Константину, как другие города — другим сыновьям. Произошло «обособление этих территориальных уделов, отдельных княжений земли Ростовско-Суздальской» [78]. Появление уделов Д.А.Корсаков объяснял увеличением княжеских семей и населения вообще [79]. Указав, какие города завещал Всеволод сыновьям [80], Д.А.Корсаков в дальнейшем сосредоточил свое внимание на судьбе собственно Ростовского княжества, дав краткую характеристику его позднейшим уделам вплоть до их присоединения к Москве [81].

В понимании причин роста государственной территории, ее дробления и последующей консолидации Д.А.Корсаков следовал в основном за С.М.Соловьевым. Что касается конкретного показа изменений территории Ростовского княжества, то здесь Д.А.Корсаков, повторяя статьи ярославских краеведов в местных «Губернских ведомостях», допустил много неточностей. Так, к территории Ростовского княжества начала XIII в. он ошибочно отнес земли Костромы и Галича Мерского, к Угличу — Кашин, подчинение Ростова Москве — ко времени Дмитрия Донского, удел второго сына ярославского князя Василия Давыдовича Глеба Д.А.Корсаков почему-то помещал в Пошехонье, тогда как он находился в противоположной, восточной части княжества, и т.д. [82] В целом характеристика эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси до XIII в. и Ростовского княжества XIII—XV вв. получилась у Д.А.Корсакова фрагментарной и нечеткой, не говоря уже о слабости методологических посылок. Тем не менее книга Д.А.Корсакова вплоть до начала XX в. оставалась единственным обобщающим исследованием, содержащим такую характеристику [83].

Д.А.Корсаков намеревался в дальнейшем «изложить историю всех остальных княжеств земли Ростовско-Суздальской» [84], но свое намерение не осуществил. Между тем монографическое изучение каждого крупного княжества Северо-Восточной Руси XIII—XV вв. позволило бы определить, как изменялась территория такого княжества, выявить местные особенности в ее дроблении и консолидации и т.д. Однако и по сегодняшний день таких монографий почти нет.

Среди опубликованных следует отметить книгу В.С.Борзаковского о Тверском княжестве [85]. Несколько десятков страниц своего исследования В.С.Борзаковский посвятил образованию территории этого княжества, локализации его городов и сел, определению границ [86]. Для решения названных вопросов он привлек не только летописные данные, списки населенных мест и карты XIX в., но и договорные грамоты, родословные книги, актовый материал XIV—XVI вв. Благодаря этим источникам В.С.Борзаковскому удалось локализовать большинство поселений, наметить довольно точно границы Тверского княжества, особенно на востоке, указать ряд тверских уделов. Однако слабое представление о генеалогии летописных сводов не позволило ему анализировать древнейшие летописные записи, содержащие сведения о тверской территории; акты были привлечены В.С.Борзаковским выборочно, а договорные грамоты исследованы не всегда тщательно. В итоге характеристика территории Тверского княжества на протяжении XIV—XV вв. получилась статичной. Поэтому тенденций происходивших в княжестве территориальных изменений В.С.Борзаковский выявить не сумел.

В 80-х годах XIX в. в русской исторической, а также историкоюридической литературе появился ряд работ, авторы которых попытались иначе, чем прежде, осмыслить вопросы зарождения и развития на Руси государственной власти, в том числе и зависимой от этой власти территории.

Почин сделал В.О.Ключевский, который в своей докторской диссертации предложил новое объяснение происхождения древнерусской государственной территории. По его мнению, под влиянием успехов промысловой и торговой деятельности населения на территории, занятой восточнославянскими племенами, начали появляться города, которые стягивали к себе мелкие местные рынки [87]. В результате образовались городские «промышленные округа», уже не совпадавшие с племенными территориальными делениями [88]. Наиболее интенсивно процесс этот шел в VIII— первой половине IX в. Но в первой же половине IX в., когда поколебалась власть Хазарского каганата над восточными славянами, города вынуждены были «собственными средствами восстановлять и поддерживать свои старые торговые дороги» к приморским рынкам [89]. Торговый город вооружился и подчинил себе промышленную округу [90]. «Торговый вооруженный город стал узлом первой политической формы, завязавшейся среди восточных славян на новых местах жительства», — утверждал В.О.Ключевский [91]. А области городов, по его мнению, «легли в основание областного деления, какое видим на Руси впоследствии, в XI и XII в.» [92] На Северо-Востоке древнейшими центрами таких областей были Ростов и Белоозеро [93]. Так разом объяснялось и зарождение государственной территории, и ее эволюция.

Но предложенное В.О.Ключевским толкование этих процессов было неверным. Материал о мелких сельских торжках VIII—IX вв. и их связях с крупными городами восточных славян отсутствовал. Мысль ученого спаяла разнородные явления древнерусской жизни IX—XII вв. и искусственно выстроила их в единый логический ряд [94]. Так возникла «торговая» теория происхождения Русского государства и его территории [95].

Позднее в «Курсе русской истории» В.О.Ключевский продолжил характеристику государственной территории Северо-Восточной Руси. Он дал конкретный перечень княжеств, на которые в XIII—XIV вв. распалась территория древнего Ростовского княжества [96]. Перечень этот был не совсем полон и не вполне точен [97], но давал представление о процессах территориального дробления в Волго-Окском междуречье.

В «Курсе...» В.О.Ключевский коснулся также причин другого крупного явления истории средневековой Руси — консолидации земель на Северо-Востоке. Возвышение Москвы, объединение русских земель под властью ее князей он объяснял исключительностью географического положения Московского княжества, лежавшего на важных торговых путях, а потому быстро богатевшего, и принадлежностью московских князей к младшей линии потомков Александра Невского [98]. Последнее обстоятельство закрывало, по мнению В.О.Ключевского, Даниилу Московскому и его сыновьям лествичное восхождение к великокняжескому столу во Владимире, который получали представители старших линий, а потому заставляло действовать московских князей решительно и нетрадиционно. Располагавшие крупными денежными средствами, правители Москвы широко скупали земли соседей, захватывали их силой и дипломатическим путем с помощью Орды, заключали неравноправные служебные договоры с местными князьями, брали под свой контроль территории, освоенные московскими переселенцами [99]. Таковы были, по В.О.Ключевскому, причины и способы расширения московскими днязьями подвластной им территории.

Если характеристика В.О.Ключевским методов собирания земель московскими князьями была довольно верной, то в его концепции оставалось совершенно неясным, почему те же причины не действовали в отношении иных княжеств, например лежавших на волжском торговом пути. Проблема образования единого Русского государства и формирования его территории подменялась у В.О.Ключевского рассмотрением причин возвышения Москвы.

Следом за В.О.Ключевским напечатал свою большую работу общего характера В.И.Сергеевич [100]. Один из ее разделов был посвящен характеристике государственной территории средневековой Руси.

Согласно В.И.Сергеевичу, территория является неотъемлемым элементом государства [101]. Поскольку для домонгольского периода характерной чертой было существование у восточных славян небольших государств — «волостей» (княжеств), территория каждой такой «волости» была скромной по своим размерам [102]. В.И.Сергеевич допускал, что первоначально территория «волости» совпадала с племенной территорией. Однако в «историческое время» (более точно В.И.Сергеевич его не определял) границы «волостей» уже не соответствовали племенным: одно племя могло населять ряд «волостей», а несколько разных племен — одну «волость» [103]. Административная структура «волостных» территорий, по представлениям В.И.Сергеевича, была однотипной. Центром «волости» являлся старший город. Городу подчинялись земли, иногда обширные. На этих землях вырастали пригороды. С усилением пригородов происходило выделение их в самостоятельные «волости» [104]. Так было, например на Северо-востоке с городом Владимиром, обособившимся от старших городов Ростова и Суздаля [105].

Если В.О.Ключевский пытался в духе своего понимания истории наметить какие-то экономические и социальные аспекты формирования древнерусской государственной территории, то В.И.Сергеевич даже не ставил этих вопросов, просто постулируя свои положения.

Возможно, что неудовлетворенность собственными определениями государства и его территории побудила В.И.Сергеевича в последующих переизданиях работы значительно расширить раздел о государственной территории средневековой Руси и уточнить дефиниции. Теперь В.И.Сергеевич приходил к мысли, что «Термин власть — волость" очень хорошо выражает юридическую природу государственной территории: все, что находится в пределах территории, состоит под одною властью, а потому и составляет одно государственное целое — волость» [106]. Не говоря о полном отсутствии и в более позднем варианте книги В.И.Сергеевича классового подхода (хотя бы в буржуазном его варианте) к изучению государства и его территории, данное им определение не выдерживает даже формальной критики: под одною властью может находиться и территория племени, но от этого она не станет государственной [107].

Дробление территории В.И.Сергеевич объяснял «естественным ростом пригородов», «стремлением членов княжеского рода... иметь независимое от других князей положение» (последнее, правда, приводило и к «соединению... волостей», поскольку само «стремление» выливалось в войны из-за земель) и любовью князей к своим детям, которые вынуждали их «нарушать требования разумной политики», назначая им уделы [108]. В последнем В.И.Сергеевич просто повторял Н.М.Карамзина.

В духе карамзинских воззрений трактовал В.И.Сергеевич и процесс консолидации государственной территории, видя в нем лишь отражение «стремления» князей «к образованию большого нераздельного государства» [109]. Княжеская воля преподносилась как основная причина крупного исторического явления.

В 1886 г. с «Обзором истории русского права» выступил М.Ф.Владимирский-Буданов. Два специальных параграфа «Обзора...» были посвящены характеристике государственной территории.

Исходя из определения государства как «союза лиц, занимающих определенную территорию и управляемых одною верховною властию» [110], М.Ф.Владимирский-Буданов считал, что еще в доисторическую эпоху, т.е. в период, не освещенный или слабо освещенный письменными источниками, у восточных славян существовали государства, обозначаемые термином «земля». Племена, упомянутые в Начальной летописи, и были, по М.Ф.Владимирскому-Буданову, «землями-княжениями» [111]. Такие «земские государства» представляли собой объединения соседских общин, образовавшиеся на основе единства территории [112]. Каждое «земское государство», согласно М.Ф.Владимирскому-Буданову, имело однотипную территориальную структуру: старший город, где жила центральная община; пригороды, где жили общины, отпочковавшиеся от главной; волости — округа, подчинявшиеся пригородам и населенные сельскими общинами [113]. Государства-«земли» существовали вплоть до XIII в. Появление в IX в. князей и последующий раздел между ними владений лишь способствовали, по мнению исследователя, централизации государственной территории: «удельная система повела не к раздроблению мнимого единства государства, а к большему слитию прежних раздельных земель» [114]. «Развитие государственной русской территории в 1-м периоде (т.е. в IX—XIII вв. — В.К.) идет от меньших единиц к более крупным (а не наоборот)», — подводил далее итог М.Ф.Владимирский-Буданов [115].

Во II периоде, т. е. в XIV—XVII вв., этот процесс продолжался. С точки зрения М.Ф.Владимирского-Буданова, он имел две особенности, различавшиеся хронологически: в XIV—XV вв. на Северо-Востоке шло «образование единой государственной территории (единодержавия) из северно-русских земель», а в XVI—XVII вв. происходило «расширение территории на страны нерусские» [116]. Причину консолидации и роста государственной территории М.Ф.Владимирский-Буданов усматривал в сохранении идеи политического единства древней «земли» у населения и у князей [117], причем господство в «земле» последних, приводившее к укреплению вотчинных начал, обусловило то обстоятельство, что расширение территории осуществлялось с помощью частных средств: покупок, приобретений по завещанию, «завладения без войны» [118].

В изложенной схеме появления и развития государственной территории древней Руси М.Ф.Владимирского-Буданова много логических несообразностей и противоречий с конкретным материалом. Этого материала в работе М.Ф.Владимирского-Буданова очень мало, систематически он не проработан и не проверен. Отсюда большие неточности в перечислении существовавших в XIII—XIV вв. княжеств Северо-Восточной Руси, указания на периоды XIV—XV и XVI—XVII вв. как отличающиеся совершенно различными признаками консолидации и роста государственной территории [119] и т.п. О слабости же теоретических посылок М.Ф.Владимирского-Буданова не приходится специально и говорить, настолько она очевидна. Не случайно поэтому, что представления М.Ф.Владимирского-Буданова о государственной территории Руси не получили признания и поддержки даже в его время [120].

С 90-х годов XIX в. теоретические разработки вопроса о государственной территории Руси, в том числе и Северо-Восточной, уступают место конкретным исследованиям, хотя и не носящим специального характера (или носящим такой характер, но не охватывающим всей территории), однако затрагивающим данную проблематику.

Из исследований такого рода необходимо отметить труд А.В.Экземплярского о князьях Северо-Восточной Руси. Наиболее ценен второй том этой работы, где собраны сведения о всех существовавших княжествах (кроме Владимирского и Московского, рассмотренных в первом томе) Северо-Восточной Руси в послемонгольское время и их князьях. Критическая проработка прежних генеалогических изысканий о Рюриковичах, широкое использование летописного и актового материала, родословных книг позволили А.В.Экземплярскому в большинстве случаев верно указать место того или иного князя в рядах разросшегося к началу XVI в. потомства Всеволода Большое Гнездо. Тем самым определялось максимальное теоретически допустимое число княжеских уделов на Северо-Востоке в XIII—XV вв.

Хотя основное внимание А.В.Экземплярский сосредоточил на выяснении родословия князей и их биографиях, тем не менее при описании их княжений он указывал на центры княжеств или приблизительное расположение последних (например, Сицкого удела Моложского княжества по р.Сити), давая тем самым ценный материал для изучения государственной территории в рассматриваемое им время [121]. К сожалению, каких-либо историко-географических выводов из своих разысканий А.В.Экземплярский не делал, некоторые из его указаний были неверны, но, пожалуй, самой существенной ошибкой исследователя было то, что во всех князьях второй половины XIII—XIV вв. он видел удельных правителей. Вопрос о коллективном княжеском суверенитете над определенными территориями им даже не ставился. Между тем от его решения зависела характеристика не только отдельных князей, но и подвластных им земель.

К числу специальных должна быть отнесена работа В.Н.Дебольского о географических сведениях духовных и договорных грамот московских князей XIV — начала XVI в. Объектом исследования В.Н.Дебольского стали те самые источники, которые были введены в научный оборот М.М.Щербатовым и с историко-географической стороны изучались С.М.Соловьевым. Не ставя перед собой широких научных задач, В.Н.Дебольский в то же время применил новую методику анализа названных источников.

Он сравнил историко-географические данные грамот между собой, что позволило определить относительное положение некоторых упомянутых в грамотах волостей и сел, потом произвел сопоставление географических номенклатур грамот со сведениями опубликованных к началу XX в. писцовых книг XVI—XVII вв. и некоторых актов того же времени, а затем — со свидетельствами изданных Списков населенных мест центральных губерний Российской империи и с составленной Генеральным Штабом 10-верстной картой Европейской России [122].

Привлечение для сравнения источников XVI—XVII вв. позволило В.Н.Дебольскому добиться гораздо больших конкретных результатов, чем, например, С.М.Соловьеву, проверявшему сведения грамот XIV—XV вв. материалами XIX в. Дело в том, что значительное количество волостей XIV—XV вв. сохранилось и в XVI—XVII вв. Но если в грамотах московских князей волости только назывались, то в писцовых книгах и актах XVI—XVII вв. на территориях таких волостей указывались определенные села и деревни. Часть их дожила до XIX в. включительно и отыскивалась по Спискам населенных мест и картам. Эти легко локализуемые поселения XIX в., существовавшие в XVI—XVII вв. и входившие в состав волостей, упоминаемых в XIV—XV вв., давали возможность выяснить местоположение последних. Оно, естественно, было примерным, границы древних волостей точно не восстанавливались [123], но погрешность была небольшой, а относительное расположение волостей фиксировалось достаточно четко. Это наглядно демонстрировали две карты, приложенные В.Н.Дебольским к своему труду.

Однако в тех случаях, когда волость или поселение XIV—XV вв. к XVI в. прекращали свое существование, В.Н.Дебольский оказывался не в состоянии их локализовать. Трудно это было сделать и при отсутствии хронологически промежуточных материалов XVI—XVII вв. Поэтому география целого ряда волостей и сел XIV—XV вв. осталась В.Н.Дебольским невыясненной. К тому же сам источник содержал сведения о территории не всей Северо-Восточной Руси, а лишь той ее части, которая принадлежала преимущественно московским князьям.

Сходную с исследованием В.Н.Дебольского работу проделал Ю.В.Готье. Используя неопубликованные писцовые и переписные книги первой половины XVII в. центральных районов Русского государства, он составил перечень уездов центра с относившимися к ним волостями и станами примерно на середину XVII в. и локализовал их на карте. При этом он часто указывал, когда та или иная волость или стан впервые упоминаются в источниках [124]. В результате выяснилось положение ряда волостей XIV—XV вв., в том числе и таких, местонахождение которых затруднялся определить В.Н.Дебольский. Но те древние волости, что исчезли к XVII в., не стали объектом изучения Ю.В.Готье, и их локализацией он не занимался.

Данные об административном делении русского Севера в XVII в. были собраны М.М.Богословским. Как и Ю.В.Готье, он сопроводил эти сведения экскурсами в прошлое и определил географию различных административно-территориальных единиц [125]. Благодаря исследованию М.М.Богословского стало ясно, где именно лежали некоторые волости по рекам Ваге, Сухоне и Двине, упоминаемые в источниках XIV и XV вв. и входившие в состав старинных владений князей Северо-Восточной Руси.

С попыткой переосмысления зарождения и развития государственности у восточных славян выступил в 1909 г. А.Е.Пресняков. Назвав свое исследование «Княжое право в древней Руси», он уделил некоторое внимание проблеме того, на какие земли и как распространялась власть древнерусских князей. А.Е.Пресняков отметил тенденции к объединению под этой властью различных территорий в X—XI вв. и их раздел после смерти Ярослава Мудрого [126]. В очерке о Ростово-Суздальской земле он коснулся вопроса о времени ее политической самостоятельности, справедливо указав, что «начало обособлению ростовско-суздальской земли из общей киевской системы земель-княжений положено Юрием Владимировичем (Долгоруким. — В.К.)» [127]. В книге А.Е. Преснякова много тонких источниковедческих наблюдений, в том числе и таких, которые могут быть использованы для характеристики территорий отдельных княжеств XII в., но в целом административно-территориальная структура Древнерусского государства и выделившихся из его состава более мелких государственных образований даже с точки зрения функций княжеской власти А.Е.Пресняковым рассмотрена не была. Следуя за распространенной в русской буржуазной историографии теорией о городе и его волости как «исходном пункте исторического развития восточного славянства» [128], он пытался образование города и формирование относившейся к нему территории рассматривать как результат исключительно княжеской деятельности. «Не вижу оснований, — писал А.Е.Пресняков, — искать носителей организующих городской строй сил вне князей, вне варяжских вождей» [129]. Не господствующий класс, не созданный в его интересах государственный аппарат власти сыграли решающую роль в становлении государственной территории [130] у восточяых славян, а действия пришельцев-князей, т.е. верхушки государственного управления, определили, согласно А.Е.Преснякову, ее генезис.

Развитием «княжого права» объяснял А.Е.Пресняков и образование Русского централизованного государства в XIV—XV вв. Расширение и усложнение функций княжеской власти, «собирание власти», как называл это явление исследователь, и обусловило, по его мнению, создание единого Русского государства во главе с Москвой [131]. Нужно сказать, что изучение «княжого права» применительно к Северо-Восточной Руси XIII—XV вв. было делом далеко не бесполезным, оно проливало свет на вопросы, почему только представители определенной княжеской линии (именно потомство Ярослава Всеволодовича) возглавили процесс консолидации русских земель на Северо-Востоке и почему только определенные княжества служили территориальной основой этой консолидации. Однако усматривать в усилении верховной власти первопричину центростремительных тенденций па Руси, игнорируя развитие экономики и социальных отношений, в частности эволюцию господствующего класса, было неправомеряым. К тому же А.Е.Пресняков проследил изменение «княжого права» даже не во всех княжествах Северо-Восточной Руси. Основными объектами его изучения стали великие княжества Владимирское, Московское, Тверское, Нижегородское и Рязанское [132], причем надо заметить, что Рязанское княжество никогда не входило в состав Северо-Восточной Руси и его князья как раз с точки зрения «княжого права» не могли претендовать, да и никогда не претендовали, на стол Владимирского великого княжения и на роль собирателей Руси [133].

Неполное рассмотрение А.Е.Пресняковым северо-восточных княжеств, являясь очевидным минусом с точки зрения выполнения сформулированной самим исследователем задачи — проследить образование Великорусского государства в целом, а не отдельных его частей, тем не менее стало шагом вперед в русской историографии, обычно сводившей проблему становления единого Русского государства к возвышению Москвы.

Несомненную ценность для характеристики территории Северо-Восточной Руси в XIII—XIV вв. имеет ряд конкретных наблюдений и выводов А.Е.Преснякова. Он проследил образование новых княжеств на Северо-востоке во второй половине XIII в., дав, таким образом, материал для политической карты того времени [134], обрисовал владельческую судьбу Переяславского княжества в начале XIV в. [135], определил характер владения уделами в Тверском княжестве во второй трети XIV в. [136] и т.д. Принципиально важны заключения А.Е.Преснякова о существовании в Северо-Восточной Руси XIV—XV вв. коллективного княжеского суверенитета над некоторыми территориями [137] и об усилении феодального дробления территорий ряда княжеств в период укрепления великокняжеской власти [138].

Плюсы и минусы труда А.Е.Преснякова отмечались уже его современниками. «А.Е.Пресняков, — писал М.К.Любавский, — сосредоточил свое внимание преимущественно на внутренней эволюции великокняжеской власти и междукняжеских отношениях в эпоху собирания северо-восточной Руси вокруг Москвы, разрушил прежние концепции этих отношений, но не уделил достаточно внимания материальному фундаменту, на котором созидалась новая государственная власть Великороссии, т.е. княжениям и их населению... Преувеличив силу и значение... властной традиции великого княжения Владимирского, проф. А.Е.Пресняков недооценил в то же время значения «великого княжения Владимирского», как комплекса крупных и ценных территорий, источника больших военных и финансовых средств, благодаря которому, а не благодаря стародавней традиции власти, слияние его с Московской вотчиной действительно было решающим фактором в деле государственного объединения Великороссии вокруг Москвы» [139]. Сам М.К.Любавский поставил перед собой цель изучить «материальный фундамент» — черриторию, на которой сложилось Русское централизованное государство.

Свое исследование он назвал «Образование основной государственной территории великорусской народности» [140]. В не совсем обычном названии отразилось восходящее к его учителю В.О.Ключевскому представление М.К.Любавского о Русском государстве как политическом объединении русской народности и как государстве национальном (общенародном) [141]. Непризнание классового характера государства приводило М.К.Любавского к трактовке государственной территории не как объекта права феодального класса, а как этнографической категории, принадлежащей определенной этнической общности. В истории «начальной великорусской территории подлежат выяснению, — утверждал М.К.Любавский, — два процесса: процесс создания ее, как территории этнографической, т.е. заселения ее славянскими племенами, из которых, в смешении с местными инородцами, образовалась великорусская народность, и процесс государственного объединения различных частей этой этнографической территории» [142]. В соответствии со сказанным он разделил свою работу на две неравные части: главу I он посвятил истории колонизации края славянами, а главы II—V — рассмотрению территории Московского княжества и территориальных к нему приращений (в хронологическом порядке).

Для показа территориальных изменений М.К.Любавский привлек громадный фактический материал: все основные изданные в XIX — начале XX в. сборники древних документов, опубликованные писцовые книги XVI в., неопубликованные акты XV—XVI вв. из фонда Грамот Коллегии Экономии (ныне — в ЦГАДА), копии грамот XIV—XVI вв., снятые С.Б.Веселовским, а также труды на историко-географнческие темы В.Н.Дебольского, Ю.В.Готье, М.М.Богословского и других авторов [143]. В результате книга М.К.Любавского оказалась перенасыщенной конкретными данными: одни простые перечни волостей, сел, монастырей на той или иной территории занимают по нескольку страниц текста [144]. Благодаря привлечению неопубликованных грамот М.К.Любавский сумел локализовать ряд волостей и сел, чего не удалось сделать в свое время В.Н.Дебольскому и Ю.В.Готье [145].

Однако в большинстве случаев факты, характеризующие различные части территории Северо-Восточной Руси XIV—XVI вв., даны М.К.Любавским суммарно и статично. Говоря, например, о присоединении при Дмитрии Донском к Москве Стародубского княжества (на самом деле оно было присоединено позднее), исследователь сообщил все известные ему сведения о волостях и селах на его территории, причем преимущественно по писцовым описаниям 60-х годов XVI в. [146] Хронологическая нерасчлененность историко-географических сведений XIV—XVI вв., с точки зрения М.К.Любавского, возможно, давала ему право говорить о хозяйственном освоении территории, но она не позволила историку очертить пределы той «территории этнографической», которая, по его мнению, начала объединяться в государственную, охарактеризовать по периодам территориальные изменения в различных княжествах Северо-Восточной Руси, показать эволюцию их административного деления и т.д. Мало нового внес этот исследователь и в методику локализации русских средневековых географических объектов, пытаясь определить местоположение последних с помощью лишь карт начала XX в. [147]

Хотя работы А.Е.Преснякова и М.К.Любавского, посвященные преимущественно периоду XIV—XV вв., вышли уже в советское время, их нельзя отнести к числу марксистских. Между тем попытки применить марксизм к русской истории делались профессиональными историками еще в дооктябрьский период. К числу таких историков относились Н.А.Рожков и М.Н.Покровский. Марксистской теорией исторического развития ни тот, ни другой в полной мере не овладели. В их общих курсах русской истории получили отражение проблемы экономического развития древнерусского общества и классовой борьбы в нем, что по сравнению с предшествовавшей русской историографией стало безусловной новостью, но связи базисных и надстроечных явлений ими трактовались упрощенно. Сильное влияние на их концепции оказали работы буржуазных историков и правоведов. Это влияние заметно проявилось в трактовке Н.А.Рожковым и М.Н.Покровским проблем образования и развития государства у восточных славян и его территории.

Н.А.Рожков считал, что до IX в. у восточных славян существовали племена-княжения [148]. Не проанализировав серьезным образом наблюдений В.О.Ключевского и В.И.Сергеевича относительно несовпадения племенной и городской (волостной) территорий, Н.А.Рожков утверждал, что «древнейшие русские городские области» сформировались на основе племенной кровной связи и что эти области как раз и составляли племена-княжения [149]. Само «племенное княжество появилось под влиянием отчасти внешних опасностей, но, главным образом, вследствие потребности предотвратить внутренние междувервные раздоры» [150]. Однако племенное княжество не было государством.

Последнее возникло с приходом варяжских князей. Н.А.Рожков полагал, что «русское государство в виде варяжского княжества образовалось под влиянием потребностей во внутренней безопасности и внешней защите посредством завоевания варягами или норманами различных племенных княжеств восточных славян в IХ-м веке» [151]. Причины появления догосударственных племен-княжений и Древнерусского государства у Н.А.Рожкова оказывались идентичными. Такая концепция резко отличалась от марксистского понимания проблемы возникновения государств.

Что касается территорий славянских княжеств и варяжского, то они, по мнению Н.А.Рожкова, были различны. Варяги подчинили себе ряд славянских племен. Центром их государства стал Киев [152]. Государственная территория включила в себя, таким образом, племенные территории и в пространственном отношении возобладала над ними. В то же время часть восточнославянских племен сохранила свою самостоятельность, а «зависимость их от киевского варяжского князя сводилась главным образом, если не исключительно, к уплате дани и участию в военном ополчении» [153]. Входили ли территории таких княжеств в состав территории Древнерусского государства или нет, Н.А.Рожков не разъяснял.

Подвластные же варяжской династии земли Н.А.Рожков рассматривал, подобно С.М.Соловьеву, как общее достояние княжеского рода [154]. Отмечая проявление в XI-XII вв. принципа наследственности княжеств [155], он даже не пытался определить те территории, которые переходили от отца к сыну. Превращение княжеств в вотчинные владения и стабилизацию их территорий Н.А.Рожков относил преимущественно к XIII-XV вв. [156] Становление удельной системы на Северо-Востоке он связывал с успехами земледелия и классовыми изменениями в обществе [157], что было близко к истине. Однако действия этих причин Н.А.Рожков прослеживал механистически, полагая, что они вызывали непрерывное дробление территории и нарастание числа удельных княжеств [158]. Свою мысль он иллюстрировал примерами, взятыми у В.О.Ключевского, сохранив при перечислении княжеств Северо-Восточной Руси все ошибки предшественника [159]. Неточным было его представление и о внутреннем административном делении территорий в так называемый удельный период. Ни уезды, ни станы не были тогда «основными единицами областного деления» [160].

Что касается процесса консолидации государственной территорий на Северо-Востоке, то Н.А.Рожков обрисовал его в полном соответствии с «Курсом русской истории» В.О.Ключевского [161]. Правда, походя Н.А.Рожков отметил, что «все князья удельного периода на северо-востоке России были в большей или меньшей степени хозяевами-приобретателями» [162], но конкретный материал остался за фоном обобщения, и историю отдельных княжеств Волго-Окского междуречья XIII-XV вв. Н.А.Рожков так и не осветил. В целом социологические воззрения Н.А.Рожкова на русскую историю внесли мало нового в понимание складывания и развития государственной территории Северо-Восточной Руси. Постановка лишь одной проблемы представляется заслуживающей внимания у этого исследователя: зависимость (опосредованная) территориальных изменений от развития экономики и социальных отношений.

Несколько в ином плане трактовал вопросы появления государства и складывания государственной территории у восточных славян М.Н.Покровский. Основным признаком государства он считал наличие власти государя. Эта власть выросла, по М.Н.Покровскому, органическим путем из власти отца-«самодержца» патриархальной семьи - трудового, военного и религиозного коллектива [163]. «Древнейший тип государственной власти развился непосредственно из власти отцовской», - утверждал М.Н.Покровский [164]. Но развитие это было осложнено норманнским завоеванием, в результате которого иноземные патриархальные вожди сменили местных [165]. Из изложения М.Н.Покровского неясно, какой именно момент он признает за время оформления восточнославянского государства: до появления норманнов или после. Но во всяком случае, когда он говорит о Рюриковичах, он говорит и о государстве.

Согласно М.Н.Покровскому, «князь был собственником на частном праве всей территории своего княжества» [166]. Такое утверждение было неверным хотя бы потому, что игнорировало факты коллективного княжеского владения определенными территориями. Но для М.Н.Покровского оно стало очень удобной формулой, поскольку избавляло от необходимости анализировать причины дробления территории между князьями. Простой рост княжеского рода должен был приводить к постоянно увеличивающемуся числу «частных» княжеств. Такие княжества и существовали в домонгольский период [167], а затем в XIII-XV вв. на Северо-Востоке до тех пор, пока не были подчинены московским князьям.

Процесс «собирания Руси» М.Н. Покровскдй рассматривал в русле представлений русской историографии XIX в., сводя его к возвышению Москвы. Вслед за В.О.Ключевским М.Н.Покровский указывал на выгодное географическое положение Московского княжества, пересекавшегося несколькими крупными международными путями, и более решительно, чем его учитель, подчеркивал экономическое значение самой Москвы [168]. Как и В.И.Сергеевич, М.Н.Покровский находил, что «руководящее значение в процессе "собирания Руси" должны были иметь крупные землевладельцы» [169]. Но общий вывод М.Н.Покровского отличался новизной. По его мнению, две общественные силы сыграли роль в создании Московского государства: «московское боярство и московская буржуазия» [170]

Таким образом, М.Н.Покровский связывал с определенными классами эволюцию государства, но не его зарождение. Нечеткость методологических посылок сделала скупой у М.Н.Покровского характеристику государственной территории, рассматривавшейся им только в качестве объекта княжого владения. Процессы феодального дробления и консолидации территорий на русском Северо-Востоке на конкретном материале М.Н.Покровским не показаны, а классовая основа тенденций к объединению определена не вполне точно: буржуазии как особого класса, занимавшего свое место в процессе производства, в Московском княжестве XIV в. не существовало.

Те же недостатки присущи и более поздней работе М.Н.Покровского - «Русская история в самом сжатом очерке» [171].

Серьезная марксистская разработка проблем образования и развития государства у восточных славян и становления и эволюции государственной территории, в том числе и на Северо-Востоке, началась в советской исторической науке после Октября. Здесь многое было сделано Б.Д.Грековым. Тщательно обосновав тезис о решающей роли земледелия у восточных славян уже в ранний период их истории [172], Б.Д.Греков показал, как на основе роста этой главной отрасли хозяйства в восточнославянских племенах начался процесс классообразования. Его итогом явилось сложение двух основных классов восточнославянского общества: класса феодалов и класса феодально-зависимого крестьянства [173]. С возникновением классов у восточных славян появляется и государство - обширная империя Рюриковичей. «Киев,- писал Б.Д.Греков,- объединял громадную территорию, в состав которой входили и Новгород, и Суздаль, и Ростов» [174]. Не определяя конкретно географических пределов Киевской Руси и ее части - Волго-Окского междуречья, исследователь тем не менее внес принципиальные изменения в прежние представления о территории Древнерусского государства. Основываясь на анализе сохранившихся источников, конкретных высказываниях К.Маркса об империи Рюриковичей, Б.Д.Греков показал, что нет оснований для утверждений о существовании нескольких мелких государств восточных славян и их обособленных территорий, а необходимо говорить о едином государстве с центром в Киеве и рассматривать другие восточнославянские города с подвластными им областями как входящие в это государство.

В 1939 г. было опубликовано исследование С.В.Юшкова о феодализме в Киевской Руси. В монографии, носившей более социологический, чем конкретно-исторический, характер, С.В.Юшков посвятил два специальных раздела территориальной структуре Древнерусского государства в IX-Х и XI-XII вв. [175] По его мнению, в ранний период территория Древнерусского государства включала в себя территории племенных княжений (они были основными административными единицами) и особые территориальные комплексы, образовавшиеся в результате объединения или дробления племенных территорий, во главе с князьями-наместниками киевского правителя [176]. С развитием феодальных отношений и разложением первобытнообщинных племенные территории уступали место территориям феодальных сеньорий [177]. Под феодальными сеньориями С.В.Юшков понимал так называемые городовые волости, но давал принципиально иное объяснение их происхождению. Он полагал и, думается, вполне справедливо, что «волости» образовывались в результате роста феодализма и появления городов как центров феодального властвования над определенными округами [178]. Формирование феодальных сеньорий С.В.Юшков относил к XI в.

В трактовке ученым проблемы возникновения и эволюции государственной территории восточных славян за время с IX по XII в. наряду с интересными наблюдениями и объяснениями были и существенные промахи. Так, само возникновение Древнерусского государства С.В.Юшков относил к периоду, когда у восточных славян господствовали еще первобытнообщинные отношения. Только в XI в. это государство стало феодальным. Игнорирование того факта, что государство возникает в результате непримиримости именно классовых противоречий, было основным недостатком концепции С.В.Юшкова. Отсюда и фактическое отрицание принципиальной разницы между племенной и государственной территориями. Государственная территория, по С.В.Юшкову, в значительной степени состояла из простой суммы племенных. Если развитие феодальных, классовых отношений приводило к появлению новых территориальных образований - сеньорий, то каковы были причины консолидации ряда племенных территорий или их дробления в дофеодальном Киевском государстве, С.В.Юшков не указал. Что касается конкретного показа границ Древнерусского государства, его административных единиц, в том числе границ в верхнем Поволжье и среднем Поочье, то эта сторона характеристики территориальной структуры древней Руси осталась вне интересов исследователя.

В то же время С.В.Юшков четко поставил территориальные изменения Древнерусского государства в связь с процессом классообразования, и это составляет его несомненную научную заслугу.

В том же 1939 г. была опубликована книга В.В.Мавродина об образовании Русского государства в XIII-XVI вв. Автор сделал попытку переосмыслить в духе высказываний К.Маркса и Ф.Энгельса основные моменты в истории объединения земель Северо-Восточной Руси и создания единого государства. Правда, такое переосмысление не было подкреплено надлежащим изучением фактического материала. Книга носила популярный характер а строилась на основе данных, заимствованных у других исследователей. Видимо, поэтому в ней много неточностей, относящихся, в частности, и к характеристике государственной территории на Северо-Востоке в XIII-XIV вв. Так, перечисляя княжества, выделившиеся из состава великого княжества Владимирского после смерти Всеволода Большое Гнездо, В.В.Мавродин, называет более 12 «уделов» [179], но формирование только 6 из них должно быть отнесено к домонгольскому времени. Остальные появились позже.

К княжествам, которые в XIV в. вели борьбу за стол великого княжения Владимирского, автор относит Рязанское [180], правители которого никогда не выступали претендентами на Владимир. Неверно охарактеризованы в книге территории двух крупнейших княжеств Северо-Восточной Руси XIV в. - Тверского и Московского. Тверское княжество представлено как постоянно дробившееся на уделы, к которым причислены не принадлежащие Твери Дорогобужский и Ржевский [181]. К первоначальной территории Московского княжества отнесены два города и три пригорода [182], хотя на самом деле речь может идти лишь об одном городе, но достаточно многочисленных волостях. История присоединения Переяславской территории к Москве изложена по опровергнутой А.Е.Пресняковым схеме [183] и т.д. Недостаточное внимание к фактам эволюции государственной территории на Северо-востоке в XIV в. привело автора к явному схематизму в обобщениях. С его точки зрения, в указанное время наблюдается постоянное, все нарастающее увеличение территории Московского великого княжества и столь же непрерывное феодальное дробление территорий других княжеств, в итоге легко присоединяемых к Москве [184]. Сложность, скачкообразность развития государственной территории Северо-Восточной Руси в послемонгольское время остались, таким образом, не замеченными и научно не оцененными.

К книге В.В.Мавродина приложены две карты, отображающие рост Московского княжества в 1300-1462 гг. и рост территории Русского государства в конце XV - начале XVI в. Карты, особенно первая, изобилуют погрешностями в показе границ княжеств, дат их присоединения к Москве, определении состава их городов. Так, на первой карте Оболенск, бывший центром одноименного княжества в XIII-XIV вв., показан как владение первого московского князя Даниила. На второй карте Коломна отнесена почему-то к территории Рязани и т. п.

Одновременно с работой В.В.Мавродина появилась монография В.А.Галкина о Суздальской Руси. Автор рассматривал историю Волго-Окского междуречья с древнейших времен до второй трети XV в., когда, по его мнению, основанному на ошибочной интерпретации летописного известия 1432 г., прекратило свое существование великое княжество Владимирское. Это княжество, по мысли исследователя, будучи «типичным самостоятельным полугосударством», «явилось главным фундаментом для русского национального государства, объединение которого произошло вокруг Москвы» [185]. История формирования Владимирского княжества, последующего его распада на более мелкие государственные образования, окончательной ликвидации и составила главный стержень книги ивановского историка.

При таком направлении исследования естественно ожидать значительного интереса автора к проблемам развития государственной территории на Северо-Востоке. К сожалению, хотя данная тема в монографии и была затронута, но особого внимания ей автор не уделил. Его многие общие и конкретные представления о территории княжеств Северо-Восточной Руси вызывают возражения. Так, В.А.Галкин полагал, что в течение нескольких столетий Киевская Русь не знала территориально-политического единства и стабильных границ, что территория Московского княжества в XIV в. включала в свой состав Ростов, будто бы бывший даже московским удельным центром, а Тверского - Ржев и Калязин [186], кстати вообще возникший в XV в. К территории Суздальской Руси он относил такие княжества, как Рязанское и Смоленское [187]. Впрочем, следуя за А.Е.Пресняковым, В.А.Галкин правильно указал на северо-восточные княжества, выделившиеся из состава Владимирского великого княжества на протяжении XIII века [188]. Верно отметил он и отрицательную роль монголо-татарского ига, способствовавшего дроблению Руси, хотя и не был последовательным в этой его оценке [189]. Но если говорить в целом, нового в исследование истории сложения и эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси книга В.А.Галкина не внесла.

Необходимость специального рассмотрения вопроса о государственной территории Северо-Восточной Руси, которое базировалось бы на марксистской методологии, все более назревала. И в вузовском учебнике по истории СССР 1939 г. появился особый параграф, посвященный этой теме. Написанный К.В.Базилевичем, он содержал беглые характеристики территорий северо-восточных княжеств во второй половине XIII-XIV в. Краткость характеристик не избавила их автора от серьезных упущений. Так, Москву К.В.Базилевич почему-то включал в состав Переяславского княжества, а не Владимирского; Кострому, видимо вслед за Д.А.Корсаковым, считал подчиненной Ростову, образование Нижегородского княжества относил к концу XIV в., а его территорию представлял в виде двух географически не связанных между собой частей [190]. Исследователь писал о ростовских владениях, будто бы расположенных чересполосно с ярославскими и белозерскими «к северу от Волги между Угличем и Костромой», о большом количестве уделов, существовавших в Ярославском княжестве во второй половине XIV в. [191] Консолидацию территорий феодальных княжеств К.В.Базилевич объяснял потребностями хозяйственной и политической жизни того времени, хотя выдвижение на первый план экономических причин объединения было неправомерным. Эти очевидные изъяны в общей картине формирования территорий северо-восточных княжеств в послемонгольское время привели к тому, что в последующем издании вузовского учебника по истории СССР периода феодализма указанный параграф был не переработан, а просто исключен [192].

Новый этап в изучении рассматриваемой проблемы начался с середины нашего столетия. В 1951 г. вышла из печати монография А.Н.Насонова об образовании государственной территории Киевской Руси и развитии этой территории до нашествия ыонголо-татар. В ней впервые был четко поставлен и на громадном фактическом материале освещен вопрос о становлении и последующей эволюции государственной территории у восточных славян в раннефеодальный период. Исходя из марксистских положений о государстве, А.Н.Насонов впервые в отечественной историографии дал определение того, что следует понимать под государственной территорией. «Государственная территория, - писал он, - это территория, входящая в состав данного государства, население которой подчиняется власти государства, иными словами, это - территория, население которой в интересах господствующего класса подчинено публичной власти, возникшей для того, чтобы держать в узде эксплуатируемое население, творящей суд и устанавливающей всякого рода поборы» [193]. Исследователь ставил себе целью «проследить рост государственной территории в результате домогательств господствующего класса данного государства за расширение власти и доходов» [194]. Акцентируя внимание на том, что возникновение государственной территории теснейшим образом связано с процессами классообразования в обществе и становлением государства, А.Н.Насонов в то же время подчеркивал, что «вопрос о росте государственной территории есть также вопрос о внешней политике данного государства» [195].

Наиболее ранним государственным образованием у восточных славян была, по мнению А.Н.Насонова, «Русская земля», занимавшая сравнительно небольшую территорию в среднем Поднепровье с городами Киевом, Черниговом и Переяславлем [196]. На протяжении IX-Х вв. киевские князья сумели распространить свою власть на громадные пространства Восточно-Европейской равнины, в различных районах которой, заселенных преимущественно восточными славянами, шел активный процесс классообразования. Здесь на местах складывалась правящая верхушка и формировалась подвластная ей территория [197]. Феодализация, шедшая из Киева, смыкалась с местной, в результате чего образовалась обширная территория Древнерусского государства [198]. Дальнейшее развитие феодализма на местах приводило не только к расширению совокупных границ Киевской Руси, но и к усилению власти местной знати, укреплению ее прав в отношении подчиненного ей населения с его территорией. В результате начался процесс феодального дробления относительно единого Древнерусского государства, территориального отпочкования отдельных земель-княжений [199].

Одной из таких земель-княжений была Ростовская. Формированию ее территории А.Н.Насонов посвятил XI главу своего исследования. Он определил древнейший очаг феодального властвования в Волго-Окском междуречье - город Ростов, показал, на какие районы распространялась первоначально власть ростовской знати, какая территория на Северо-Востоке вошла в состав Древнерусского государства. Исследователь подробно остановился на вопросе о возникновении в XII в. самостоятельного Суздальского княжества, расширении его территории; выяснил, в какое время и как оформились его границы с соседними государственными образованиями, какие новые центры феодального господства появились в его составе на протяжении XII - первой трети XIII в. [200]

Для изучения указанных аспектов проблемы ученый привлек разнообразный и обширный материал: данные археологии, нумизматики, свидетельства различных памятников письменности. Центральное место среди последних заняли сведения древнейших русских летописных сводов. Все факты были подвергнуты строгому отбору и тщательной проверке. Корректность теоретических построений, широта использованного материала, глубина источниковедческого анализа сделали очень прочными основные выводы А.Н.Насонова. Они остаютуя верными и по сей день.

К недостаткам его работы следует отнести отказ от рассмотрения процесса территориального дробления Владимиро-Суздальского княжества, ясно проявившегося уже в начале XIII в. [201] Несколько уточнено должно быть определение государственной территории, предложенное А.Н.Насоновым. В это понятие необходимо включать указание и на ненаселенные земли, захваченные феодальным классом. Локализуя упоминаемые в средневековых источниках поселения, А.Н.Насонов иногда прибегал к методике прежних исследователей: определял местоположение древних объектов по сходству их названий с названиями XIX в. [202] В целом же труд А.Н.Насонова был трудом очень высокого научного уровня. Не случайно, что итоги его историко-географического исследования были приняты крупнейшими советскими учеными, писавшими об эпохе Киевской Руси. В обобщающих «Очерках истории СССР» это сделал академик Б.Д.Греков [203]. В тех же «Очерках...» был помещен краткий обзор территорий древнерусских княжеств в домонгольское время, написанный А.Н.Насоновым [204].

Специальный параграф «Образование территории Русского централизованного государства» появился во второй части «Очерков...». Принадлежал он перу К.В.Базилевича. Раздел содержал характеристику территорий княжеств Северо-Восточной Руси и сопредельных с ними земель с конца XIII по конец XV в. Комбинируя некоторые прежние свои наблюдения, изложенные в учебнике «История СССР», с выводами А.Е.Преснякова и М.К.Любавского, К.В.Базилевич постарался не только конкретно обрисовать географические контуры различных государственных образований на Северо-Востоке, но и проследить за их территориальными изменениями на протяжении двух столетий. Однако многие изложенные К.В.Базилевичем факты были неточны. Исследователь по-прежнему считал Московское княжество выделившимся из Переяславского, писал о ростовских землях, лежавших чересполосно с ярославскими и белозерскими по левому берегу Волги, насчитывал много мелких уделов в Ярославском княжестве XIV в. [205] Неверными были также его утверждения о сильном дроблении в XIV в. Ростовского и Белозерского княжеств, о принадлежности Городца и Нижнего Новгорода во второй половине XIII в. Суздальскому княжеству, о Шуе как одном из центров Нижегородского княжества в XIV в. [206] и т.д.

Основную линию развития государственной территории Северо-Восточной Руси в конце XIII-XV в. К.В.Базилевич оценивал как центростремительную, и с этим нельзя не согласиться. По К.В.Базилевичу, объединительные тенденции нарастают в XIV в. и проявляются двояко: в увеличении территории, подвластной московским князьям, и в ликвидации «феодальной раздробленности в пределах отдельных великих княжеств» [207]. Последнее утверждение было диаметрально противоположно высказываниям В.В.Мавродина об усилении в XIV в. феодального распада во всех княжествах, кроме Московского. Но говоря о первом процессе, К.В.Базилевич не делал различия между территориальными приращениями собственно к Московскому княжеству, становившимися наследственными владениями московских князей, и временным распространением власти последних на другие княжества [208]. В итоге консолидация территории, к чему стремились московские князья, как крупное явление истории представала в упрощенном виде. Что касается второй стороны процесса, то тенденцию к ликвидации внутренней феодальной раздробленности можно заметить только в Тверском княжестве. Остальные примерно с последней трети XIV столетия вступают на путь все более возраставшего дробления территории. Это была другая сторона процесса складывания общерусской государственной территории, которая не нашла своего отражения в концепции К.В.Базилевича.

В последующее время неодинаковая разработанность общих вопросов развития государственной территории на Северо-Востоке в домонгольский и послемонгольский период в советской историографии сохранилась. Если некоторые наблюдения А.Н.Насонова могут быть дополнены и скорректированы на основании монографии Е.И.Горюновой, на археологическом материале разработавшей вопрос об изменении этнической территории в Волго-Окском междуречье примерно до середины XIII в. [209], исследований Б.А.Рыбакова и В.Т.Пашуто по истории Киевской Руси [210], то проблемы эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси в послемонгольский период исследованы явно недостаточно. Даже в таком обобщающем исследовании, как монография Л.В.Черепнина, посвященная образованию Русского централизованного государства, отсутствуют данные о территориях северо-восточных княжеств и их уделов в XIV-XV вв. [211] Таким образом, общее определение территории Северо-Восточной Руси, княжеств, ее составлявших, ее роста или уменьшения, дробления или консолидации под влиянием факторов внутреннего и внешнего развития все еще остается актуальной задачей советской исторической науки.

Это не значит, конечно, что не имело места накопление конкретного материала по исторической географии данных княжеств. Большая работа по определению местоположений различных волостей и поселении Северо-Восточной Руси XIII-XVI вв. была проведена С.Б.Веселовским, М.Н.Тихомировым, А.И.Копаневым, И.А.Голубцовым, Ю.Г.Алексеевым, но исследования этих авторов носили локальный характер, были ограничены определенными временными рамками и не решали проблемы в целом [212].

Не решена она и зарубежной историографией. Там нет ни обобщающих, ни специальных работ, посвященных формированию государственной территории Северо-Восточной Руси. Уровень представлений современных буржуазных историков об этом предмете прекрасно иллюстрируют различные исторические атласы. Так, выдержавший ряд изданий в ФРГ атлас «Народов, государств и культур» дает не только искаженные, а иногда и просто фантастические, неизвестно на чем основанные границы северо-восточных русских княжеств XIII-XV вв., но даже центры этих княжеств помещает далеко не все, а внутреннее политико-административное деление названных государственных образований не отражает вовсе [213]. Такие заблуждения, основанные на незнании или нежелании знать, ведут к искажению действительной истории не только нашей страны, но и всей средневековой Европы в целом. Состояние представлений за рубежом о территориальном развитии Руси в средние века лишний раз свидетельствует о необходимости разработки этого вопроса на современном теоретическом и источниковедческом уровнях.

---

* * *

Обзор работ, прямо или косвенно касающихся вопроса о государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв., достаточно ясно показывает, что сделано в науке по данной теме и что предстоит еще сделать. Последнее определяет задачи настоящего исследования. Они состоят в теоретическом установлении признаков, отличающих государственную территорию от догосударственной и характеризующих качественные и количественные изменения государственной территории; в мобилизации всего фактического материала, проливающего свет на становление и развитие государственной территории Северо-Восточной Руси, в источниковедческой проверке его достоверности и локализации на карте; в определении хронологического рубежа, начиная с которого можно говорить о превращении территории Волго-Окского междуречья в государственную. В задачи работы входит также установление общих размеров этой ставшей государственной территории, ее внутреннего политико-административного развития [214] и внешнего роста; выявление воздействия на ее эволюцию такого фактора, как монголо-татарское завоевание; оценка центробежных и центростремительных тенденций в развитии государственной территории Северо-Восточной Руси на заключительном временном отрезке исследуемого периода, когда все более отчетливо стала проявляться консолидирующая роль Москвы.

Понятно, что для успешного решения всех этих задач необходимо комплексное использование самых разнообразных источников. Какие же типы источников должны быть привлечены при работе над названной темой?

Имеющиеся на сегодняшний день в распоряжении исследователей свидетельства прошлого по данной проблеме делятся на две большие группы: вещественные памятники и письменные источники.

Среди вещественных памятников на первое место, безусловно, должны быть поставлены памятники собственно археологические. В настоящее время без данных археологии невозможно представить себе начальные этапы формирования государственной территории Северо-Восточной Руси. В ее пределах археологическому обследованию подвергаются два основных объекта: могильники и поселения. В подавляющем большинстве случаев это объекты «с ярко выраженными наземными признаками» [215], т. е. сопки, курганы и городища. Грунтовые могильники и неукрепленные селища выявляются с большим трудом, а потому изучены хуже.

Обряд захоронения умерших в определенного типа сопках, а также в курганах был господствующим у восточных славян в период их проникновения в Волго-Окское междуречье и постепенно изживался под влиянием укреплявшегося здесь христианства [216]. Захоронения в сопках и курганах относятся к домонгольскому времени, преимущественно ко второй половине IX-XII в. Для решения вопросов, связанных с возникновением и развитием государственной территории в исследуемом регионе, из археологической характеристики таких захоронений наиболее значимыми представляются данные о погребальном инвентаре и географии самих могильников. Прослеживаемое археологами имущественное неравенство погребенных в целом ряде случаев может быть интерпретировано как неравенство социальное, свидетельство процесса классообразования. География же сопок и курганов указывает, откуда шло заселение Волго-Окского междуречья, в каких местах возникали сгустки населения, где шло выделение знати и очагов властвования, а следовательно, территория каких именно районов ранее всего имела тенденцию превратиться в государственную.

Что касается археологического изучения поселений, то хронологический диапазон его более широк, оно охватывает и послемонгольский период по XV в. включительно. При исследовании государственной территории важнейшее значение приобретает устанавливаемая археологической наукой типология поселений, выделение, особенно для раннего времени, городов, а из сельских поселений - феодальных замков и, что представляется весьма существенным, погостов-центров низших административно-территориальных единиц. Здесь так же, как и при изучении могильников, важна сама география поселений.

Археологическое обследование поселений позволяет выполнить еще одну историко-географическую задачу: точно локализовать пункты, упоминаемые в письменных источниках или в своих названиях повторяющие имена и прозвища лиц, живших в XI-XV вв. Сказанное можно проиллюстрировать одним примером.

В свое время С.Б.Веселовский обратил внимание на названия трех стоявших недалеко друг от друга современных ему подмосковных селений: Акатово, Мешково и Волуево-Покровское. В источниках эти селения упоминались лишь с первой половины XVI в. Принадлежали они представителям московского боярского рода Волуевых. Родоначальником Волуевых был Акатий, живший в первой четверти XIV в. Сопоставляя это имя с названием Акатово, С.Б.Веселовский пришел к выводу, что в районе указанных поселений лежала большая вотчина вероятного боярина Ивана Калиты Акатия [217]. Ее центр исследователь видел в д.Акатово, стоявшей на левом берегу р.Ликовы [218]. Однако, как показало археологическое обследование, на месте этого Акатова нет раннего культурного слоя. Зато выше по р.Ликове, на ее правом берегу, было обнаружено селище, существовавшее с XII в. Проводившая обследование А.А.Юшко сделала естественный вывод, что центром владений Акатия и было это селище [219]. Очевидно, что данные археологии оказываются решающими в тех случаях, когда местоположение поселений по письменным источникам устанавливается несколько приблизительно.

Следует, однако, иметь в виду, что археологические памятники в границах средневековой Северо-Восточной Руси к настоящему времени выявлены далеко не полностью, а среди выявленных многие не изучены [220]. К тому же преимущественное внимание обращается на курганы и поселения домонгольского времени, археологические же объекты второй половины XIII-XIV в. и более позднего времени исследуются значительно меньше. Поэтому при использовании археологии для решения псторико-географических вопросов возникают определенные трудности, но нужно сказать, что потенциальные возможности этой науки здесь огромны и в будущем многие моменты в сложении государственной территории на русском Северо-Востоке должны будут проясниться исключительно благодаря ей.

Помимо собственно археологических, важное значение в раскрытии поставленной проблемы имеют нумизматические материалы. Монеты позволяют более точно датировать археологические комплексы, следовательно, и те явления, которые могут характеризовать территориальные изменения. Топография кладов восточных монет IX в. указывает на древнейшие торговые и колонизационные пути в Волго-Окском междуречье [221]. Места находок кладов золотоордынских монет второй половины XIII-XIV в. определяют примерные южные и восточные границы между владениями Орды и русскими землями того периода [222]. Начавшаяся во второй половине XIV в. денежная чеканка на Руси дает ряд любопытных штрихов для изучения политической географии русского Северо-Востока. Известны монеты, чеканившиеся в Московском, Тверском, Нижегородском, Ростовском и Ярославском княжествах. В последних четырех монеты выпускались непродолжительное время [223]. Тем не менее монеты помогают выявить некоторые удельные центры Тверского княжества, проследить политические судьбы Нижегородского княжества, а московские монеты - определить районы, входившие в состав московских уделов.

Политико-административный статус некоторых территорий Северо-Восточной Руси может быть установлен также с помощью сфрагистических данных. Лучше всего изучены печати домонгольского времени, обнаруженные в разных городах, и печати второй половины XIII-XIV в., найденные в Новгороде Великом [224]. Наибольший интерес представляют княжеские буллы. В центрах Северо-Восточной Руси XI-XIV вв. находки печатей с княжескими именами довольно редки, что объясняется скорее всего худшей археологической исследованностью этих центров по сравнению с Новгородом. Однако и случайные находки здесь печатей проливают свет на изменения государственной территории. Так, обнаружение в Вологде буллы великого князя Владимирского Дмитрия Михайловича Тверского, занимавшего великокняжеский стол в 1322-1325 гг., в сочетании с более ранними показаниями письменных памятников свидетельствует о том, что в указанное время часть вологодских земель оставалась за великими князьями и что утверждения договорных грамот XIII-XIV вв. Новгорода с владимирскими князьями о принадлежности Вологды Новгороду не вполне точны [225].

Наконец, отдельные сведения, касающиеся территории Северо-Восточной Руси, можно извлечь из эпиграфического материала [226]. Места находок некоторых ранних предметов с надписями помогают очертить примерные границы между княжествами, а упоминания в них князей с прозвищами по месту княжений - существование в определенные периоды тех или иных княжеств [227].

Эпиграфические источники служат связующим звеном между памятниками вещественными и памятниками письменными. Последние содержат гораздо больше конкретных сведений, характеризующих сложение и развитие государственной территории Северо-Восточной Руси главным образом в конце X-XIV в. Письменные источники в свою очередь делятся на два больших разряда: нарративные и делопроизводственные.

Среди нарративных источников в первую очередь должны быть названы летописные своды, поскольку для указанного периода наиболее крупные историко-географические факты могут быть почерпнуты почти исключительно из них. До конца 50-х годов XII в. на Северо-Востоке не велось систематического летописания [228]. Поэтому за время с Х по середину XII в. данные о государственной территории Северо-Восточной Руси приходится извлекать из киевских, новгородских, а с 30-40 годов XII в. - и из переяславских (Переяславля Южного) и черниговских летописных сводов, части которых сохранились в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях [229]. Подобные данные за вторую половину XII - начало XIII в. содержит летописание Киева, Переяславля и Чернигова, а летописание Новгорода Великого - за весь подлежащий рассмотрению хронологический период, т.е. до конца XIV в.

На Северо-Востоке в домонгольский период летописание велось во Владимире, Ростове (отдельные летописные записи) и Переяславле Залесском [230]. В послемонгольский период (до конца XIV в.) - в Ростове, Владимире, Твери, Москве, Нижнем Новгороде [231]. В таких центрах северо-восточных княжеств XIII-XIV вв., как Переяславль, Суздаль, Юрьев, Стародуб, Дмитров, Галич, Ярославль, Углич, Белоозеро, Молога, летописной работы, по-видимому, не велось. Во всяком случае, летописание перечисленных княжеств до наших дней не сохранилось, и в источниках нет показаний о его существовании. Таким образом, летописные известия, характеризующие герриторию Северо-Восточной Руси, оказываются различной полноты и подробности уже в силу своего хронологического и географического происхождения.

Другой особенностью летописных известий является то, что в подавляющем большинстве случаев они дошли в составе сводов, значительно более поздних по сравнению с временем, которое описывается в этих известиях. Так, почти все сведения о территориях княжеств XIV в. Волго-Окского междуречье извлекаются из сводов XV-XVI вв. Уже одно это обстоятельство заставляет предполагать редакционную обработку ранних летописных сообщений сводчиками, жившими в другие исторические времена. Поэтому необходим тщательный источниковедческий анализ летописных записей с целью определения полноты и достоверности содержащихся в них фактов о государственной территории Северо-Восточной Руси.

Наконец, на характер таких фактов сильное влияние оказывал сам жанр летописания. «Появление летописных сводов, - писал А.Н.Насонов, - означало появление таких письменных исторических произведений, которые содержали опыт средневекового построения истории государства, народа или народов, опыт построения и истолкования исторического процесса, как его понимали современники» [232]. Русское летописание отразило феодальное, классово-ограниченное истолкование исторического процесса, сведя его к деятельности господствующего класса, главным образом, его верхушки: князей, митрополитов, епископов, бояр. Причем внутренняя политика этих феодальных правителей не интересовала летописцев. Они описывали семейную жизнь князей, их то мирные, то враждебные отношения между собой и т.п. При этом летописание определенного княжества стремилось представить в наиболее выгодном свете деятельность своих властителей, замолчав или же превратно осветив деятельность соседних. Следовательно, летописные своды как источники оказываются ограниченными по своей социальной природе, кругу затрагиваемых вопросов, местной политической тенденциозности. Тем не менее ввиду малочисленности других памятников письменности, особенно для периода X-XIII вв., летописи остаются основным хранилищем фактов, освещающих формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв.

Какие же именно факты историко-географического характера содержат русские летописи? Прежде всего летописные своды дают материал об этническом составе населения Волго-Окского междуречья, указывают на княжеские резиденции, приводят прозвища князей по центрам их княжеств, фиксируют места княжеских захоронений, дают сведения о градостроительной деятельности князей, объектах их военных походов. Такие данные позволяют выяснить, какие княжества существовали в определенные исторические периоды в Северо-Восточной Руси, какие города входили в состав их территорий, наметить динамику крупных территориально-политических сдвигов на протяжении XI-XIV вв.

О внутренней территориальной структуре княжеств сведения в летописях редки. Отмечаются факты раздела территорий между князьями-наследниками, иногда называются города, какими они владели. Последнее позволяет определить удельные территории внутри того или иного княжества. Указания на мелкие административно-территориальные единицы также немногочисленны в летописях. Из летописных описаний военных походов, где часто встречается фраза «пограбиша волости», а также моровых поветрий можно заключить, что по крайней мере в послемонгольский период волость была основной административной единицей для всех княжеств Северо-Восточной Руси. Однако о числе волостей в разных княжествах летописи не сообщают, а названия волостей приводятся в исключительных случаях. Так, до 80-х годов XIV в. в летописях встречаются названия трех московских волостей [233]. Между тем, согласно духовным и договорным грамотам московских князей, их к тому времени было более 70 [234].

Несколько чаще, чем названия волостей, встречаются в летописях названия рек, лесов, местностей и сельских поселений. Обычно такие названия фигурируют при описании военных действий. На их основе можно составить представление, хотя и заведомо неполное, о пространственной протяженности отдельных княжеств.

Совсем малочисленны летописные сведения о границах. Иногда сообщается о повоевании одним князем «порубежных мест» другого, но конкретно эти места почти не указываются. Последнее объясняется не только отсутствием интереса летописцев к подобного рода фактам, но и тем, что в период средневековья многие рубежи на всем своем протяжении строго не фиксировались.

Таким образом, летописные своды содержат преимущественно информацию о княжеских центрах. Данные о территориях княжеств, их границах и существовавших в этих границах поселениях в летописании случайны и редки. В этом отношении летописные сведения могут быть пополнены свидетельствами других нарративных источников.

К их числу относятся такие памятники, как агиографические сочинения. Сохранилось около 40 жизнеописаний князей, митрополитов, епископов, настоятелей монастырей, живших в XI - первой половине XV в. и причтенных русской церковью к лику святых, а также несколько десятков рассказов о печерских подвижниках XI-XIII вв., составивших отдельный сборник-Патерик Киево-Печерского монастыря [235]. Несмотря на абстрактно-трафаретные элементы содержания каждого Жития, на то обстоятельство, что многие Жития писались спустя десятки, а то и сотни лет после смерти святого, те из Житий, которые принадлежали перу современников, сохранили ценные исторические свидетельства. С точки зрения затрагиваемой темы наибольший интерес представляют Жития основателей монастырей. В таких памятниках можно найти сведения о местностях, где основывались монастыри, о соседних селениях, реках, урочищах, о князьях, дававших монастырям льготы. Подобного рода сведения позволяют установить, каким княжествам принадлежали земли, на которых поселялись монахи. Прозвища князей, зафиксированные в Житиях, дают возможность судить о существовании определенных княжеств. Так, в Житии Дионисия Глушицкого содержится уникальное упоминание о князе Юрии Бохтюжском, благодаря чему выясняется, что в конце XIV - первой четверти XV в. в бассейне р.Бохтюги, левого притока р.Сухоны существовало особое княжество.

Отдельные историко-географические факты могут быть почерпнуты из Посланий и Поучений церковных иерархов. В частности, Поучительное послание митрополита Алексея 1364 г. всем священникам и прихожанам «предела Новгородского и Городецьского» сохранило единственное указание на раннюю принадлежность Городца (Радилова) третьему сыну нижегородского князя Константина Васильевича Борису, вероятно получившему его по завещанию отца [236].

Гораздо больше сведений о политико-административном делении княжеств, их границах, различных поселениях содержат делопроизводственные источники, в первую очередь акты.

На протяжении 1949-1964 гг. Академией наук СССР были опубликованы, за единичными исключениями, все сохранившиеся на бумаге и пергаменте документы с древнейших времен по начало XVI в. различных центров Северо-Восточной Руси, а также Новгорода, Пскова и Рязани [237]. Издавшие их коллективы историков внесли вклад не только в развитие науки, но и в сокровищницу национальной и мировой культуры, настолько велико значение этих публикаций для разных отраслей гуманитарного знания. Благодаря изданию древнейшего русского актового материала представляется возможным исчерпывающе судить о том, на какой документальной основе должны вестись исследовательские изыскания, в частности относительно территории средневековой Руси.

Подсчеты сохранившихся ранних актов по векам дают следующую картину. См. табл.

Количество древнейших русских актов (до 1 янв. 1501 г.) [a]

Публикация	Общее число актов в издании	XII в.	XIII в.	XIV в.	XV в.
					весь	I поло- вина	сере- дина	II поло- вина
ГВН и П.	342	8	13	46	60	72	67	76
ДДГ. [b]	88	-	-	17	-	41	-	30
АФЗ и Х, ч.1.	186	-	-	4	-	30	-	152
АФЗ и Х, ч.2.	26	-	-	-	-	1	-	25
АСВР, т.1.	638	-	-	16	-	225	-	397
АСВР, т.2.	484	-	-	48	-	150	-	286
АСВР, т.3. [c]	395	-	2	31	-	81	-	281
Каштанов С.М. Очерки русской дипломатики. М., 1970.	50	-	-	1	-	14	-	35
Голубцов И.А., Назаров В.Д. Акты XV- начала XVI в. Советские архивы, 1970, № 5.	16	-	-	-	-	3	-	13
Муштафаров А.В. Вологодская грамота XV в. - Советские архивы, 1974, № 6.	1	-	-	-	-	-	-	1
Рыков Ю.Д. Новые акты Спасо-Прилуцкого монастыря XV в. - Записки Отдела рукописей ГБЛ. М., 1982, вып.43.	8	-	-	-	-	1	1	6
В С Е Г О	2234	8	15	163	2048
					60	618	68	1302

a.Акты, датируемые каким-либо хронологическим промежутком (например, 1392-1427, 1448-1461, 1450-1486, около 1490-1500-х годов), заносятся в рубрики по ранней дате. В расчет приняты и такие грамоты, достоверность которых сомнительна, за исключением явно подложной грамоты Дмитрия Донского Троице-Сергиеву монастырю. Кроме того, к актам отнесены три нарративных источника, напечатанные в АСВР, т.3.

b. Опубликованные здесь как варианты духовных грамот Ивана Калиты и его сына Ивана Ивановича тексты приняты за самостоятельные акты.

c.Исключены из общего числа грамот этого издания четыре грамоты, ранее опубликованные в "Грамотах Великого Новгорода и Пскова".

Оказывается, в распоряжении исследователей имеется лишь немногим более десятка актов XIII в. и раз в десять больше актов XIV в. Общее число-около 150 документов - настолько невелико что сразу делается очевидной необходимость привлечения актов XV столетия. Их значительно больше - свыше 2000, но в сравнении с количеством документального материала того же времени по истории других стран цифра эта оказывается весьма и весьма скромной [238].

В актах XV в. иногда содержатся прямые или косвенные ссылки на старину. Так, в завещании 1417 г. великого князя Василия Дмитриевича указано, что волость Кистьму в Бежецком Верхе приобрел его прадед, т.е. Иван Калита [239]. Однако главное значение актов XV в. для характеристики более раннего времени в ином. По актам определяется география владений различных удельных князей XV в., а по владениям ретроспективно восстанавливается территория удела их предка. Прием ретроспекции оказывается важным, а иногда даже единственным методическим приемом, позволяющим судить об изменениях государственной территории на Северо-Востоке в XIII-XIV вв.

Какого же рода данные о государственной территории содержит актовый материал? Прежде всего в актах упоминаются центры политических и административно-территориальных единиц: княжеств, уделов, волостей (княжеские духовные и договорные грамоты, указные грамоты наместникам и волостелям). В духовных грамотах князей московского дома [240] содержатся перечни городов, волостей и сел, составлявших уделы Калитовичей. Территориальные изменения в княжествах и уделах отразились в княжеских договорных грамотах. В этих же грамотах есть сведения о границах между княжествами. Подобного рода данные встречаются в частных актах: разъезжих, меновных и др., но в таких документах фиксировались отдельные точки или небольшие участки государственных рубежей. Княжеские жалованные грамоты, как правило, упоминают ряд поселений, локализация которых дает представление о территории того или иного княжества.

В целом актовый материал много богаче историко-географическими сведениями летописных сводов и других нарративных источников. Это позволяет вести изучение территорий княжеств Северо-Восточной Руси XIII-XIV вв. с гораздо большей степенью подробности. Но разнородность и неравномерность сохранившихся актов русского средневековья делает такое изучение фрагментарным. По актам границы княжеств, уделы, поселения лучше исследуются в отношении княжеств Московского, Тверского, Ярославского, Нижегородского, несколько хуже - относительно великого княжества Владимирского, Белозерского, Стародубского и Юрьевского. За единичными исключениями указанных сведений нет по княжествам Ростовскому, Углицкому, Моложскому, Галицкому и Дмитровскому.

Ценные сведения по истории эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси в XIII-XIV вв. есть в родословных книгах. Как документы определенного назначения родословные книги начали составляться в конце XV - начале XVI в. и существовали вплоть до отмены местничества в 1682 г. Книги представляли собой своеобразные семейно-местнические справочники, касавшиеся служилой верхушки феодального класса Русского государства конца XV-XVII в. Крупные феодалы, не служившие московским государям, например отъезжавшие в Литву, в официальные родословные книги не заносились, и их потомство там не указывалось. Данное обстоятельство необходимо иметь в виду, чтобы не принимать родословные книги за полный генеалогический перечень знатнейших русских родов позднего средневековья.

Генеалогия родов, записанных в книги, составлялась на основании устных фамильных преданий и письменных документов, хранившихся в семейных архивах знати или у московской администрации. Видимо, благодаря родовым преданиям в родословные книги попал целый ряд известий за XIII-XIV вв., не находящих аналогий в других источниках.

Для характеристики территорий княжеств Северо-Восточной Руси XIII-XIV вв. наибольший интерес представляют те разделы родословных книг, где помещены росписи княжеских родов. В книгах обычно даются росписи московских князей (великих и удельных), а также тверских, нижегородских (суздальских), стародубских, ростовских (вместе с углицкими), ярославских (вместе с моложскими) и белозерских [241]. Как видно, не все русские княжеские роды заносились в родословные книги [242].

В имеющихся росписях княжеских родов иногда встречаются очень важные историко-географические свидетельства. Так, в росписи ростовских князей содержится сообщение о разделе в 20-х годах XIV в. территории Ростовского княжества на две половины [243]. В росписи ярославских князей отмечается, что город Романов (современный Тутаев) был основан князем Романом Васильевичем, жившим во второй половине XIV в. [244] Однако такие сведения носят эпизодический характер.

Поэтому более существенными оказываются систематически приводимые в родословных книгах прозвища князей. Прозвища, образованные от географических названий, позволяют судить как о центрах княжеств, так и о бывших в княжествах уделах, причем по прозвищам устанавливаются районы таких уделов. Княжеские прозвища иного происхождения позволяют сопоставлять их с тождественными топонимами, фиксируемыми другими источниками, и тем самым определять географию владений различных княжеских линий.

Отдельные историко-географические свидетельства сохранили также записи на рукописях XIII-XIV вв. Как правило, такие записи довольно однообразны по своему содержанию: обычно указываются места переписки книг и имена писцов или владельцев. Но иногда в записях упоминаются князья, во времена которых переписывалась та или иная рукопись. Подобные упоминания позволяют судить о принадлежности мест переписки определенным Рюриковичам и в ряде случаев ничем не восполнимы. Например, запись на Галицком евангелии 1357 г. содержит важное свидетельство о принадлежности Галича Мерского московскому великому князю Ивану Ивановичу. Оно уникально по своему характеру и проливает свет на многократно дебатировавшийся в исторической науке вопрос о «куплях» Ивана Калиты [245],

Перечисленными типами источников исчерпывается тот круг памятников письменности, которые содержат материал, прямо или косвенно характеризующий формирование государственной территории на Северо-Востоке в X-XIV вв. Несмотря на свое разнообразие, материал этот не слишком богат историко-географическими фактами. Из того же, что есть, многое с трудом поддается изучеиию, в частности локализации. Поэтому необходимо привлечение источников более позднего времени и иного характера.

К такого рода источникам относятся писцовые и межевые книги XVI-XVII вв. Их значение для исследуемой темы определяется тремя особенностями их содержания:

1. наличием полного перечня существовавших в XVI-XVII вв. поселений в рамках бывшей Северо-Восточной Руси XIV в., причем поселений с двойными и тройными названиями, многие из которых идентичны названиям, встречающимся в источниках XIII-XIV вв., что значительно облегчает локализацию древних поселений;

2. фиксацией при валовом описании топонимов, сопоставимых со старинными княжескими прозвищами;

3. фиксацией на территориях бывших самостоятельных княжеств остатков родовых вотчин потомков местных княжеских фамилий.

Две последние особенности названных книг позволяют ретроспективно восстанавливать территории уделов более раннего времени.

Из книг XVI-XVII вв. особое значение имеют книги XVII в., сохранившиеся в подлинниках. Они охватывают основную массу уездов Русского государства XVII в. и составлены в результате систематического описания территории. Книги XVI в. дошли, как правило, в списках XVII в., причем в процессе снятия копий производилась обработка оригинала [246]; уцелели описания отдельных уездов России XVI в., но надо иметь в виду, что писцовые работы нередко имели специальный, а не всеохватывающий характер, поэтому полнота описаний различна [247].

Немаловажное значение в локализации средневековых поселений имеют и Списки населенных мест Российской империи, составлявшиеся в XVIII и XIX вв. Списки XIX в. большинства центральных губерний изданы. Они содержат поуездные перечни населенных пунктов с указанием расположенных рядом водных объектов и расстояний от уездного и губернского городов. К недостаткам Списков, следует отнести иногда наблюдаемые пропуски селений, искажения их названий, неверные определения расстояний до административных центров.

Наконец, при изучении государственной территории нельзя обойтись без картографических материалов. Преимущественное внимание должно быть обращено на научно составленные карты и планы. Планомерные инструментальные съемки начались в России при Петре I. Тогда же стали составляться карты на математической основе, однако долготу пунктов долгое время определяли в редчайших случаях [248]. У карт XVIII-первой половины XIX в. есть и другие недостатки: пропуски населенных пунктов, неточное их нанесение, отсутствие или искажение названий [249]. Однако эти недостатки не являются препятствием в использовании карт указанного времени для локализации древних поселений. Во-первых, ранние карты фиксируют старые топонимы; во-вторых, большая подробность карт позволяет находить мелкие географические объекты, фигурирующие в средневековых источниках, например овраги или озера-старицы, по которым определяется география старинных владений. С последней точки зрения особенно важны карты Генерального межевания 1762 г. - начала XIX в., но они не имеют математической основы. По этой и по другим причинам необходимо анализировать все карты на данную территорию по середину XIX в. включительно. Только тогда становятся возможными действительно научные локализации средневековых географических объектов.

* * *

Такие локализации - необходимейший элемент всяких исследований по исторической географии и, конечно, формированию государственной территории прошлого. Они - те первичные историкогеографические факты, без которых невозможны научные выводы и обобщения. Однако локализация географических объектов средневековья, определение их местонахождения по современной карте представляет большие сложности. Древние реки и озера пересыхали, овраги засыпались, поселения прекращали свое существование или переносились на новые места. Менялись названия объектов, иногда - кардинальным образом [250]. Все это создает громадные трудности при локализации географических номенклатур, особенно поселений раннего времени. Положение усугубляется особенностями сохранившихся древнерусских письменных источников, часто содержащих одиночные, без связи с другими, упоминания рек, местностей, урочищ, сел и т.п. Не случайно поэтому, что при поисках средневековых объектов, например новгородских поселений XV-XVI вв., на картах XVIII-XIX вв. удавалось локализовать лишь их часть [251]. Новая методика локализации была предложена М.В.Битовым [252]. Суть ее сводилась к тому, чтобы прослеживать всю историю поселения с момента его первого упоминания до времени составления строго научных карт. Такая методика применена и в настоящей работе. Она весьма трудоемка, требует обработки очень значительного материала различных хронологических периодов, заполнения всех временных лакун в истории поселений. Но реэультаты ее применения говорят сами за себя: удается точно локализовать почти все упоминаемые в источниках поселения Северо-Восточной Руси X-XIV вв. В отдельных конкретных случаях приемы локализации могут упрощаться, но их принцип остается. Очевидно, будущий критический разбор данного исследования покажет, насколько эффективна такая методика, насколько доказательны и прочны полученные с ее помощью выводы.

* * *

Предлагаемая вниманию читателей работа о формировании государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. создавалась в секторе Исторической географии Института истории СССР АН СССР. В течение многих лет автор ощущал постоянную поддержку своих коллег по сектору: Л.Г.Бескровного, Я.Е.Водарского, М.Я.Волкова, А.К.Зайцева, В.М.Кабузана, бескорыстно делившихся своими знаниями и найденными в архивах материалами. Ценные советы и замечания по работе дали В.И.Корецкий, Л.М.Костюхина, В.Д.Назаров, В.Т.Пашуто, В.В.Седов, Б.Н.Флоря. Всем им автор выражает сердечную благодарность.

Особая признательность - А.А.Королевой, взявшей на себя нелегкий труд по выполнению карт для этой книги.

---

1. Хотя термин «(древне) русский Северо-Восток» и тождественный ему термин «Северо-Восточная Русь» употребляются в литературе по истории нашей страны уже много десятков лет, географически они до сих пор точно не определены. Обычно под Северо-Восточной Русью понимают территорию Волго-Окского междуречья. Такое понимание правильно для древнейшего периода, но тогда к этому району не прилагалось понятие «Русь». Последнее вошло в употребление только после монголо-татарского завоевания. См.: Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. - ЛЗАК. СПб., 1908, вып.20, с.328-329. А к тому времени государственная территория здесь вышла далеко за пределы Волго-Окского междуречья. Следовательно, под термином «Северо-Восточная Русь» в разные периоды должны пониматься различные, хотя и частично совпадающие по территории, географические регионы. Характерной чертой этих регионов была их принадлежность одной определенной династии древнерусских князей, именно Юрию Долгорукому и его потомкам. Поэтому под «Северо-Восточной Русью» следует понимать ту конкретную сравнительно компактную территорию с центром в Волго-Окском междуречье, которой владели в определенные хронологические периоды Юрий Долгорукий или его потомство.

2. Ленин В.И Полн. собр. соч., т.39, с.64.

3. Там же, с.67.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.21, с.170.

5. Там же, с.171.

6. Маркс К., Энгельс Ф Соч. 2-е изд., т.46, ч.1, с.464.

7. Там же.

8. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.21, с.170.

9. Там же, с.96.

10. Там же, с.118.

11. Там же, с.170.

12. Там же, с.171.

13. Там же.

14. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.19, с.336.

15. Там же, с.515.

16. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.39, с.68.

17. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.19, с.334; ср.: с.337 (о лесах, захваченных франкскими королями); с.330 (об общинных угодьях в руках шведских королей).

18. Там же, с.331.

19. Там же, с.514.

20. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.21, с.416.

21. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.19, с.338.

22. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.21, с.408-409.

23. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.19, с.338.

24. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951, с.9-17.

25. Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1962, т.1, с.345-359.

26. Там же, с.352,355-356.

27. Там же, с.352,355. Ср. справедливое замечание Н.М.Карамзина, что «Суздаль и Ростов никогда не назывались Белою Русью». - (Карамзин Н.М. История государства Российского / Изд. И.Эйнерлинга. СПб., 1842, кн.1, т.2, Примеч.262).

28. Татищев В.Н. Указ. соч., т.1, с.356.

29. Временоисчислительное изъявление о российских князьях, которые княжили в разных княжениях до великого князя Дмитрия Ивановича Донского. - В кн.: Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. СПб., 1902, т.3, стб.593-603.

30. Щербатов М.М. Указ. соч., т.3, стб.533-543; СПб., 1903, т.4, ч.3, стб.713-723.

31. Ср.: «Иван городец, место Влопасня» вместо правильного «(князь великыи) Иванъ Городець в Лопасны мЪсто». - Щербатов М.М, Указ. соч., т.4, ч.3, стб.716; ДДГ, № 11, с.31.

32. Карамзин Н. М. Указ. соч., кн.1, т.1, стб.141.

33. Там же, стб.141-142.

34. Там же, стб.143,144.

35. Там же, кн.1, т.2, стб.14.

36. «.. отечество наше... обязано величием своим счастливому введению монархической власти». - Там же, кн.1, т.1, стб.67.

37. Там же, стб.109.

38. Там же, кн.1, т.2, стб.39.

39. Там же, кн.1, т.4, стб.141.

40. Карамзин Н.М. Указ. соч., кн.2, т.5, стб.2,3; кн.1, т.4, стб.185-186.

41. Там же, кн.1, т.1, примеч.278; т.3, примеч.13,21,41,59,121,154,164,187,366.

42. Там же, т.2, примеч.178 (о Кулачце); т.3, примеч. 154 (о р.Идше), примеч.187 (о р.Сурамле).

43. Там же, т.4, примеч.326.

44. Погодин М.П. Ярославово деление. Города и пределы первых русских княжеств. - В кн.: Погодин М. П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. М., 1850, т.4. Здесь же помещены добавления и поправки Н.И.Надеждина и К.А.Неволина. Впервые под названием «Разыскания о городах и пределах древних русских княжеств с 1054 но 1240 год» это сочинение было напечатано в 1848 г. в Журнале Министерства внутренних дел (ЖМВД, 1848, ч.23,24. В ч.24 - данные о Ростовской земле).

45. Погодин М.П. Исследования..., т.4, с.146-147,261,291.

46. М.П.Погодин ошибочно локализовал Кулачцу (по его мнению, это р.Колокша) и с.Голубино, местоположение которого Н.М.Карамзин не определял. - Там же, с.267,285.

47. Там же, с.283 (Липицы), 286 (Голубино, Литова, р.Дроздна. Возражения А.Н.Насонова против локализаций этих объектов неосновательны. - Насонов А.Н. Указ. соч., с.184), 290 (Сурамла).

48. Погодин М.П. Исследования..., т.4, с.295-296.

49. Там же, с.326.

50. Там же, с.390.

51. Там же, с.146-147,290. Использовать списки поселений Министерства внутренних дел предложили Н.И.Надеждин и К.А.Неволин, установившие на их основании, где находилась Сурамля (Сурамла).

52. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1959, кн.1, т. 1/2, с.56-58; ср.: Сергеевич В.И. Лекции и исследования по истории русского права. СПб., 1883, с.186.

53. Соловьев С.М. Указ. соч., кн.1, т.1/2, с.58.

54. Там же, с.63; ср.: с.68-72,76-77.

55. Там же, с.70; ср.: с.73.

56. Там же, с.62-63.

57. Там же.

58. Там же, с.73-75.

59. См.: Насонов А.Н. Указ. соч., с.10.

60. Соловьев С.М. Указ. соч. М., 1960, кн.2, т.3/4, с.456-477,670-673 (примеч.158-200).

61. Например, указание на расположение с.Алексина на север от Юрьева (Там же, с.672, примеч.175). На самом деле упомянутое в первой духовной грамоте великого князя Василия Дмитриевича юрьевское село Олексинское стояло к юго-западу от Юрьева (см. ниже, гл.VI).

62. Барсов Н.П. Материалы для историко-географического словаря России. Географический словарь Русской земли (IX-XIV ст.). Вильна, 1865; Он же. Очерки русской исторической географии. География Начальной летописи. Варшава, 1873; То же. 2-е изд., исправленное и дополненное алфавитным указателем. Варшава, 1885.

63. В «Словарь» Н.П. Барсова не попали, например, реки Дубна и Клязьма, упоминаемые в домонгольское время и фигурирующие в «Разысканиях» М.П.Погодина, волость Середокоротна из второй духовной Ивана Калиты, залесский город Ярополч из «Списка городов» и т.д.

64. Так, основание г. Владимира на р.Клязьме Н.П.Барсов приписал Владимиру Святославичу, а не Владимиру Мономаху; с.Голубино он помещал там же, где и М.П.Погодин, не приняв во внимание поправки Н.И.Надеждина и К.А.Неволина; р.Нерль Волжскую он спутал с р.Нерлью Клязьминской, а р.Дроздну - с р.Дрясной в Рязанском княжестве; р.Мерьскую объявил притоком р.Оки, вместо р.Москвы, и т.д. (Барсов Н.П. Материалы для историко-географического словаря..., с.32-33, 52, 134, 68, 123). Приведенные примеры относятся к географическим объектам Северо-Восточной Руси домонгольского времени. Еще больше ошибок допущено Н.П.Барсовым при локализации волостей и поселений XIV в. Странно, что Н.П.Барсов даже не учел тех определений, которые были предложены С.М.Соловьевым в четвертом томе его «Истории России с древнейших времен».

65. Барсов Н.П.Очерки русской исторической географии..., с.49-56, 74-77, 155-157, 175-177, 194-198, 204-205. Во втором издании книги дана более подробная, чем в первом, характеристика древней территории будущей Северо-Восточной Руси.

66. Названия с начальным Вес(ь) Н.П.Барсов считал относящимися к племени весь; с начальным Мер(Нер) - к мери; с Крив - к славянскому племени кривичей и т.п. и по местонахождению таких топонимов определял ареалы расселения племен, хотя, например, название какого-нибудь ручья Кривда вовсе не зависело от племени кривичей. - Там же, с.176.

67. Там же, с.79-81,94,109.

68. Там же, с.17,19,20,80.

69. Там же, с.81-86.

70. Сказанное не зачеркивает достижений Н.П.Барсова в изучении других территорий Киевской Руси.

71. Корсаков Д.А. Меря и Ростовское княжество: Очерки из истории Ростово-Суздальской земли. Казань, 1872.

72. Там же, с.50,52.

73. Там же, с.52. О завоевании славянами территории, населенной мерью, см.: Там же, с.67.

74. Там же, с.66.

75. Там же, с.68,69,71.

76. Там же, с.72-74.

77. Там же, с.106.

78. Там же, с.123.

79. Там же, с.124.

80. Там же, с.123-124.

81. Там же, с.150,161-193.

82. Там же, с.182-183,196 и примеч.4, 169, 177.

83. Иконников В.С. Опыт русской историографии. Киев, 1908, т.2, кн.1, с.855-859, 880-883. Здесь при характеристике территории древнего Ростовского княжества, перечислении выделившихся из него княжеств и их уделов использована в основном работа Д.А.Корсакова, причем в своем изложении В.С.Иконников не всегда делал на нее ссылки.

84. Корсаков Д.А. Указ. соч., с.246.

85. Борзаковский В.С. История Тверского княжества. СПб., 1876.

86. Там же, с.14-59.

87. Ключевский В.О. Боярская дума древней Руси. М., 1882, с.22,23-24.,

88. Там же, с.22,26 и примеч.

89. Там же, с.22.

90. Там же, с.24. В.О.Ключевский указывал на несколько путей подчинения городу округи: город завоевывал округу; население округи добровольно подчинялось городу, находя там «убежище и защиту в случае опасности»; иногда имело место и то и другое одновременно. - Там же.

91. Там же, с.23.

92. Там же, с.25.

93. Там же, с.22,25,34.

94. В издании 1883 г. В.О.Ключевский сам писал о том, что «может показаться странным такое торговое происхождение русского государства» (Ключевский В.О. Боярская дума древней Руси. М., 1883, с.35), но тем не менее всячески пытался сгладить эту странность.

95. Рассуждения о торговом возникновении древнерусского города и последующем завоевании им своего «промышленного округа» нужны были В.О.Ключевскому для объяснения участия «старцев градских» в боярской думе Киевской Руси.

96. Ключевский В.О. Сочинения. М., 1956, т.1, с.354-355.

97. В.О.Ключевский не указал Городецкого княжества, выделившегося из состава Владимирского после 1263 г., и ошибочно приписал Бохтюжское княжество к числу ярославских уделов. - Там же, с.355.

98. Ключевский В.О. Сочинения. М., 1957, т.2, с.9-15.

99. Там же, с.19.

100. Сергеевич В.И. Указ. соч.

101. Там же, с.180.

102. Там же, с.184-185.

103. Там же, с.186.

104. Там же, с.186-188.

105. Там же, с.188.

106. Сергеевич В.И. Русские юридические древности. СПб., 1890, т.1, с.3.

107. Это различие учитывала более поздняя буржуазная теория государственного права, определяя государство как «союз, основанный на власти, не вытекающий из кровного родства или родового старейшинства». - Рожков Н.А. Обзор русской истории с социологической точки зрения. СПб., 1903, ч.1, с.65.

108. Сергеевич В.И. Русские юридические древности, т.1, с.11-13,70.

109. Там же, с.37.

110. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1886, вып.1, с.2.

111. Там же, с.4.

112. Там же.

113. Там же, с.7-8.

114. Там же, с.5.

115. Там же, с.6.

116. Там же, с.82.

117. Там же, с.83.

118. Там же, с.85.

119. Там же, с.83,86,85.

120. Ср.: Сергеевич В.И. Русские юридические древности, т.1, с.7, примеч.1; с.9, примеч.1.

121. Экземплярский А.В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период. СПб., 1891, т.2, с.103, 109, 110 и примеч.325; с.111 и примеч.328; с.112, 113, 118 и примеч.351; с.119, 121 и примеч.357; с.168 и примеч.499; с.169 и примеч.502; с.170, 171 и примеч.505; с.172, 189 и примеч.544; с.191, 193, 196-198, 389 и др.

122. Дебольский В.Н. Духовные и договорные грамоты московских князей как историко-географический источник. СПб., 1901, ч.1, с.17; СПб., 1902, ч.2, с.7, 10-11; ч.1, с.4, примеч.1; с.7, примеч.1; ч.2, с.6, примеч.3; с.7, примеч.2; ч.1, с.5; ч.2, с.15, примеч.1 и др.

123. Дебольский В.Н. Указ. соч., ч.1, с.3.

124. Готье Ю.В. Замосковный край в XVII в. - Учен. зап. имп. Моск. ун-та. Отд. ист.-филол., 1906, вып.36, с.549-602 и карта (прил.: Материалы по исторической географии Московской Руси. Замосковные уезды и входившие в состав их станы и волости по писцовым и переписным книгам XVII столетия). Некоторые авторские пояснения к «Материалам...» см. во втором издании работы: Готъе Ю.В. Указ. соч. М., 1937, с.370. Сведения о первых упоминаниях волостей и станов у Ю.В.Готье неполны, они основываются преимущественно на данных духовных и договорных грамот московских князей XIV-XV вв. Ср.: Веселовский С.Б. Село и деревня в северо-восточной Руси XIV-XVI вв. М.; Л., 1936, с.18, примеч.2.

125. Богословский М.М. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в. М., 1909, т.1, с.2-5; с.5, примеч.1; Прил., с.3-63; М., 1912, т.2, карта.

126. Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси: Очерки по истории X-XII столетий. СПб., 1909, с.26-27,37.

127. Там же, с. 144.

128. Там же, с.194.

129. Там же, с.193-194.

130. Впрочем, А.Е.Пресняков отрицал наличие единой государственной территории у восточных славян в ранний период их государственности. - Насонов А.Н. Указ. соч., с.12, примеч.2.

131. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918, с.458.

132. Там же, с.48-58,160-282.

133. Ср.: Любавский М.К. Образование основной государственной территории великорусской народности. Заселение и объединение центра. Л., 1929, с.73.

134. Пресняков А.Е. Образование..., с.53-54, 59-63, 94-98.

135. Там же, с.87-91,117-118.

136. Там же, с.193-194.

137. Там же, с.162, 184, 165, 177, 194, 199-200. Впрочем, А.Е.Пресняков старался объяснить существование такого суверенитета не политико-экономическими причинами, а влиянием древних норм семейного княжеского права. Поэтому отмечаемое им усиление в некоторых княжествах XIV-XV вв. единовластия «в отца место» нельзя принимать за показ всех «объединительных устремлений», как иногда делается в современной литературе. Ср.: Назаров В.Д. Русь перед Куликовской битвой. - Вопр. истории, 1978, № 8, с.106.

138. Пресняков А.Е. Образование..., с.149-150,457.

139. Любавский М.К. Указ. соч., с.2.

140. Издана первая часть работы - «Заселение и объединение Центра». Вторая часть - «Заселение и объединение с Центром территорий Новгорода и Пскова» - осталась в рукописи, хранящейся в ГБЛ. - ГБЛ, ф.369, к.4, д.7.

141. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV веках. М., 1960, с.77, 79, 99.

142. Любавский М.К. Указ. соч., с.1.

143. Там же, с.3-4; с.35, примеч.5; с.41, примеч.11; с.44, примеч.15; с.62, примеч.6.

144. Там же, с.18-22, 23-28, 35-38, 44-46, 77-78 и др.

145. См., например: Там же, с.56, примеч.13.

146. Там же, с.66-67.

147. Ср. характерное в этом отношении признание М. К. Любавского. - Там же, с.74.

148. Рожков Н.А. Указ. соч., ч.1, с.67, 70.

149. Там же, с.65-70.

150. Там же. с.70.

151. Там же, с.72.

152. Там же, с.71.

153. Там же, с.73.

154. Там же, с.76,79; СПб., 1905, ч.2, вып.1, с.161.

155. Там же, ч.1, с.78-79.

156. Там же, ч.2, вып.1, с.161, 162.

157. Там же, с.159.

158. Там же, с.163.

159. Там же.

160. Там же, с.164-165.

161. Там же, с.181-184.

162. Там же, с.183.

163. Покровский М.Н. Русская история с древнейших Времен. - Избр. произведения: В 4-х т. М., 1966, т.1, с.95-96.

164. Там же, с.96.

165. Там же, с.99.

166. Там же, с.101.

167. М.Н.Покровский писал, что «говорить о едином "русском государстве" в киевскую эпоху можно только по явному недоразумению... политически древняя Русь знала о киевском, черниговском или суздальском княжении, а не о русском государстве». - Там же, с.207.

168. Там же, с.210-213.

169. Там же, с. 214.

170. Там же, с.227.

171. Там же. М., 1967, т.3, с.27, 38, 41-45.

172. Греков Б.Д. Рабство и феодализм в Киевской Руси. М.; Л., 1934, с.28, 30-31, 35.

173. Там же, с.60. Б.Д.Греков признавал также наличие рабов и рабовладельцев в Киевской Руси. - Там же, с.35, 40, 146.

174. Греков Б.Д. Феодальные отношения в Киевском государстве. М.; Л., 1936, с.13. К этой мысли Б.Д.Греков пришел не сразу. Первоначально под влиянием высказывании ряда своих коллег он склонен был рассматривать Киевскую Русь (в узком понимании этого названия), Новгородскую и Ростово-Суздальскую земли как особые, не связанные между собой государственные образования. См.: Греков Б.Д. Рабство и феодализм..., с.145-148; ср.: с.67, 68-69, 110.

175. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939, с.26-29, 167-182.

176. Там же, с.26-28,172.

177. Там же, с.167,172.

178. Там же, с.163,169,172-173.

179. Мавродин В.В. Образование Русского национального государства. М.; Л, 1939, с.11.

180. Там же, с.36.

181. Там же, с.64,72.

182. Там же, с.41.

183. Там же, с.48.

184. Там же, с.64,68,71,74,76.

185. Галкин В.А. Суздальская Русь. Иваново, 1939, с.195.

186. Там же, с.73,171-172.

187. Там же, с.172.

188. Там же, с.151-152.

189. Там же, с.151,153, но ср.: с.150.

190. История СССР. М., 1939, с.193,195,196.

191. Там же, с.195.

192. История СССР. М., 1954, т.1, с.131-134.

193. Насонов А.Н. Указ. соч., с.6.

194. Там же.

195. Там же.

196. Там же, с.7,28,29,216.

197. Там же, с.7.

198. Там же, с.219-220.

199. Там же, с.7-8.

200. Там же, с.173-196.

201. Там же, с.195.

202. Там же, с.184 и примеч.4.

203. Очерки истории СССР: Период феодализма IX-XV вв. М., 1953, ч.1, с.75.

204. Там же, с.317-320.

205. Там же. М., 1953, ч.2, с.132,139.

206. Там же, с.132,138.

207. Там же, с.132.

208. Там же, с.132-134.

209. Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. - МИА СССР, М., 1961, № 94. Это единственная обобщающая работа, содержащая характеристику изменений этнической территории в Волго-Окском междуречье в период раннего средневековья. Хотя этническую территорию нельзя отождествлять с государственной, установление ареалов расселения различных народов, в частности славян, помогает определить, из каких центров началось распространение феодального властвования. Впрочем, работа Е.И.Горюновой несколько устарела ввиду исследования новых археологических объектов IX-XIII вв.

210. Рыбаков Б.А. Первые века русской истории. М., 1964, с.223; История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1966, т.1, с.369-371, 614-615 (указанные разделы написаны Б.А.Рыбаковым); Пашуто В.Т. Особенности структуры Древнерусского государства. - В кн.: Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Шушарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с.101-103.

211. Черепнин Л. В. Указ. соч.

212. Веселовский С.Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926, Он же. Село и деревня..., Он же. Топонимика на службе у истории. - Ист. зап.. 1945, вып.17; Он же. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947. Т.1; Тихомиров М.Н. Села и деревни Дмитровского края в XV-XVI веке. - В кн.: Московский край в его прошлом. М., 1928, ч.1; Он же. Список русских городов дальних и ближних, - Ист. зап., 1952, вып.40; Он же. Древнерусские города. М., 1956; Копанев А.И. История землевладения Белозерского края XV-XVI вв. М.; Л., 1951; Акты социально-экономической истории Севсро Восточной Руси конца XIV - начала XVI в. М., 1952-1964. Т.1-3 (комментарии к актам и географические указатели, особенно в т.2 и 3-м); Алексеев Ю.Г. Аграрная и социальная история Северо-Восточной Руси XV-XVI вв. М.; Л., 1966.

213. Volker, Staaten und Kulturen. Ein Kartenwerk zur Geschichte. Braunschweig, 1973, S.39, 49, 58.

214. В книге рассмотрены все княжества Северо-Восточной Руси, которые возникли в ее пределах на протяжении XIII-XIV вв. Исключение сделано для Московского княжества XIV в. Объем материала, характеризующего территориальное развитие этого княжества, настолько велик, что заставляет выделить этот сюжет в отдельную монографию. Однако сделанные на основе его изучения выводы использованы в данной работе.

215. Седов В. В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли (XIII-XV вв.).-МИА СССР, М., 1960, № 96, с. 5.

216. Розенфельдт Р. Л. Древнейшие города Подмосковья и процесс их возникновения. - В кн.: Русский город. М., 1976, с.5-7. Принятие восточными славянами христианства первоначально привело к тому, что трупосожжение в курганах заменилось трупоположением, и с XI в. курганы с трупосожжением уже не встречаются.

217. Веселовский С.Б. Топонимика..., с.41-42; Подмосковье. М., 1955, с.369-370; Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969, с.231-232.

218. Подмосковье, с.369; Веселовский С.Б. Исследования..., с. 232.

219. Юшко А.А. Историческая география Московской земли (из предыстории с.Битяговского). - КСИА, М., 1976, вып.146, с.71 и рис.1.

220. Ср.: Горюнова Е.И. Указ. соч., карты 2-4. В настоящее время в СССР археологически лучше других изучена Московская область, что наглядно видно из карты 4 монографии Е.И.Горюновой. См. также: Бадср О.Н. Материалы к археологической карте Москвы и ее окрестностей. - МИА СССР, М.; Л., 1947, вып.7; Богоявленский С.К. Материалы к археологической карте Московского края. - Там же.

221. Янин В.Л. Денежно-весовые системы русского средневековья: Домонгольский период. М., 1956; Кропоткин В.В. Экономические связи Восточной Европы в I тысячелетии нашей эры. М., 1967.

222. Федоров-Давыдов Г. А. Клады джучидских монет. Основные периоды денежного обращения в Золотой Орде. - В кн.: Нумизматика и эпиграфика. М., 1960, т.1.

223. Орешников А. В. Русские монеты до 1547 года. М., 1896. Вып.1; Ильин А.А. Классификация русских удельных монет. Л., 1940. Вып.1.

224. Янин В.Л. Актовые печати древней Руси X-XV вв. М., 1970. Т.1,2.

225. Янин В. Л. Актовые печати..., т.2, с.13; ГВН и П, № 1-3, 6, 7, 9, 10, 14, 15. Сказанное относится и к грамотам XV в.

226. Все древнерусские точно датированные надписи на различных предметах по XIV в. включительно были изданы Б.А.Рыбаковым (Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI-XIV веков. М., 1964). Позднее Т.В.Николаева опубликовала надписи (с датами и без дат) конца XIV - первой трети XVI в. на различных предметах из городов Волго-Окского междуречья, а также Новгорода, Пскова и Рязани (Николаева Т.В. Произведения русского прикладного искусства с надписями XV - первой четверти XVI в. М., 1971; Она же. Прикладное искусство Московской Руси. М., 1976). Таким образом, имеются новые публикации эпиграфического материала Севере Восточной Руси с древнейших времен до 30-х годов XVI в.

227. Ярким примером последнего являются надписи на нижегородских мощевиках 1410 и 1414 гг. - Рыбаков Б.А. Из истории московско-нижегородских отношений в начале XV в. (мощевик княгини Марии 1410 г.). - МИА СССР. М., 1949, № 12. Правда, пример этот выходит за хронологические рамки настоящего исследования.

228. Насонов А.Н. История русского летописания XI- начала XVIII в. М., 1969, с.138-139. Отдельные записи летописного характера делались при ростовском Успенском соборе, возможно, уже в первой половине XII в. - Там же, с.119-120, 122.

229. Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв, М.; Л., 1938, с.362-364.

230. Там же, с.364.

231. Там же, с.365-366.

232. Насонов А.Н. История..., с.12-13.

233. ПСРЛ. Пг., 1922, т.15, вып.1, стб.89 (Хвольха, видимо, Холохольня), 94 (Перемышль), 132 ([В]охна).

234. См.: ДДГ, № 1-4, 7,8.

235. Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. Большинство других агиографических сочинений до сих пор не имеет научного издания. Перечень их рукописных списков см.: Барсуков Н.П. Источники русской агиографии. - ОЛДП. СПб., 1882, вып.81.

236. Невоструев К.И. Вновь открытое Поучительное послание святого Алексия, митрополита Псковского и всея Руси. - Душеполезное чтение, М., 1861,

237. ГВН и П; ДДГ; АФЗ и X, ч.1, 2; АСВР, т.1-3

238. Так опубликованная небольшая часть архива итальянского г.Лукки за период с 1260 по 1356 г. составила около 30000 документов. Об этом архиве см.: Inventario del R.Archivio di stato in Lucca. Lucca, 1876, vol.2, p.295-301 e seg.

239. ДДГ, № 21, с.58.

240. До времени образования единого Русского государства (примерно до 1480 г.) сохранились всего 17 княжеских завещаний, семь из них относятся К XIV в. Все завещания - великих или удельных московских князей и княгинь (ДДГ, № 1, 3, 4, 8, 12, 17, 20, 21, 22, 28, 29, 57, 61, 68, 71 под № 1 и З напечатаны четыре грамоты). Достоверно известно о завещаниях князей других княжеств, но такие документы не сохранились.

241. Бычкова М.Е. Родословные книги XVI-XVII вв. как исторический источник. М., 1975, прил.

242. В них нет, например, князей дмитровских и галицких.

243. Редкие источники по истории России. М., 1977, вып.2, с.14, 97.

244. Там же, с.28,101.

245. Кучкин В. А. Из истории генеалогических и политических связей московского княжеского дома в XIV в. - Ист. зап., 1974, вып.94.

246. Павлов-Сильванский В.Б. К историографии источниковедения писцовых книг («приправочные книги»). - История СССР, 1976, № 5.

247. Например, так называемые отдельные книги XVI в. содержали описания поместий в каком-либо уезде, которыми наделялись определенные лица.

248. Фель С.Е. Картография России XVIII века. М., 1960, с.27-28 85-86, 91.

249. Последнее особенно характерно для беловых и сводных планов и карт. Примеры искажения названий подмосковных населенных пунктов на двухверстной карте Московской губернии даны С.Б. Веселовским. См.: Веселовский С.Б. Топонимика..., с.28-29.

250. Например, с.Медвежий Угол стало называться Вознесенским - явление так называемого топонимического разрыва.

251. Витов М.В. Северорусская топонимия XV-XVIII вв. - Вопр. языкознания, 1967, № 4, с.76-83.

252. Витов М.В. Приемы составления карт поселений XV-XVII вв. по данным писцовых и переписных книг. - Проблемы источниковедения, М., 1956, вып.6, с.240-245.

---

ГЛАВА ПЕРВАЯ

РОСТОВСКАЯ ЗЕМЛЯ - ЧАСТЬ ТЕРРИТОРИИ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА.
ОБРАЗОВАНИЕ СУЗДАЛЬСКОГО КНЯЖЕСТВА, ЕГО ЦЕНТРЫ И ГРАНИЦЫ.
ВЛАДИМИРСКОЕ КНЯЖЕСТВО ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XII - ПЕРВОМ ДЕСЯТИЛЕТИИ XIII В. НАЧАЛО ЕГО ФЕОДАЛЬНОГО ДРОБЛЕНИЯ

Земли Верхнего Поволжья и Волго-Окского междуречья, с течением времени ставшие географическим ядром русской государственности, а также центром формирования русской народности, были заселены славянами в сравнительно позднее время. Работы археологов выявили три основных направления славянской колонизации этой территории: с северо-запада по рекам Мсте, Мологе, Волге и далее по правым притокам Волги и левым притокам Клязьмы шла колонизационная волна новгородских словен, ославянившейся веси и, возможно, чуди; с запада, с верховьев рек Днепра и Волги сюда двигались смоленские кривичи; со стороны юго-запада и юга по Оке и далее вверх по ее левым притокам расселялись вятичи [1]. Начало проникновения словен в междуречье рек Волги и Оки приходится на рубеж IX и Х вв. [2] Примерно в то же время началась и кривичская колонизация этого региона. Вятичи появились здесь несколько позднее - в конце Х - начале XI в. [3]

Расселение восточных славян в Волго-Окском междуречье происходило в пору существования у них классового общества. Археологическое обследование оставленных славянской колонизационной волной курганов фиксирует наличие в некоторых из них дружинных погребений [4]. Принадлежность последних не только славянам, но и ославянившейся веси, а иногда и скандинавам служит ясным показателем социального расслоения пришлого населения. Об этом же свидетельствуют и богатые женские погребения, отличающиеся от остальных как большим разнообразием погребального инвентаря, так и большими размерами могильных насыпей [5]. В то же время археологические комплексы, оставленные аборигенными насельниками Волго-Окского междуречья, говорят о наличии у них родоплеменных, но еще не классовых отношений [6]. Судя по данным курганных раскопок, расселявшиеся в междуречье Волги и Оки славяне достигли качественно иной стадии общественного развития и их миграция проходила при активном участии, если не руководстве, феодализирующейся знати. Поэтому движение славян на восток в конце I — начале II тысячелетия н.э. нельзя рассматривать как исключительно княжескую колонизацию, на чем пытались настаивать историки XIX, а отчасти и XX в. [7] Нельзя сводить ее и только к бегству рядового сельского населения из районов, где классовые отношения созрели раньше, в частности Новгорода, в места, свободные от феодального принуждения [8]. Во-первых, богатые погребения в Волго-Окском междуречье синхронны рядовым погребениям [9]. Следовательно, знать здесь появилась в то же время, что и простые общинники. Во-вторых, наиболее интенсивный приток сюда населения приходится на XI—XII вв. [10], когда существование феодализма на Северо-Востоке бесспорно. Очевидно, миграция должна объясняться иными социальными причинами, ее необходимо рассматривать как следствие процесса распространения феодальных отношений на новые территории, процесса, в котором основную роль сыграла военно-феодальная верхушка соседних с Верхним Поволжьем областей.

Расселение славян по Волге, Оке и их притокам не сопровождалось завоеванием местного населения. Археологи до сих пор не обнаружили каких-либо признаков разрушения или уничтожения мерянских или балтских сельских поселений и городищ [11]. Мерянские центры продолжали существовать и долгое время после появления славян [12]. Последние первоначально селились на пустых, незанятых местах [13]. Конечно, в скором времени славяне распространили даннические отношения на аборигенное население [14], причем зарождавшаяся местная знать вошла в состав пришлого господствующего класса [15], однако военный захват чужих племен и их территорий здесь не имел места [16].

Инфильтрация славянского населения вместе с военно-феодальной верхушкой в Верхнее Поволжье и Волго-Окское междуречье приходится преимущественно на время, когда уже произошло объединение Киева с Новгородом и образовалось обширное Древнерусское государство [17]. Вновь осваиваемый регион стал частью территории этого государства. Первоначально государственная территория Киевской Руси на Северо-востоке имела, по-видимому, неопределенные, размытые границы и, быть может, только намеки на какое-то внутреннее стихийно сложившееся административное деление, обусловленное сбором дани различными феодальными группами с проживавшего в разных местах населения. Ее основным отличием от догосударственной, племенной территории стали возникшие центры феодального господства и подчинения. Главным из них был Ростов [18].

Хотя Ростов упоминается в статьях 862 и 907 гг. Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, после обстоятельных изысканий А.А.Шахматова стало ясно, что это вставки сводчика начала XII в., основанные на его собственных заключениях [19]. Во втором десятилетии XII в. было сделано и указание на то, что во времена, последовавшие за смертью легендарных Кия, Щека и Хорива, племена мери сидели «на Ростовьскомъ озерЪ» [20]. Последнее название явно «опрокинуто в прошлое». Поэтому относить существование Ростова или целой Ростовской области к IX в., как делают некоторые исследователи, нельзя [21].

Первые достоверные сведения древнерусских письменных источников о Ростове и Ростовской земле относятся к концу Х в. или началу XI в. В перечне крестившихся вместе с Владимиром Святославичем его сыновей, помещенном в Новгородской первой летописи младшего извода, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях под 988 г., указывается, что Ростов был отдан Владимиром Ярославу, а после того, как Ярослав перешел на стол в Новгород, Ростов получил Борис [22]. По мнению А.А.Шахматова, эти сведения о Ростове и княживших там князьях впервые были внесены в так называемый Начальный свод конца XI в. [23] Возможно, запись о вокняжении в Ростове Ярослава действительно поздно попала в летописный текст. Однако вряд ли приходится сомневаться в том, что она отразила реальную ситуацию [24]. События последующего времени говорят о ближайшем отношении Ярослава к Ростовской земле. Так, в 1019 (или 1020) г., будучи уже князем Киевским, Ярослав сослал в Ростов новгородского посадника Константина [25]. Место ссылки было выбрано, возможно, потому, что с Ростовом у Ярослава были давние связи. Около 1024 г. в Ростовскую землю приезжал из Новгорода сам Ярослав, усмиряя восстание волхвов в Суздале и «устави ту землю» [26]. Власть Ярослава над «той землей» установилась не в 20-е и не в 30-е годы XI в., а раньше, скорее всего тогда, когда Ярослав был посажен отцом на стол в Ростове. Наконец, в статье 1071 г., восходящей к Начальному своду, упоминается город Ярославль [27]. Зависимость названия города от личного имени очевидна, и скорее всего носителем последнего был князь. Но до 70-х годов XI в. известен лишь один князь с именем Ярослав — именно Ярослав Мудрый. Город, о чем говорят и позднейшие местные предания, основан им [28]. Как тонко подметил М.Н.Тихомиров, само основание Ярославля при впадении р.Которосли в Волгу было связано с обеспечением пути от Волги к Ростову [29]. Забота о военных и торговых связях Ростова — еще одно косвенное свидетельство того, что Ярослав княжил в этом городе.

Когда же Ярослав получил Ростов? Очевидно, до 1014 г., поскольку в том году Ярослав уже занимал новгородский стол [30]. Отсюда можно заключить, что в начале XI в., а вероятно и в конце Х в., Ростов уже существовал и был главным городом области. Ее территория в начале XI в. включала также известные по письменным источникам Суздаль, Белоозеро и Ярославль.

Посажение Владимиром в Ростовской земле Ярослава нельзя расценивать как начало ее политической самостоятельности. Ростов целиком зависел от Киева. Но появление на Северо-Востоке княжеского стола — показатель роста феодальных отношений в местном крае, распространения здесь феодальных даней, суда и повинностей.

Ярким свидетельством этого процесса является уже упоминавшееся летописное известие об «уставлении» Ярославом Ростовской земли после подавления антифеодального восстания в 1024 г. «Уставить» — значит дать устав или уставы. Какие же уставы дал Ярослав Ростовской земле? Обращаясь к известным в настоящее время древнерусским княжеским уставным грамотам [31], аналогию не дошедшим ростовским Ярославовым уставам можно усмотреть, пожалуй, лишь в Уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича 1136/37 г. местному собору св. Софии, содержащей разверстку дани на определенные территории [32]. В условиях острого недовольства феодально-зависимого населения Ростовской земли Ярослав, по-видимому, вынужден был пойти на строгую фиксацию размеров дани. Фиксация дани должна была сопровождаться точным указанием пунктов, где эта дань взималась. Уже А.Н.Насонов связывал «уставление» Ростовской земли Ярославом в 1024 г. с организацией здесь погостов [33]. Мысль А.Н.Насонова представляется вполне вероятной. Во всяком случае, в 70-х годах XI в. погосты как центры сбора дани в Ростовской земле уже существовали [34]. Таким образом, возникновение древнерусского княжеского центра в Волго-Окском междуречье, что само по себе свидетельствовало об определенном уровне стабилизации подвластной этому центру территории, быстро привело к вполне определенному феодально-административному делению последней, произведенному в интересах как местной знати, так и знати южной «Русской земли».

Судьба Ростовской земли по смерти Ярослава Мудрого вырисовывается с трудом. Согласно одной из статей, помещенной под 989 г. в Новгородской первой летописи младшего извода, своим наследством сыновья Ярослава поделились следующим образом: «взя болшии Изяславъ Кыевъ и Новъгород и иныи городы многы Киевьскыя во предЪлех; а Святославъ Черниговъ и всю страну въсточную и до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростовъ, Суздаль, БЪлоозеро, Поволожье» [35]. Как видно из приведенной записи, Ростовская земля оказалась в руках любимца Ярослава Всеволода. Это свидетельство, как и сообщения записи о владениях старших Ярославичей, в целом не противоречит показаниям древнейших источников [36]. Д.С.Лихачев полагает даже, что перечень земель, принадлежавших Изяславу, Святославу и Всеволоду, отразил сведения Начального свода конца XI в., предшествовавшего Повести Временных лет [37]. Однако статьи, в том числе и статья «А се по святомъ крещении, о княжении КиевьстЪмъ», из которой взят приведенный выше отрывок о разделе Ярославичей, помещенные в Новгородской первой летописи младшего извода под 989 г., составлены не ранее XV в. Поэтому не исключена возможность, что запись о разделении территории Древнерусского государства между сыновьями Ярослава Мудрого — результат работы позднейшего книжника, обобщившего материал своих источников. Думается, что А.Е.Пресняков, считавший эту запись представлением последующих поколений и, во всяком случае, не разъясняющей перипетий раздела, был ближе к истине [38].

Если не опираться на указание Новгородской I летописи, как не вполне надежное, то остаются два свидетельства о владельческой принадлежности Ростовской земли в 60—70-х годах XI в. Это краткая без даты заметка Владимира Мономаха в своем «Поучении» о поездке в Ростов: «первое к Ростову идохъ сквозЪ ВятичЪ, посла мя отець, а самъ иде Курьску» [39] и летописный рассказ о сборе дани: Яном Вышатичем на Белоозере и восстании в этом районе волхвов, помещенный под 1071 г. в Новгородской I летописи младшего извода, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях [40]. Оба свидетельства настолько отрывочны и неопределенны, что даже такой вдумчивый интерпретатор источников, как А.Е.Пресняков, вынужден был признать отсутствие «возможности отчетливо разграничить, территориально и хронологически, владельческие права Святослава и Всеволода на русском северо-востоке» [41]. Тем не менее нельзя совершенно отказаться от попыток прояснить историю Ростовской земли во времена Ярославичей.

Относительно даты первой поездки Владимира Мономаха в Ростов в литературе существуют различные мнения. Так, М.П.Погодин, положивший начало специальному исследованию «Поучения» Владимира Мономаха, относил эту поездку к 1066—1075 гг. — хронологически достаточно широкому отрезку [42]. Другие ученые называли различные даты примерно в тех же временных рамках [43]. Но проведенное на новых материалах изучение вопроса подтвердило верность высказанной еще в 1852 г. С.М.Соловьевым [44] мысли о связи первого приезда Мономаха в Ростовскую землю с киевским восстанием 1068 г. [45]

Тогда 14-летний Владимир по приказу отца укрылся там и от победоносных половцев и от разгневанных киевлян.

Определение даты первого пребывания Владимира Мономаха в Ростовской земле дает основание считать, что земля эта в 60-х годах XI в. принадлежала отцу Мономаха Всеволоду Ярославичу, получившему ее во владение, по-видимому, в 1054 г., после смерти своего отца.

Известный летописный рассказ о пребывании Яна Вышатича на Белоозере и восстании смердов в Ростовском Поволжье также датируется учеными по-разному. Обычно принято относить сам рассказ и описанные в нем события к 1071 г., т.е. к тому году, под которым рассказ помещен в летописях, или ко времени, близкому 1071 г. [46] Однако летописная статья 1071 г., восходящая к Начальному своду конца XI в. [47], явно искусственно объединяет известия не только разного происхождения, но, по-видимому, и разных годов. Под 1071 г. читаются следующие друг за другом четыре рассказа о волхвах, действовавших в Киеве, Поволжье, среди чуди и в Новгороде. Начинаются они с весьма неопределенного указания на время событий: «в сиа же времена...», «и бывши единою скудости в РостовьстЪи области...», «в си бо времена и в лЪта...», «сице бЪ волхвъ въсталъ при ГлЪбЪ в НовЪгородЪ...» [48].

Уточнить их датировку в свое время пытался А.А.Шахматов. Основываясь на сходных выражениях «в сиа же времена» и «в се же время», которые встречаются как в статье 1071 г., так и в более ранней летописной статье 1065 г., и сопоставив прорицание киевского волхва, что на пятое лето Русская земля станет на Греческой, с угрозой киевлян в 1069 г. уйти «въ Гречьску землю», А.А.Шахматов сделал вывод, что все рассказы о волхвах читались первоначально не под 1071 г., а под 1065 г. Но почему впоследствии они попали в статью 1071 г., оставалось ему неясным [49]. Хотя изложенная точка зрения А.А.Шахматова нашла позднее своих сторонников [50], ее обоснование не может считаться убедительным. Прежде всего необходимо отметить противоречие в аргументации самого А.А.Шахматова. Относя все рассказы о волхвах к 1065 г., ученый в то же время считал, что Ян Вышатич, ездивший на Белоозеро «от Святослава», мог перейти на службу к этому князю только в 1068 или 1069 г. [51] Сходство выражений «в сиа же времена» и «в се же время» никак не может говорить о том, что рассказы, в которых встречаются эти выражения, первоначально читались под одним годом. Второй аргумент А.А.Шахматова весьма остроумен. Прорицанием волхва он объяснил не совсем ясную угрозу киевлян в 1069 г. уйти в Греческую землю. По его мнению, «киевляне вспомнили в 1069 году о пророчестве волхва, предсказавшего, что на пятое лето Русская земля станет на Греческой, и начали подумывать о том, что им придется последовать этому пророчеству» [52]. Однако угроза киевлян объясняется не воспоминанием о проречении волхва, а реальной ситуацией, сложившейся в Киеве в то время. Киевляне не без основания опасались возмездия со стороны Изяслава Ярославича, которого они изгнали осенью 1068 г. и который весной 1069 г. вместе с Болеславом Польским шел на Киев, а потому готовились укрыться в византийских владениях от возможной расправы. Исследователи уже предполагали, что в Греческую землю хотели уйти киевские купцы, торговавшие с Византией [53]. Их активное участие в движении 1068 г. в настоящее время может считаться вполне доказанным [54]. Следовательно, угроза «ступим въ Гречьску землю» — это вовсе не плод литературного сочинительства, не воспоминание о словах волхва, а вполне конкретный факт, объясняемый обстановкой в Киеве в 1068—1069 гг. Падает, таким образом, и второй довод А.А.Шахматова в пользу датировки рассказов о волхвах 1065 г.

Очевидно, для определения времени событий, отраженных в этих рассказах, следует исходить из других данных.

В свое время А.А.Шахматов был удивлен, почему киевский боярин Ян Вышатич поступил на службу к князю Святославу Ярославичу, в 1071 г. занимавшему черниговский стол [55]. Видимо, ему, как и последующим комментаторам рассказа о восстании волхвов в Ростовской земле, осталось неизвестным интересное соображение С.М.Соловьева. Считая, что Ян Вышатич проживал в Киеве постоянно, С.М.Соловьев датировал его поездку на Белоозеро временем княжения в Киеве Святослава [56]. Действительно, в Яне Вышатиче следует видеть того знатного киевлянина Иоанна, о котором столь подробно повествует Нестор в Житии Феодосия [57]. Согласно Нестору, Иоанн был отцом Варлаама, постриженника Киево-Печерского монастыря, впоследствии игумена монастыря св.Дмитрия [58]. Пострижение Варлаама А.А.Шахматов весьма обоснованно датирует 19 ноября 1060 г. [59] Оно падает на время первого княжения в Киеве Изяслава Ярославича (весна 1054 г. — 15 сентября 1068 г.) [60]. Отец Варлаама Иоанн, по выражению Нестора, уже в то время «бЪ прьвыи оу князя въ болярЪхъ» [61]. Впоследствии у Иоанна сложились хорошие отношения с Печерским монастырем и его игуменом Феодосием [62].

Сведения об Иоанне Жития Феодосия Печерского любопытно сопоставить с летописными известиями о Яне Вышатиче. Как и Иоанн, Ян — первый среди киевских бояр. В 1089 г. при князе Всеволоде он держал «воеводьство... Кыевьскыя тысяща» [63]. В 1106 г. Ян—воевода киевского князя Святоподка Изяславича [64]. Источники говорят о близком знакомстве Яна и его жены Марии с Феодосием Печерским, посещавшим их дом [65]. Почти тождественные имена и совпадение характеристик заставляют видеть в Иоанне—Яне одно лицо [66]. Это — знаменитый боярин, служивший киевским князьям. Очевидно, что служба Вышатича князю Святославу не могла быть исключением и должна относиться ко времени, когда Святослав княжил в Киеве. Киевский стол Святослав занимал с конца, марта — начала апреля 1073 г. по 27 декабря 1076 г. [67] Следовательно, поездка Яна Вышатича «от Святослава» на Белоозеро должна датироваться этим временем. Пребывание его на Белоозере совпало с недородом, «скудостью» в Ростовской земле. Ло данным дендрохронологии, более или менее значительное угнетение годовых колец деревьев, произраставших в Белоозере, падает на 1073 г. [68] Думается, это угнетение следует ставить в связь с упомянутой «скудостью». Отсюда поездку Яна Вышатича на Белоозеро можно более точно датировать осенью 1073 г.— весной 1074 г.

Если вчитаться в текст рассказа о пребывании Яна в Ростовской области, то станет очевидным, что не вся эта область принадлежала киевскому князю. Ян, будучи в Белоозере, узнал, что два волхва и их сторонники, шедшие от Ярославля, пограбили «лучших» жен в погостах по рекам Волге и Шексне. И далее в летописи следует весьма важный текст, трактовке которого до сих пор уделялось недостаточное внимание: «Янь же, испытавъ, чья еста смерда, и увЪдавши ясно, яко суть князя Святослава, и сице пославши к ним, и рече иже суть около двою кудесникъ: "Выдайте ми волхва та сЪмо, яко тЪи суть смердЪ моего князя"» [69]. Из приведенного отрывка видно, что кормленщик Святослава Ярославича не сразу покарал волхвов, ограбивших и побивших «лучших» жен. Лишь выяснив, что это смерды его князя, что они подсудны Святославу, он потребовал их выдачи, а затем жестоко расправился с ними. Подобное определение юридического статуса волхвов было бы совершенно излишним, если бы вся Ростовская земля и ее население находились под юрисдикцией Святослава Ярославича. Очевидно, Святослав владел лишь частью ростовской территории [70]. Последняя очерчивается в летописном рассказе довольно определенно: это Белоозеро, которое было, по-видимому, центром владений Святослава на Северо-Востоке, и Ярославль, а также погосты по Шексне и Волге между названными городами. Не может быть, конечно, случайным то обстоятельство, что названная территория непосредственно примыкала к землям Новгорода Великого, где сидел сын Святослава Глеб. Надо полагать, что Святослав получил Бедоозеро с Поволжьем по какомуто ряду со Всеволодом — отчичем Ростовской земли. Ряд этот следует отнести ко времени вокняжения Святослава Ярославича в Киеве. Тогда между братьями, вероятно, произошло перераспределение находившихся в их руках земель: Святослав, как догадывался еще С.М.Соловьев, отдал Всеволоду свой Чернигов [71], а также Туров, где в 1076 г. сидел Всеволодович Мономах [72]. Со своей стороны, Всеволод поддержал притязания Святослава на киевский стол и Волынь [73], а также уступил ему северные земли Ростовской области, составившие единое целое с новгородскими владениями Святослава. Так, по-видимому, следует понимать сообщение летописи о пребывании на Белоозере Яна Вышатича «от Святослава» в конце 1073 — начале 1074 г. Показательна и дата поездки Яна на север. Он отправился туда через несколько месяцев после вокняжения Святослава в Киеве. Это наталкивает на мысль, что поездка киевского боярина была не рядовой, а связанной с «устроением» полученной Святославом территории, с введением там нового управления, назначением новой южнорусской администрации.

Надо думать, что после смерти Святослава Ярославича Белоозеро и Поволжье вновь оказались в руках Всеволода. Из описания событий 1096—1097 гг. видно, что Ростов, Суздаль и Белоозеро были волостью сына Всеволода Владимира Мономаха, а из письма Мономаха Олегу Святославичу явствует, что сыновья Владимира сидели здесь «хлЪбъ Ъдучи дЪдень», т. е. вся территория считалась принадлежавшей Всеволоду [74].

Во времена киевского княжения Всеволода Ярославича (после 3 октября 1078 г. и до 13 апреля 1093 г.) [75] Ростовская земля своего князя не имела. По-видимому, она управлялась посадниками киевского князя. Лишь после смерти Всеволода в Ростове сел сын Мономаха Мстислав. Время его посажепия определяется с некоторым трудом. В статье «А се (князи. — В.К.) в НовЪгородЪ», приложенной к Новгородской I летописи младшего извода, имеется следующий текст: «А Святополкъ сЪде на столЪ, сынъ Изяславль, иде Кыеву. И присла Всеволод внука своего Мьстислава, сына Володимиря; и княживъ 5 лЪт, иде к Ростову, а Давыдъ прииде к Новугороду княжить; и по двою лЪту выгнаша и. И прииде Мьстиславъ опять и сЪдЪ в НовЪгородЪ 20 лЪт; иде Кыеву къ отпю...» [76]. Уход Мстислава из Новгорода в Киев датируется 17 марта 1117 г. [77] Отсюда и согласно приведенному тексту вторичное вокняжение Мстислава в Новгороде должно датироваться 1097 г., княжение Давыда — 1095—1097 гг., а первое посажение Мстислава на новгородский стол — 1090 г. Однако уход Святополка из Новгорода в Туров относится к 1088 г. [78] Поскольку новгородский стол оказался свободным, следует думать, что посажение там Мстислава произошло в том же 1088 г. Давыд Смоленский оставил Новгород в начале 1096 г. Тогда же новгородцы пригласили на стол Мстислава, княжившего в Ростове [79]. Приведенные данные показывают, что хронологические расчеты составителей статьи «А се (князи. — В. К.) в НовЪгородЪ» не вполне точны. Если все-таки полагать, что сроки первого княжения в Новгороде Мстислава и княжения Давыда, приведенные в статье, верны, то уход Мстислава из Новгорода в Ростов надо датировать 1093 г. или началом 1094 г. Какую бы дату ни принимать при этом [80], посажение Мстислава в Ростове произошло ранее потери Чернигова Владимиром Мономахом (24 июля 1094 г.) [81], с чем иногда связывают переход Мстислава в Ростов [82]. Надо полагать, что уход Мстислава из Новгорода в Ростов последовал за смертью его деда Всеволода Киевского, когда на новгородский стол начал претендовать Давыд Смоленский, брат некогда княжившего в Новгороде Глеба Святославича [83].

Итак, Мстислав княжил в Ростове со второй половины 1093 г. или начала 1094 г. до начала 1096 г. Осенью того же года он выступил против Олега Святославича, захватившего Ростовскую волость его отца. Здесь Мстислав оставался до конца февраля 1097 г. [84] Однако послание Владимира Мономаха к Олегу Святославичу, написанное в конце 1096 или начале 1097 г. [85], свидетельствует, что в Ростовской области «сЪдить сынъ твои хрьстныи с малым братомъ своимь» [86]. Крестный сын Олега — это сын Мономаха Мстислав, родившийся в 1076 г., после возвращения Мономаха и Олега из похода на чехов [87]. Но кто же «малый брат» Мстислава?

На поставленный вопрос существуют два ответа. Один из них дан В.Л.Яниным [88], мнение которого принял Н.Н.Воронин [89]. Согласно этому мнению, в Ростове с 1096 г. сидел третий сын Владимира Мономаха — Ярополк [90]. Такой вывод основан на чисто теоретическом расчете, в свою очередь базирующемся на признании существования на Руси так называемого «лестничного восхождения» князей [91] — юридической нормы, по которой князья занимали столы в порядке своего родового старшинства, согласованного со старшинством княжений. Наличие такой нормы в древней Руси довольно долго признавалось русской историографией XIX в. Однако уже после работ В.И.Сергеевича [92], М.С.Грушевского [93] и А.Е.Преснякова [94] (не говоря о трудах советских исследователей) стало ясно, что норма лествичного восхождения является чисто кабинетной схемой, порожденной недостаточным изучением характера междукняжеских отношений на Руси в XI—XII вв. и некритическим принятием теорий московских книжников XVI в. [95] Поэтому расчет, ностроенный на неверной теории, примененной к тому же не к роду, и к отдельной семье во главе с живым отцом, не может быть признан правильным, как и вытекающий из такого расчета вывод. Кроме того, Ярополка, который был всего года на три моложе Мстислава, трудно было назвать «малым братомъ» последнего.

Второй ответ основывается на отыскании среди сыновей Мономаха именно малолетнего брата Мстислава. У Владимира Мономаха было 8 сыновей. Его первенцем был Мстислав. Вторым сыном — Изяслав, родившийся скорее всего в начале 1078 г. и убитый 6 сентября 1096 г. [96] Третьим — Ярополк, который после смерти Мстислава в 1132 г. стал князем Киевским [97]. Четвертым сыном Мономаха был, по-видимому, Вячеслав. В начале 1097 г. он был послав отцом на Северо-Восток в помощь Мстиславу против Олега Святославича [98]. Пятый сын Владимира Всеволодовича — Святослав. В 1095 г. отец отдал его «въ тали» половцам, а заложниками обычно отдавали младших сыновей [99]. Шестой сын Мономаха — Юрий, будущий Долгорукий. Младше Юрия был Роман, которого отец женил в 1113 г. [100], тогда как Юрия - в 1108г. [101] Последний сын Мономаха, Андрей, родился в августе 1102 г. [102] Следовательно, «малым братом» Мстислава мог быть один из четырех его братьев: Вячеслав, Святослав, Юрий или Роман. Исследователи останавливали свой выбор на Юрии [103], считая вслед за В.Н.Татищевым, что он родился в 1090 г. [104] Если так, то Юрия, которому ко времени написания Мономахом письма к Олегу исполнилось 6 лет, действительно можно было назвать «малым братом» Мстислава. Однако известие В.Н.Татищева нельзя признать достоверным. В 1151 г. Вячеслав Владимирович говорил своему брату Юрию Долгорукому: «язъ тебе старЪй есмь не маломъ, но многомъ; азъ оуже бородатъ, а ты ся еси родилъ» [105]. Отсюда вытекает, что Вячеслав был старше Юрия лет на 15—17 как минимум. Вячеслав мог родиться не ранее 1080 г. В таком случае Юрий родился не в 1090 г., а около 1095—1097 гг. Иными словами, в 1096 г. Юрия вообще еще не было на свете или он был пеленочником, которого трудно видеть в «малом брате» Мстислава, вместе с ним «хлЪбъ Ъдучи дЪдень». Роман родился еще позже. Поэтому отождествлять «малого брата» можно с Вячеславом или со Святославом. Подробный летописный рассказ о событиях в Ростовской земле осени 1096 — зимы 1097 г. вначале говорит только об одном Мономашиче, действовавшем на Северо-Востоке, именно новгородском князе Мстиславе. Лишь в конце февраля 1097 г. к нему присоединился его брат Вячеслав, присланный отцом с Юга [106]. Вместе 27 февраля 1097 г. они нанесли жестокое поражение Олегу и Ярославу Святославичам «на КулачьпЪ» [107]. Письмо Владимира Мономаха Олегу подтверждает, что первоначально в Ростовской земле сидел лишь один Мстислав Владимирович. Ссылаясь на полученное от него послание, в котором сообщалось о гибели Изяслава и которое вызвало послание Мономаха к Олегу, Владимир Всеволодович писал муромскому князю: «да се та написах, зане принуди мя сынъ твои, его же еси хрстилъ, иже то сЪдить близь тобе» [108]. Очевидно, появление «малого брата» Мстислава в Ростовской земле произошло уже после убийства Изяслава Владимировича.

В этом «малом брате» нельзя не видеть Вячеслава, шедшего с помощью от отца к Мстиславу и, как в свое время догадывался Н.М.Карамзин, везшего письмо от Мономаха к Олегу с мирными предложениями [109]. Переговоры, однако, не состоялись. Дело решилось битвой. Проигравший сражение Олег бежал в Муром, а затем в Рязань. Его преследовал Мстислав, по изгнании Олега из Мурома и Рязани возвратившийся в Суздаль, а оттуда в свой Новгород [110]. Об уходе Вячеслава из Ростовской земли летопись ничего не сообщает. Видимо, после бурных событий 1096—1097 гг. он был посажен Мономахом на ростовский стол. Вячеслав действительно был «малым братом» Мстислава. В то время как Мстиславу шел 21-й год, Вячеслав был еще подростком, ему было самое большее 16 лет.

Летописное описание столкновения Олега Святославича с Мономашичами в 1096—1097 гг. позволяет определить основные центры и примерные размеры Ростовской земли. Наиболее значительными городами области, к которым тянули местные округи, были Ростов, Суздаль и Белоозеро [111]. Рядом с Суздалем находились села, которые переяславский владыка Ефрем передал киевскому Печерскому монастырю [112]. Этот факт свидетельствует о проникновении в конце XI в. на Северо-Восток южнорусских духовных феодалов. В случае военной опасности каждый город области выставлял свой полк, руководимый, по всей вероятности, местной феодальной знатью. По имени главного города вся земля называлась Ростовской [113]. От Муромской земли ее отделяли леса [114]. По-видимому, городов на пути от Мурома до Суздаля в конце XI в. еще не было. Первый город Ростовской земли, который взял Олег, двигаясь из Мурома, был Суздаль. Затем пал Ростов. Захватив всю землю, Олег «дани поча брати» [115]. Надеясь и «Новъгородъ переяти», муромский князь послал своего брата Ярослава «в сторожЪ» на р.Медведицу. Судя по дальнейшему описанию событий, Ярослав стал па устье Медведицы [116]. В сторону Новгорода им были посланы данщики, которых «изъима» воевода Мстислава Добрыня Рагуилович. Следовательно, в конце XI в. территория Ростовской земли по меньшей мере доходила до левого притока верхней Волги р.Медведицы [117]. Возможно, она простиралась и дальше на запад [118]. На юге ростовским было среднее течение р.Клязьмы [119]. Фиксированных границ Ростовская земля в то время, по-видимому, не имела.

Ростовский стол Вячеслав занимал, скорее всего, до 1107 г. Типографская летопись сообщает под этим годом, что «приидоша Болгаре ратью на Соуждаль и обьстоупиша градъ и много зла сътвориша, воююща села и погосты и оубивающе многыхъ отъ крестьянъ. Сущий же людие въ градЪ не могуще противу ихъ стати, не соущю князю оу нихъ...». В дальнейшем, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, суздальцы сумели отразить нападение: «изъ града изшедше, всЪхъ избиша» [120]. Известие это, хотя и занесенное на страницы летописи довольно поздно (термин «Суздальская земля», который фигурирует в рассказе, появляется не ранее 30-х годов XII в.), тем не менее достоверно [121]. Осада булгарами Суздаля совпадает по времени с крупным походом русских князей на половцев в августе 1107 г., в котором принял участие и сын Мономаха Вячеслав [122]. Такое совпадение можно объяснить тем, что Вячеслав с ростовскими полками был вызван отцом на Юг и булгары, воспользовавшись отсутствием князя в соседней Ростовской земле, напали на Суздаль. Следует думать, что военная помощь «Русской земле» до конца первой четверти XII в. была одним из проявлений политического господства Юга над Северо-Востоком. Иными словами, верховными собственниками северо-восточных земель были южнорусские князья. Последнее выражалось также в праве южнорусских князей на получение дани и суд населения Ростовской области, как это прекрасно иллюстрирует летописный рассказ о пребывании Яна Вышатича на Белоозере. Право на дань осуществлялось, по-видимому, различно. С одной стороны, князья «Руссгой земли» отдавали подвластные им территории в кормление представителям южнорусской знати (пример с тем же Вышатичем), с другой — дань с таких территорий поступала непосредственно на Юг [123]. Строительство южнорусскими князьями на Северо-Востоке городов и церквей показывает, что от этих князей исходило и наложение соответствующих повинностей на местное население. Сказанное заставляет признать прекарный характер княжений в Ростовской земле сыновей Владимира Святославича, Всеволода Ярославича и Владимира Всеволодовича. Высшая власть принадлежала отцам, княжившим в Киеве, Чернигове, Переяславле. Факт поездок в конце 90-х годов XI в. и начале XII в. в Ростовскую землю Владимира Мономаха [124], думается к сидевшему там Вячеславу, — проявление такой власти.

Последний раз Владимир Всеволодович ездил на Северо-Восток в 1108 г. Сам он вспоминает в своем «Поучении»: «По РожествЪ створихом миръ с А(е)пою и поимъ оу него дчерь, идохом Смоленьску и потом идох Ростову» [125]. Свадьба малолетнего сына Мономаха Юрия с дочерью половецкого хана Аепы Осеневича состоялась 12 января 1108 г. [126] Брак преследовал политические цели. Поездка в тот год Мономаха в Ростов была вызвана скорее всего необходимостью «устроить» землю после булгарского набега в предшествовавшем году и выделить стол юному зятю половецкого хана. Как показал А.Н.Насонов, результатом «устроения» явилось основание г.Владимира [127]. Но едва ли можно согласиться с тем, что строительство города на р.Клязьме нужно было для защиты Суздаля и Ростова от нападений черниговских князей [128]. Предпринятое в 1956—1970 гг. археологическое обследование с.Пирова Городища — древнего Ярополча — дало материал, свидетельствующий об основании этого города в начале XII в. [129] Пирово Городище находится в 5 км к востоку от современного г.Вязники на правом берегу р.Клязьмы [130], примерно в 100 км от впадения в Клязьму р.Перли. Практически одновременная постройка двух крепостей на р.Клязьме — выше и ниже нерльского устья — преследовала стратегическую цель: обезопасить Суздаль от нападений не черниговцев, а булгар [131]. Недаром после 1107 г. булгары уже не используют р.Клязьму в качестве пути военных прорывов на древнерусский Северо-Восток.

О посажении Владимиром Мономахом Юрия в Ростовской земле свидетельствует Киево-Печерский патерик: «И бысть посланъ от Володимера Мономаха в Суждальскую землю сии Георгии, дасть же ему на руцЪ и сына своего Георгия» [132]. Если не считать приведенного указания о княжении в Ростове Юрия еще при жизни отца, то древнейшей записью, на основании которой можно прийти к выводу о существовании у Юрия собственного княжения, служит известие Ипатьевской летописи под 1126 г. о присутствии Долгорукого вместе с братьями в Киеве на погребении отца. После захоронения Мономаха «сынове его разидошася кождо въ свою волость» [133]. Следовательно, у Юрия была «волость». Какая именно — определяется записью статьи «А се князи русьстии» о создании Юрием во Владимире на Клязьме каменной церкви св.Георгия «за 30 лЪт до Богородичина ставлениа», т.е. в 1228 г. [134] Становится очевидным, что волостью Юрия в 20-х годах XII в. продолжал оставаться Ростов [135]. Симптоматично, что, сажая здесь Юрия, Мономах оставил при нем своего мужа. «Сии Георгии» Киево-Печерского патерика — это киевский боярин Георгий Шимонович. При малолетнем князе делами фактически вершил он, осуществляя на Северо-Востоке политику самого Мономаха. Георгий Шимонович считался ростовским тысяцким, хотя жил в Суздале [136]. Как сообщает Киево-Печерский патерик, Юрий при жизни отца построил в Суздале церковь [137]. И позднее Суздаль — резиденция Долгорукого. Очевидно, Мономах, передав Ростовскую землю сыну, посадил его в Суздале, а главный город области — Ростов — сохранил за собой. Однако к середине XII в. старшим городом становится Суздаль. И вся земля начинает называться не Ростовской, а Суздальской [138]. Происходит явная смена центров области. Несомненно, что решающую роль в этом процессе сыграли «окняжение» Суздаля, аккумуляция здесь феодальной знати, способствовавшие росту города как средоточию феодального господства над территорией всей земли. (См. рис. 1).

Рис.1. Ростовская земдя конца XI в.

Развитие и укрепление феодальных отношений на Северо-Востоке явились основной причиной расширения государственной территории Ростовской земли во времена Юрия Долгорукого и его сыновей. Известное значение имела и колонизация. Археологические материалы свидетельствуют о продолжавшемся, причем в более широких масштабах, движении в Ростовскую область кривичей с запада и вятичей с юго-запада [139]. На основании некоторых данных, в свое время приведенных А.Н.Насоновым [140], можно думать, что под влиянием половецкого давления происходил сдвиг населения южнорусских областей к северу. Во всяком случае целый ряд топонимических названий на Северо-Востоке идентичен названиям, встречающимся в «Русской земле»: Переяславлю Южному, стоявшему на р.Трубеже, соответствуют Переяславль-Залесский и Переяславль Рязанский на реках Трубежах. Название правого притока р.Днепра Лыбеди повторяют две реки Лыбеди — во Владимире и Рязани и т.д. [141]

Со смертью Владимира Мономаха прекратилась зависимость Ростовской земли от Южной Руси. Юрий Долгорукий стал суверенным князем. Он — первый самостоятельный князь Ростово-Суздальской «волости». Политическая независимость последней, ее существование как отдельного государственного целого нашли выражение в фиксации и укреплении ее границ с соседними русскими княжествами.

Правда, А.Н.Насонов считал, что даже в 40-е годы XII в. Ростовская земля еще не освободилась от политической опеки Киева, свидетельством чего была дань, шедшая из Суздаля на Юг [142]. Опорой для такого вывода послужила фраза из Учредительной (Уставной) грамоты Смоленской епископии местного князя Ростислава Мстиславича: «Суждали Залесская дань, аже воротит Гюгри, а что будет в ней, с того святЪи Богородици десятина» [143]. Относя Уставную грамоту к 1151 г., А.Н.Насонов полагал, что речь в ней идет о дани, которая издавна взималась с Ростово-Суздальской земли в пользу киевского князя и которую Юрий Долгорукий в результате столкновений с Изяславом Мстиславичем Киевским перестал выплачивать в конце 40-х годов XII в. Однако в последнее время выяснилось, что Уставная грамота Смоленской епископии относится не к 1151 г., а к 1136 г. [144] Принимая трактовку А.Н.Насоновым пункта грамоты о суздальской дани, трудно также понять, почему по меньшей мере десятой частью этой дани распоряжался смоленский князь, отдавая ее своему кафедральному собору. Допустимо вслед за А.Н.Насоновым полагать, что «Суждали Залесская» дань шла Ростиславу Мстиславичу Смоленскому по соглашению с киевским князем Ярополком Владимировичем [145]. Но каким образом эта дань попала в руки Ярополка? Было это традицией или нововведением? Чтобы ответить на поставленные вопросы, следует обратить внимание на соглашение, заключенное между Ярополком и Юрием Долгоруким в 1134 г., за два года до составления Учредительной грамоты (Смоленской епископии: «Георгии князь Володимеричь испроси у брата своего Ярополка Переяславль, а Ярополку вда Суждаль и Ростовъ и прочюю волость свою, но не всю» [146].

Выясняется, что киевский князь действительно имел самое непосредственное отношение к Ростово-Суздальской земле, но только по «ряду» 1134 г. Поскольку и после этого соглашения руководящая роль на Северо-Востоке осталась за Юрием Долгоруким [147], надо полагать, что в 1134 г. Юрий передал Ярополку лишь дань с основной территории своего княжества, сохранив за собой все другие права. В свою очередь Ярополк уступил эту дань Ростиславу Смоленскому в качестве компенсации за тот «дар» «от Смолиньска», что был передан в 1132 г. Ростиславом своему брату Изяславу, видимо, по просьбе Ярополка Киевского [148]. Ведь именно из-за политических комбинаций Ярополка Изяслав лишился перед этим своего стола в Полоцке [149]. В целом становится очевидным, что «Суждали Залесская» дань, которую одно время выплачивал Юрий Долгорукий, явилась результатом княжеских компромиссов 30-х годов XII в. относительно владений различными частями принадлежавшей Мономаху территории, а не выражением ушедшей в прошлое зависимости Ростовской области от «Русской земли».

Как сказано было выше, именно при Юрии Долгоруком начинают фиксироваться государственные границы Ростово-Суздальского княжества. Ранее, когда Ростовская земля зависела от Южной Руси, установление твердых границ не имело смысла. Мономах, например, держал Новгород, Смоленск и Ростов своими сыновьями, поэтому четкое размежевание принадлежавших этим центрам земель не было необходимостью для верховной власти [150]. Но когда князья, говоря словами А.Е.Преснякова, из лиц, заведовавших частями общего целого, становились государями «полных, особных владений» [151], вопрос о границах их княжеств вставал со всей остротой. Одна из основных функций феодального государства — расширение своей территории — осуществлялась в таких условиях вполне последовательно и определенно. Следствием междукняжеских столкновений явились фиксация и укрепление границ.

Летописные данные конца 40-х годов XII в. ясно указывают на существование суздальско-черниговского рубежа. Ею общее направление прекрасно выяснено в работе A.Н.Насонова [152]. Здесь необходимо привести лишь основные факты, позволяющие составить представление о границе между Ростово-Суздальским и Черниговским княжествами. Под 1147 г. в Ипатьевской летописи упоминается Москва («Московъ»), принадлежавшая Юрию Долгорукому. Тут он встретился со своим союзником Святославом Ольговичем, князем Новгород-Северским и Путивльским [153]. Неустойчивость в XII в. названия города — древнейшая форма «Московъ», а также «Москва» [154], «Московь» [155], его второе наименование — Кучково («идоша с нимь до Кучкова, рекше до Москвы» [156]) — свидетельстдуют о сравнительно позднем появлении здесь княжеской крепости [157]. Известия Ипатьевской летописи конца 40-х годов XII в. показывают, что Москва была порубежным городом, в нескольких десятках километров от которого лежали черниговские и смоленские земли. Так, под 1146 г. Ипатьевская летопись упоминает город Лобыньск, стоявший в устье р.Поротвы (Протвы). Лобыньск принадлежал уже упоминавшемуся Святославу Ольговичу [158]. Недалеко от Лобыньска был расположен Колтеск, другой город Святослава Ольговича [159]. В вершине треугольника с основанием Колтеск — Лобыньск лежала черниговская волость Лопасня. Впервые она упоминается под 1176 г. [160] С.М.Соловьев, а вслед за ним В.О.Ключевский отождествляли центр летописной волости Лопасни с с.Лопасня XIX в. [161] М.С.Грушевский и А.Н.Насонов вслед за Н.И.Троицким на основании договорной грамоты 1381 г. между Дмитрием Донским и Олегом Рязанским полагали, что старая Лопасня лежала на правом берегу Оки против впадения в нее р.Лопасни [162]. Однако в договорной грамоте 1381 г. читается «почен Лопастна», т.е. «начиная с Лопастна (Лопастни)» [163]. Указаний на местоположение волости Лопаспи эта фраза не содержит, скорее всего здесь имеется в виду река. Волость же Лопасня, как правильно считал еще Н.М.Карамзин, лежала по р.Лопасне, левому притоку Оки [164], но вероятнее всего ниже с.Лопасня XIX в. Следовательно, черниговские владения заходили за Оку. Под тем же 1176 г. упоминается Сверилеск — «волость Черниговьская». До 1176 г. Сверилеск был захвачен рязанскими князьями, но в 1176 г. отобран назад сыном Святослава Всеволодовича Черниговского Олегом [165]. В свое время Н.М.Карамзин указывал, что Сверилеск находился на месте села того же названия, в 60 верстах от Москвы к Серпухову [166]. Это указание неверно. По Списку населенных мест Московской губернии, близ Серпухова на р.Наре стояла лишь деревня Свирино [167]. Сверилеск получил свое название от реки (черниговцы и рязанпы бились «на СвирильскЪ»). Поэтому более правы те исследователи, которые отождествляют центр Сверильской волости с с.Северским при устье р.Сиверки, севернее г.Коломны [168]. В XIV в. этот центр фигурирует, очевидно, как «село на СЪверьсцЪ» в духовных грамотах Ивана Калиты [169]. По данным того же XIV в., потомку черниговских князей Семену Новосильскому принадлежала волость Заберег, или Заберега [170]. Как выяснили Ю.В.Готье и М.К.Любавский, эта волость лежала по правому берегу р.Береги, правому притоку р.Протвы в ее верхнем течении [171]. Заберега являлась, видимо, остатком черниговских владений XII в. по р.Протве. Верховья Протвы, населенные голядью, согласно известию Ипатьевской летописи под 1147 г., принадлежали Смоленску [172]. Таким образом, юго-юго-западные границы Ростово-Суздальской земли определяются с достаточной степенью точности. Правда, для выяснения их приходится оперировать некоторыми данными 70-х годов XII в. и даже XIV в., однако они лишь детализируют свидетельства 40-х годов XII в. Если к тому времени суздальско-черниговский рубеж уже сложился, то начало его формирования следует отнести к 30-м годам XII в., когда Юрий и его братья начали ожесточенную борьбу с черниговскими князьями [173].

Одновременно на западе формировалась граница Ростово-Суздальской земли с Новгородской. Судя по кресту, поставленному 14 июля 1133 г. будущим новгородским посадником Иваном Павловичем при впадении Волги в оз.Стреж, верховья Волги были новгородскими [174]. В 30-е годы XII в. Новгороду принадлежали стоявший на р.Тверце г.Торжок [175] и Волок Ламский [176]. Ростовская территория в конце XI в. доходила до устья р.Медведицы и, возможно, распространялась далее к западу. В первой трети XII в. она простиралась, очевидно, по обоим берегам Волги вплоть до устья р.Тверцы. Судить об этом можно на основании косвенных данных.

В 1147 г. Юрий начал войну с Новгородом и захватил Торжок с Поместьем (земли по р.Мете) [177]. За новгородцев вступился киевский князь Изяслав Мстиславич. «Гюргии из Ростова обидить мои Новгородъ и дани от них отоималъ и на поутех имъ пакости дЪеть»,— жаловался он [178]. Однако ни переговоры Изяслава с Юрием, ни поход на Суздаль в начале 1149 г. к успеху не привели, и киевский князь продолжал требовать «всих дании к Новугороду новгородцкыхъ, ако же есть и переже было» [179]. Только в 1150 г. Юрий «възъврати всЪ дани новгороцкыи» [180]. Под «новгородскими данями», возврата которых требовал Изяслав, следует понимать территории Торжка и Поместья, занятые Юрием. С этих территорий дань издавна шла Новгороду («ако... переже было»). То, что объектами нападения Юрия стали именно Торжок и Помостье, и то, что он удерживал их за собой в течение почти трех лет, указывает на соседство этих новгородских волостей с владениями самого Юрия. Очевидно, район Поволжья далеко на запад от устья р.Медведицы к 1147 г. был уже ростовским.

В первой половине 30-х годов XII в. граничившие с Новгородом земли Ростово-Суздальской области еще не были укреплены. Во всяком случае, описания двух походов новгородского князя Всеволода Мстиславича на Суздаль в конце 1134 г. никаких ростовских крепостей по Волге и ее притокам не упоминают. Лаврентьевская летопись в сообщении о первом походе новгородцев говорит, что они «на ВолзЪ воротишася» [181], Новгородская I летопись старшего извода уточняет, что новгородцы «воротишася на ДубнЪ» [182]. Полки Всеволода двигались, следовательно, по Волге и, дойдя до места впадения в нее р.Дубны, повернули обратно. Пути по Волге и далее по ее правым притокам вверх были самыми естественными и удобными маршрутами в глубь Ростовской земли. Одним из них и хотели, видимо, пройти новгородцы осенью 1134 г. Их второй поход начался 31 декабря 1134 г. Он закончился 26 января 1135 г. битвой на Ждане горе, в которой новгородцы потерпели полное поражение [183]. Жданя гора находилась на р.Кубре, притоке р.Нерли Волжской [184]. И на этот раз новгородцы шли, очевидно, по Волге, но затем поднимались вдоль Нерли. Путь из Новгорода до Ждани горы длиною в несколько сотен верст они проделали всего за 26 январских дней. Такая быстрота передвижения свидетельствует о том, что никакого сопротивления новгородской рати на ее пути к Ждане горе оказано не было. Война 1134—1135 гг. показала незащищенность владений Юрия Долгорукого на западе. В последующее время суздальский князь приступил к строительству здесь крепостей.

Под 6642 г. Никоновская летопись сообщает, что «того же лЪта князь Юрьи Володимеричь Манамашь заложи градъ на усть Нерли на ВолзЪ и нарече (имя) ему Константинъ, и церковь въ немъ созда; и много каменныхъ церквеи созда по СуздальстЪи власти» [185]. Обобщенный характер записи заставляет думать, что к 1134 г. она отнесена более или менее случайно. К тому же почти весь 1134 г. Юрий был на Юге. Прав А.Н.Насонов, связывая строительство Кснятина с укреплением пути в Ростово-Суздальскую землю из Новгорода и датируя основание Кснятина временем после возвращения Юрия в Ростов с Юга в 1135 г. [186]

События начала 1149 г. показывают, что на границах Ростовской земли с Новгородской к тому времени был построен ряд крепостей. Как уже говорилось, зимой 1149 г. киевский князь Изяслав Мстиславич организовал большой поход на Юрия Владимировича. В нем приняли участие новгородцы и смольняне. Предполагалось также участие черниговских князей. Было решено соединиться всем на устье р.Медведицы [187]. Устье Медведицы принадлежало Ростову, но это было наиболее удобное место встречи союзников, двигавшихся по Волге (Ростислав Смоленский), Мете и Медведице (сам Изяслав с новгородцами) и с юга из Черниговской земли. Черниговские князья в поход так и не пошли. На устье Медведицы соединились дружины Изяслава и Ростислава. По свидетельству Лаврентьевской летописи, Изяслав «с Новгородци, дошедъ Волгы и повоевавъ ю и не оуспЪ ничтоже Гюргеви и дошед Оуглеча поля, поворотися Новугороду...» [188]. Новгородская I летопись дает иную картину событий. Изяслав и новгородцы «мъного воеваша людье Гюргево и по ВолзЪ възяша 6 городъкъ, оли до Ярославля попустиша, а головъ възяшя 7000, и воротишася роспутия дЪля» [189]. Наиболее подробное описание похода сохранила Ипатьевская летопись. Согласно этому источнику, Изяслав с новгородцами подошел к устью Медведицы. Спустя четыре дня к нему присоединился Ростислав Смоленский. Отсюда союзники двинулись вниз по Волге и подступили к Кснятину. Не получив никаких известий от Юрия, к которому они еще раньше отправили своих послов, Изяслав и Ростислав «начаста городы его жечи и села и всю землю его воевати обаполы Волъгы; и поидоста оттолЪ на Оуглече поле и оттоуда идоста на оустье Мологы» [190]. Став здесь, братья пустили полки «воевать къ Ярославлю». Дождавшись возвращения посланных войск, захвативших «полонъ многъ», киевский и смоленский князья из-за начавшейся распутицы ушли восвояси [191].

Сопоставляя показания трех летописей, можно убедиться в том, что известие Лаврентьевской летописи наиболее кратко и тенденциозно [192]. Размеры опустошений, произведенных зимой в начале 1149 г. Мстиславичами в Ростовской земле, в ней явно преуменьшены. Данные Новгородской и Ипатьевской летописей совпадают между собой и дополняют друг друга. Из Ипатьевской летописи становится очевидным, что левобережье Волги в районе устья р.Нерли принадлежало Ростову. Здесь были «городы... и села», которые пожгли Изяслав и Ростислав. По-видимому, города являлись пограничными крепостцами, поставленными Юрием, а села — центрами княжеского или боярского землевладения в этом районе. Новгородская I летопись называет точное число — шесть поволжских городков, взятых союзниками. Несомненно, что это наиболее значительные ростовские города, стоявшие на Волге. К их числу могут быть отнесены Кснятин и Угличе Поле, которые упоминаются в летописных описаниях похода 1149 г., а также Молога [193]. С какими же пунктами могут быть отождествлены три других города? Судя по тексту летописей, Ярославль не был взят противниками Юрия. Следовательно, его нельзя отнести к числу трех неизвестных городов. От Кснятина до Мологи, кроме Углича, никаких городов на Волге не было и в более позднее время. Очевидно, три неизвестных города стояли на Волге выше Кснятина. Действительно, здесь были три города, расположенные близ или при впадении в Волгу трех ее крупнейших притоков: Тверцы, Шоши и Дубны. Это города Тверь, Шоша и Дубна. Тверь впервые упоминается в начале 60-х годов XII в. [194], Шоша и Дубна - почти на полвека позднее [195]. Несомненно, однако, что эти города существовали раньше первого упоминания о них в письменных источниках [196]. Стратегическое местоположение Твери, Шоши и Дубны, запиравших движение по Волге и ее притокам в глубь Ростовской земли, указывает на их довольно раннее возникновение как военных крепостей. Думается, что Тверь, Шоша и Дубна входили в число тех шести волжских городков, которые были взяты Изяславом и Ростиславом, точнее, последним при его движении по Волге к устью Медведицы [197]. Во всяком случае, бесспорно то, что к концу 40-х годов XII в. Юрий поставил ряд городов по Волге и за Волгой, чтобы укрепить порубежные места своего княжества. Вместе с тем это показатель формирования границы между Ростовской и Новгородской землями. Таким образом, вопреки существующему в литературе мнению, относящему формирование границы на верхней Волге между Ростовом и Новгородом к последней четверти XII - началу XIII в. [198], граница эта устанавливается в 30-40-е годы XII в., что было связано не только с распространением здесь ростовских и новгородских даней, но и с теми военными столкновениями между князьями Новгорода и Ростова, которые начались в 30-е годы XII в.

Между новгородскими и черниговскими землями лежала территория Смоленского княжества. С последней на западе граничил Ростов. Исследователь истории Смоленской земли П.В.Голубовский в свое время высказал мысль, что с первой половины XII в. шло «постоянное сужение смоленских владений в пользу Суздальской земли» [199]. Но в обоснование подобного суждения не может быть привлечено ни одного свидетельства. Не только динамичную, но и статичную границу между Ростовом и Смоленском в XII в. наметить чрезвычайно трудно. П. В. Голубовский пытался выявить этот рубеж на основании данных Уставной грамоты Смоленской епископии 1136 г., духовной Дмитрия Донского 1389 г. и некоторых источников XVII в. [200] Первостепенная ценность привлеченных П.В.Голубовским материалов несомненна, однако их интерпретация и локализация историком названных там пунктов и волостей вызывают решительное возражение. Так, к числу можайских (бывших смоленских) волостей, указанных в завещании Донского, П.В.Голубовский отнес шесть волостей, которые в самой грамоте 1389 г. причислены не к можайским, а к «отъездным» волостям [201].

На востоке Смоленского княжества П.В.Голубовский помещал упомянутые в Уставной грамоте 1136 г. волости Добрятин, Доброчков, Бобровницы, Путтин, Беницы и Искону [202]. Из предложенных им локализаций бесспорной может быть признана только одна - Искона, которая лежала, очевидно, по р. Исконе, левому притоку р.Москвы в ее верхнем течении [203].

Добрятин грамоты П.В.Голубовский видел в с.Добрятине, стоявшем на правом берегу р.Пахры. Однако это село возникло, видимо, только во второй половине XIV в. В первой половине того столетия вместо с.Добрятина упоминается Добрятинская борть [204]. Очевидно, поросшие густыми лесами берега р. Пахры начали осваиваться не в XII, а в XIV в. Весьма искусственно рядом с Добрятиным отыскивал П.В.Голубовский Доброчков, идентифицируя его с позднейшим с.Добриной на р.Истье, и Бобровницы, принимая за них Бобровники XIX в. Боровского уезда [205]. Искусственно потому, что единственным основанием искать Доброчков и Бобровницы по соседству с Добрятиным было их совместное упоминание в Уставной грамоте Смоленской епископии.

Беницы П.В.Голубовский отождествлял с известным в XIX в. с.Беницы на р.Протве [206]. Последнее впервые упоминается в начале XV в. [207] Относилось оно к лужской территории [208]. Лужа была рязанским, а не смоленским владением [209]. Так что и идентификация Бениц П.В.Голубовским оказывается сомнительной. Исследователь, возможно, прав, помещая Путтин на р.Протве, хотя и здесь не все еще вполне ясно. В целом же локализация упоминаемых в Уставной грамоте Смоленской епископии центров и волостей дает довольно слабое представление о восточной части территории Смоленского княжества [210] и, следовательно, о ростовско-смоленском рубеже.

Более ясные понятия о нем можно почерпнуть из данных XIV в., преимущественно из духовной грамоты 1389 г. Дмитрия Донского. Не входя здесь во все тонкости определения местонахождений упомянутых в этом источнике можайских волостей, поскольку подобный разбор занял бы слишком много места, следует сказать, "что их локализация намечает границу между Московским и Смоленским княжествами примерно на начало XIV в. по среднему течению р.Рузы, междуречью Рузы и Исконы к верховьям р.Тарусы - правого притока Нары - и поперек верхнего течения Исмы - левого притока Протвы. Возможно, что эта граница XIV в. и была ростовско-смоленским рубежом XII в. Во всяком случае, локализация Исконы, упомянутой в Уставной грамоте Смоленской епископии, ей не противоречит.

На время княжения в Суздале Юрия Долгорукого приходится не только фиксация южных и западных рубежей Ростовской земли, возведение поволжских крепостей. В тот же период появился ряд новых городов в ее центре, что должно было повлечь за собой новое административное деление княжества. (См. рис. 2).

Рис.2. Суздальское княжество середины XII в.

Строительство этих. городов связывается с именем Юрия. Под 1152 г. Типографская летопись, как бы подводя итог строительной деятельности Долгорукого, помещает список построенных им церквей и городов. Среди последних упоминаются Юрьев («Гергевъ»), Переяславль, переведенный Юрием «отъ КлЪщениа», т.е. от оз.Клещино [211]. Юрьев - это Юрьев Польской на р.Колокше, левом притоке Клязьмы. Примерное время основания Юрьева выясняется при сопоставлении двух записей о его Георгиевском соборе. В 1230 г. юрьевский князь Святослав разрушил старый собор, поставленный Долгоруким [212]. Ростовский свод 1534 г. сохранил указание, что разрушенный Святославом собор простоял 79 лет [213]. Следовательно, он был построен в 1151 г. К тому времени г.Юрьев уже существовал. Относительно Переяславля у оз.Клещино трудно сказать, существовал он до Юрия или нет. Во всяком случае, город у этого озера, судя по тексту Типографской летописи, назывался Переяславлем. Юрий перевел его на р.Трубеж. Но на месте клещинского Переяславля осталось поселение, возможно городок, который в списке «А се имена всЪм градом Рускым, далним и ближним», составленном в 1394-1396 гг., фигурирует в числе залесских городов как «КлЪщинъ» [214]. О закладке Юрием города Дмитрова на р.Яхроме сообщает уже упоминавшийся Ростовский летописный свод 1534 г. Основание Дмитрова связывается с рождением у Юрия сына Всеволода, в крещении Дмитрия. В его честь яовый город назван Дмитровом. Известие об этом помещено под 6663 г., очевидно ультрамартовским, поскольку следующая запись говорит о смерти Изяслава Мстиславича Киевского [215], скончавшегося в ночь с 13 на 14 ноября 1154 г. [216] Следовательно, г.Дмитров был заложен осенью 1154 г. [217]

В свое время В.Н.Татищев предположил, что Долгоруким были построены также такие города, как Владимир, Ярославль, Кострома, Вышград, Галич, Городец, Добрянск, Дорогобуж, Звенигород, Перемышль, Ростиславль, Стародуб, Углич и Юрьевец [218]. На ошибку В.Н.Татищева указал А.Е.Пресняков, который и выяснил, что же в действительности построил князь Юрий [219]. Тем не менее в литературе продолжает бытовать мнение о чрезвычайно широкой градостроительной деятельности Юрия. Сравнительно недавно было вновь высказано мнение, что Долгоруким построены города Перемышль на р.Моче, Звенигород на р.Москве, Кидекша на р.Нерли Клязьминской, Микулин на р.Шоше и Городец на Волге [220]. Основанием для подобного заключения явилось археологически доказанное существование некоторых из них в XII в. [221] Однако никаких данных об основании или даже укреплении этих городов Юрием Долгоруким нет. О Кидекше есть относящееся ко времени князя Юрия сообщение Типографской летописи. Но там записано лишь о поставлении Юрием церкви «на Нерли святыхъ мученикъ Бориса и ГлЪба» [222]. В XII в. в письменных источниках упоминается и Городец на Волге. Разбор свидетельств об этом городе будет произведен ниже.

При Юрии Долгоруком возникают не только новые города, очевидно новые административные центры, но и появляются первые признаки феодального дробления Ростово-Суздальской земли. Это был общий и почти синхронный процесс для всех княжеств домонгольской Руси, вызванный дальнейшим ростом производительных сил, увеличением населения, усложнением социальных отношений.

В 1148 г. старший сын Юрия Ростислав жаловался киевскому князю Изяславу Мстиславичу на отца, который ему «волости не да в Соуждалискои земли» [223]. Свидетельство это весьма симптоматично. Очевидно, Юрий еще при жизни начал раздавать «грады» "в Соуждалискои земли" своим сыновьям. Пытаясь закрепиться на Юге, Долгорукий раздавал столы детям и в «Русской земле». Так, в 1149 г. он посадил в Переяславле Южном своего старшего сына Ростислава, в Вышгороде - Андрея, Белгороде - Бориса, Каневе - Глеба, Суздаль был отдан Васильку [224]. Однако посажение старших Юрьевичей в Киевщине и Переяславщине не означало их полного отрыва от Ростовской земли. Сыновья Юрия, видимо, сохраняли свои волости и на Северо-Востоке. Показателен в этом отношении текст Лаврентьевской летописи под 1151 г. Описав разгром Юрия Долгорукого с сыновьями ратью Изяслава Мстиславича и его союзников на р.Руте, перемирие между противниками у Переяславля и отход Юрия на р.Альту, летописец сообщает, что Андрей «оттолЪ иде от отца своего Суждалю, а отцю же встягавшю его много, АндрЪи же рече: "На томъ есмы цЪловали крьст, ако пойти ны Суждалю". И иде въ свою волость Володимерю» [225]. Следовательно, Андрей, с 1149 г. остававшийся на Юге [226], сохранил свою волость на Северо-востоке. Его городом был Владимир, данный ему Юрием, вероятно, до 1148 г., когда старший Юрьевич, Ростислав, недовольный разделом отца, ушел от него в Киев. Выделение г.Владимира Андрею позволяет понять, почему в последующее время именно Владимир стал стольным городом Боголюбского. Следует отметить, что Андрей ко времени своего ухода «въ... волость Володимерю» (вероятно, лето 1151 г.) являлся уже старшим среди своих братьев. Ростислав умер 6 апреля 1151 г. [227] Тем не менее Андрею Юрий не дал «старшего» города на Северо-Востоке. По разделу 1149 г. Суздаль (в данном случае это город, а не вся земля) получил самый младший Юрьевич - Василий. Очевидно, Юрий Долгорукий при распределении волостей на Северо-Востоке руководствовался политическими соображениями, а не нормой «родового старшинства», как считают некоторые историки. Хотя Юрий в 1155 г., став киевским князем, вновь посадил Андрея в Вышгороде [228], последний на Юге не остался. В том же 1155 г. «безъ отцЪ волЪ» он ушел «из Вышегорода в Суждаль», именно во Владимир [229]. Владимир, следовательно, Андрей рассматривал как «свой» город. Но на верховную власть в Суздальской земле он при жизни отца не претендовал. Кому же тогда принадлежали или предназначались главные города земли: Суздаль и Ростов? Ответ на вопрос дает более поздняя летописная статья 1174/75 г. Рассказывая о том, как после убийства Андрея Боголюбского во Владимир съехались «Ростовци и Сужьдалци и Переяславци и вся дружина от мала до велика» и решили звать княжить внуков Долгорукого Мстислава и Ярополка Ростиславичей, летописец сопроводил это решение своим комментарием: «а хръстнаго цЪлованья забывше, цЪловавше къ Юргю князю на менших дЪтех, на МихалцЪ и на братЪ его, и преступивше хрестное цЪлованье, посадиша АндрЪа, а меншая выгнаша...» [230]. Крестное целование дали Юрию не только суздальцы, ростовцы и переяславцы, но и владимирцы [231]. Выясняется, что Ростов и Суздаль Юрий хотел отдать своим самым младшим сыновьям: Михалке и Всеволоду, родившемуся 19 октября 1154 г. Номинация Михалки и Всеволода могла последовать лишь после того, как Юрий выделил их старшим братьям волости на Юге в 1155 г. [232], и весьма вероятно, что произошла она после самовольного ухода Андрея в Суздальскую землю. В таком случае крестоцелование ростовцев и суздальцев Юрию «на менших дЪтех» должно датироваться временем между осенью 1155 г. (уход Андрея на Северо-Восток) и 15 мая 1157 г. [233] (смерть Долгорукого).

Намеченные хронологические рамки можно, кажется, несколько сузить. Зимой 1155/56 г. Юрий женил своих сыновей Глеба и Мстислава [234]. Браки укрепили политическое положение Глеба на Юге, а Мстислава в Новгороде. Вероятно, после этих браков Долгорукий и смог приступить к наделению столами на Северо-Востоке своих младших сыновей. Если так, то последнее произошло между началом 1156 г. и 15 мая 1157 г. На указанный промежуток времени приходится еще одно событие. Как сообщает Ростовский свод 1534 г., в 1156 г. Юрий укрепил Москву [235]. До сих пор это известие вызывало сомнение как относительно своего содержания, так и относительно своей хронологии [236]. Но согласованность последней с приведенными выше расчетами заставляет признать достоверность всей записи свода 1534 г. Очевидно, в первой половине 1156 г. Юрий посетил Ростово-Суздальское княжество, назначил там себе преемников и заложил «градъ Москьву» [237].

Скоропостижная смерть Юрия Долгорукого привела к потере младшими Юрьевичами Ростова и Суздаля. По кончине Юрия «сдумавши Ростовци и Суждальци и Володимирци вси, пояша АндрЪя сына Дюргева старЪишаго и посадиша и на отни столЪ Ростовъ и Суждали и Володимири...» [238]. Судя по приведенному выше тексту статьи 1174/75 г., в посажении Андрея принимали участие и переяславцы. Иными словами, Андрей был выбран князем всей земли во главе со «старшими» городами. На Юге братья Андрея, посаженные там Юрием, после смерти отца быстро лишились своих владений [239]. Лишь Глеб Юрьевич крепко держался за Переяславль Русский [240]. Сидевший в Новгороде при Юрии его сын Мстислав в 1157 г. был изгнан новгородцами [241]. Вновь посаженный там Андреем, он был лишен стола в июне 1161 г. и снова ушел в Суздальщину [242]. Во второй половине 1161 г. там собрались почти все Юрьевичи: Мстислав, Василько, Ярослав, Святослав; Михалко и Всеволод, по-видимому жившие тут с 1156 г., а также два сына старшего Юрьевича Ростислава - Мстислав и Ярополк [243]. Эта концентрация отчичей Ростово-Суздальской земли не могла не показаться опасной старшему Андрею, сравнительно недавно лишившему Михалку и Всеволода их владений. И Андрей решается на крутой, но последовательный шаг. В 1161 г., по свидетельству Ипатьевской летописи, он «братью свою погна Мьстислава и Василка и два Ростиславича, сыновца своя, мужи отца своего переднии». «Се же створи, - добавляет летописец, - хотя самовластець быти всЪи Суждальскои земли» [244]. Изгнанными оказались не только Мстислав и Василько, но и Михалко со Всеволодом [245]. Хотя с Андреем остались его братья Ярослав и Святослав и некоторые «мужи отца... переднии» [246], владельческая и политическая целостность Суздальской земли была сохранена. Ярослав действовал вместе с Андреем [247], а когда умер, то был похоронен во владимирском Успенском соборе [248], из чего следует, что собственного княжества у этого Юрьевича не было. Святослав, которому, согласно летописи, из-за болезни «не да... богь княжити на земли», был похоронен в Суздале [249]. Приведенная фраза показывает, что Суздаль не являлся его отчиной. Видимо, в его распоряжении были какие-то подгородные суздальские села. Одним таким селом - Кидекшей [250] - овладел, судя по всему, другой брат Андрея - Борис. Он, его жена, а в начале XIII в. и их дочь были похоронены в кидекшской церкви Бориса и Глеба [251]. Связь обоих Юрьевичей с Суздалем предоставляется симптоматичной. Можно думать, что Андрей сознательно дробил Суздаль и его округу, стремясь политически ослабить возросшее при отце суздальское боярство. Характерно, что Суздаль, стольный город Юрия, при Андрее и после него уже никогда не играл главенствующей роли на Северо-Востоке.

При Андрее Боголюбском территория Владимиро-Суздальского княжества заметно распространилась к востоку и в направлении Подвинья (Заволочья) [252]. В Подвинье ростовцы, как показал А.Н.Насонов, столкнулись с новгородцами, выходившими к верховьям Северной Двины с севера [253]. Уже в первой половине XII в. по левому притоку Двины р.Baгe и ее притокам Веле, Пуе, Кокшенге стояли новгородские погосты [254]. С верховьев Ваги новгородцы проникли на р.Сухону [255]. Здесь, как отметил А.Н.Насонов, был расположен их погост «у ВЪкшензЪ» [256]. Продвигаясь вверх до Сухоне по ее правобережью (левый берег был занят ростовцами), новгородцы вышли к рекам Вологде и Тошне [257].

На верхней Двине, в низовьях Сухоны и бассейне р.Юга ростовцы должны были встретить сильных соперников и в лице волжских булгар. По свидетельству Абу Хамида ал-Гарнати (его сведения следует отнести к 30-40-м годам XII в. [258]), булгары взимали дань (харадж) с веси и вели оживленную торговлю с Югрой [259]. В 1219 г. булгары захватили ростовский г.Устюг [260]. Эти факты свидетельствуют о том, что в XII - начале XIII в. Волжская Булгария проявляла значительный интерес к племенам, населявшим огромное пространство от Белого озера на западе до рек Печоры и Оби на востоке. Проникая в Подвинье, а также осваивая территории по нижнему течению Клязьмы и Оки, князья Ростово-Суздальской земли (со времен Андрея Боголюбского ее правильнее называть Владимиро-Суздальской) вторгались в сферу влияния Булгарского государства. И не случайно, конечно, что с 60-х годов XII в. начинается целая день походов владимирских князей на булгар, походов, прекратившихся лишь накануне Батыева нашествия.

Правда, существуют мнения, что продвижение ростовских даней в Заволочье и в Среднее Поволжье началось еще при Юрии Долгоруком. Оба вывода построены на единичных фактах. Так, А.Н.Насонов обратил внимание на сообщение Новгородской I летописи о столкновении между новгородскими и суздальскими данщиками в 1149 г.: «идоша даньници новгородьстии въ малЪ; и учювъ Гюрги, оже въ мале шли, и посла князя Берладьскаго съ вои, и бивъшеся мало негде, сташа новгородьци на островЪ, а они противу ставше, начаша городъ чинити въ лодьяхъ; идоша новгородьци к нимъ на третии день, и бишася; и много леже обоихъ, нъ суждальць бещисла» [261]. Исследователь с большой осторожностью отнес описанное сражение к Заволочью [262]. Но если вспомнить, что именно в 1147-1150 гг. Юрий удерживал за собой «новгородские дани», т.е. Торжок и Поместье, то в указанных событиях правдоподобнее видеть столкновение на западных-границах Ростова с Новгородом. Последнее прямо подтверждается записью в Софийской I летописи старшего извода, уточняющей, что новгородские данщики «идоша... на Суздаль» [263]. Таким образом, поражение суздальцев в 1149 г. нельзя расценивать как свидетельство их проникновения в Подвинье. Второй вывод зиждется на утверждении, что Юрием Долгоруким был поставлен Городец Радилов на Волге [264]. Как будет показано ниже, такое утверждение ошибочно. Против обоих мнений говорит и характер русско-булгарских отношений первой половины XII в. Проникновение ростово-суздальской дани на Среднюю Волгу и в верховья Северной Двины вело к неминуемой борьбе с Булгарией. Но с начала политической независимости Суздальского княжества нет никаких признаков активной политики Юрия в отношении своего восточного соседа. Поход булгар 1152 г. на Ярославль [265] так и остался без ответа. Довольно многочисленные известия о градостроительной деятельности Долгорукого, о возведении им крепостей и церквей ничего не говорят о городах, расположенных восточное р.Нерли Клязьминской, которые прикрывали бы территорию княжества от вторжений с востока. Очевидно, более занятый русскими делами, воевавший то с Черниговом, то с Новгородом, то с Киевом, Юрий был не в состоянии вести борьбу на востоке с сильной Булгарской державой. Положение изменилось, когда преемник Юрия Андрей отказался от широких южнорусских планов своего отца.

В 1164 г. им был предпринят большой поход на Булгарию. Русские полки взяли пять булгарских городов, в том числе Бряхимов на Каме [266]. По свидетельству одного памятника XII в., Андрей «положи землю ту пусту, а прочий городы осади дань платити» [267]. Можно думать, что территория Булгарского государства, на которую распространилась русская дань, непосредственно примыкала к владениям Боголюбского. На булгар Андрей в 1164 г., судя по участию в походе муромского князя, двигался от г.Владимира Клязьмою и затем Окой до Волги. В нижнем течении Клязьмы стоял город Гороховец, названный в статье 1239 г. Лаврентьевской летописи «градом святой Богородицы», т.е. владимирского Успенского собора [268]. Известие 1158 г., перечисляющее владения этого собора, еще не знает принадлежавших ему города или городов [269]. Но под 1175 г. упоминается город, который Андрей дал владимирской церкви св.Богородицы [270]). Возможно, что Гороховец и был основан между 1158 и 1174 гг. [271] Вероятно, он служил уже сборным пунктом при организации похода 1164 г. Гороховец был пограничным городом. Рядом лежали владения мещеры. Здесь па правой стороне Оки несколько ниже устья Клязьмы стоял городок Мещерск, нынешний Горбатов [272]. Гороховец не случайно был отдан владимирским клирикам. На главный собор княжества перелагались заботы по охране пограничной земли. Соборный причт должен был решать и задачи христианизации местного края.

Основной базой для походов владимиро-суздальских князей на волжских булгар в последующее время служил Городец Радилов иа Волге. Впервые он упоминается под 1172 г. [273] Вероятно, этот город был построен после похода 1164 г. Археологический материал подтверждает, что Городец основан во второй половине XII в. [274] Несмотря на это, А.Ф.Медведев, производивший здесь раскопки, считает, что Городец был заложен в 1152 г. Юрием Долгоруким. Исследователь опирается на текст поздней Супрасльской летописи: «Борись Михальковичь, сынь брата Андреева, Всеволожя и сына город Кидешьку, тон же Городець на ВолъзЪ» [275]. Сообщение довольно туманное. Борис Михалкович, которого А.А.Шахматов предположительно принимал за сына Михалки Юрьевича [276], другим источникам неизвестен. Но даже если считать сообщение об укреплении Кидекши и Городца достоверным, нет никаких оснований приписывать это строительство Юрию Долгорукому. Супрасльская летопись совершенно определенно относит возведение обеих крепостей ко времени его внука. Откуда же появилась дата 1152 г.? Оказывается, она совершенно искусственно была выведена нижегородскими историками церкви. Отправной точкой послужила потеря Юрием Долгоруким в 1151 г. Городца Остерского близ Киева. Вынужденный вернуться в Суздальскую землю, Юрий, по мнению этих историков, тут же заложил Городец на Волге в «воспоминание» утраченного южного Городца [277]. Нечего и говорить, что никакой фактической основы такое заключение не имеет. На самом деле Городец был основан между 1164 и 1172 гг. Как отметил А.Н.Насонов, значение Городца определялось еще и тем, что он препятствовал свободному плаванию судовой булгарской рати вверх по Волге [278].

События второй половины 60-х годов XII в. свидетельствуют о проникновении владимиро-суздальской дани далеко на северо-восток. В 1166 г. сын Андрея Боголюбского Мстислав ходил «за Волокъ», т.е. в земли, прилегавшие к Северной Двине [279]. Спустя три года здесь произошло столкновение между новгородцами и суздадьцами. Новгородцы разгромили высланный против них Андреем Боголюбским отряд и взяли дань не только на своих, но и «на суждальскыхъ смьрдЪхъ» [280]. Следовательно, в 60-е годы XII в. в Заволочье уже существовали поселения, жители которых платили дань князю Владимиро-Суздальской земли. Возможно, тогда же владимирцы продвинулись на север до оз.Лаче [281].

Убийство Андрея Боголюбского (не без связи с восточной политикой этого князя) [282] повлекло за собой кратковременную, но бурную борьбу младших Юрьевичей Михалки и Всеволода со своими племянниками Мстиславом и Ярополком Ростиславичами за столы на Северо-Востоке. Перипетии этой борьбы достаточно известны. «Смута» привела к разделению Ростово-Суздальской земли. Осенью 1174 г. Мстислав Ростиславич сел в Ростове, а его брат Ярополк - во Владимире [283]. Властвование Ростиславичей кончилось быстро. Уже 15 июня 1175 г., потерпев поражение от дядей под Владимиром, они бежали: Мстислав - в Новгород, а Ярополк - в Рязань [284].

После победы над Ростиславичами владимирский стол занял Михалко Юрьевич, титуловавшийся великим князем «всея Ростовьскыя земли» [285]. В Переяславле-Залесском он посадил брата Всеволода [286]. Если политическое единство Владимиро-Суздальской земли сохранилось, Михалко и Всеволод действовали заодно [287], то владельческая целостность территории была нарушена. Впрочем, это продолжалось недолго. По смерти Михалки (19 июня 1176 г. [288]) во Владимире сел Всеволод, которому пришлось выдержать ряд столкновений с Ростиславичами и их союзниками. Но после решительной победы над ними у Прусковой горы 7 марта 1177 г. [289] Всеволод прочно утвердился на владимирском столе, став единственным «самовластием» на Северо-Востоке.

При Всеволоде Большое Гнездо не только возросло значение Владимиро-Суздальской земли, укрепился авторитет ее князя в общерусских и международных делах, но и значительно расширилась территория области, усложнилась ее административная структура. Любопытно, однако, что все сведения, за единственным исключением, о новых городах, появившихся при Всеволоде, относятся не ко времени его княжения, а к первым семи годам, последовавшим за его смертью. Под 1178 г. сообщается о строительстве Всеволодом г.Гледена (Устюга) [290], под 1213 г. упоминаются Кострома, Нерехта и Соль Великая [291], под 1216 г. - Зубцов на Волге [292], под 1219 г. - Унжа [293]. В указанный семилетний период между сыновьями Всеволода развернулась ожесточенная борьба за отчины, вызвавшая пристальное внимание летописцев, которые при описании всех ее перипетий походя сообщали и о городах, захваченных князьями друг у друга. Поэтому нельзя считать, что шесть из перечисленных выше городов появились при преемниках Всеволода. Зубцов, Кострома, Унжа и другие несомненно возникли при Всеволоде, т.е. до 1212 г. Несмотря на явную случайность упоминаний, приведенный список городов довольно характерен. Он ясно показывает, что при Всеволоде территория его княжества несколько увеличилась на западе (Зубцов) и интенсивно росла в северо-восточном и восточном направлениях. Последнее было связано с активным наступлением Всеволода на Волжскую Булгарию.

В 1183 г. им был организован грандиозный поход на булгар. Помимо самого Всеволода, собравшего полки со всех своих земель [294], в нем приняли участие Владимир, сын киевского князя Святослава, к которому Всеволод специально посылал за помощью [295], брат переяславского (южного) князя Изяслав Глебович, сын смоленского Давыда Ростиславича Мстислав, муромский и рязанские князья [296]. В двух сражениях русские рати разгромили булгар (по сообщению Ипатьевской летописи, их было убито 3,5 тыс. [297]), осадили главный булгарский город Великий, но взять его так и не смогли [298]. С булгарами был заключен мир, правда ненадолго. Через два года Всеволод вновь послал «на Болгары воеводы своЪ с Городьчаны, и взяша (села) многы и възвратишася с полоном (многим)» [299]. Участие в походе 1183 г. белозерского полка Всеволода [300] как будто свидетельствует о возросшем значении для Владимиро-Суздальской земли волжского пути вниз от Ярославля к Городцу Радилову. Таким путем, вероятно, двигался белозерский полк. Здесь появляется новый волжский город - Кострома [301] Городец Радилов не только в конце XII в., но и в начале XIII в. оставался главным опорным пунктом владимиро-суздальских князей в Среднем Поволжье. Одновременно он служил центром, из которого русское население осваивало местный край. Отсюда двигался поток поселенцев вниз по Волге до устья Суры, а затем вверх по Суре, что можно проследить на материалах XIV-начала XV в. Из Городца шла поселенческая волна и в противоположном направлении: вверх по Волге и далее по р.Унже. Правда, А.Н.Насонов считал, что ростово-суздальская дань распространилась на Унжу не со стороны Волги, а со стороны Галицкого озера. Он основывался на том, что «...во-первых, Унжа впоследствии входила в состав Галицкого княжества. Во-вторых, о поселениях и городах, расположенных по Волге между Костромой и устьем Унжи, впадающей в Волгу, сведения появляются не раньше второй половины XIV в. (Плесо, Кинешма, Юрьевец). В-третьих, территория Костромского княжества не доходила до р.Унжи и по течению р.Волги занимала пространство от устья Солоницы до р.Елнати» [302]. Последние два наблюдения исследователя, безусловно, верны и свидетельствуют о том, что на р.Унжу ростово-суздальцы проникли не со стороны Костромы. Что касается первого довода, то он основывается на материалах XVI в., когда территория по Унже в административном отношении действительно зависела от Галича [303]. Однако это было новообразованием. До начала XV в. земли по Унже принадлежали нижегородским князьям и тянули к Городцу [304]. Отсюда можно заключить, что освоение Унжи шло с Городца [305]. Препятствием к выводу о проникновении ростово-суздальской дани на Унжу от Галицкого озера служит также то обстоятельство, что расположенный у этого озера г.Галич Мерский упоминается позднее, чем г.Унжа. Основание г.Унжи так же, как и основание г.Устюга, затронуло, по-видимому, интересы булгар в этих районах, чем и объясняется их нападение на Устюг и Унжу в 1219 г. [306] Проникновение ростовцев и далее на северо-восток, где были владения новгородцев, как будто иллюстрируется записью Новгородской I летописи под 1187 г.: «Въ то же время избьени быша печерьскеи и югърьскии (даньници) въ Печере, а другии за Волокомь...» [307]. Кем были побиты новгородские данщики, летопись не указывает. В той же статье сообщается далее, что новгородцы посылали послов к Всеволоду, прося себе князя. Возможно, их решение было продиктовано желанием примириться с владимирским князем, препятствовавшим получению Новгородом дани с Заволочья, Печеры и Югры.

Как было показано выше, суздальско-новгородский рубеж на западе сформировался в 30-40-х годах XII в. В конце XII-начале XIII в. владимиро-суздальская территория здесь несколько расширилась. Ее основным центром, по крайней мере в военном отношении, стала Тверь. Когда в конце 1180 г. на Всеволода Большое Гнездо двинулся киевский князь Святослав Всеволодович с половцами и черниговцами, то со своим сыном Владимиром, шедшим из Новгорода, он соединился «на ВълзЪ устье Тьхвери» [308]. Отсюда войска Святослава «положиша всю Вългу пусту и городы всЪ пожьгоша, и не дошьдъше Переяславля за 40 вьрстъ, у ВьлЪнЪ у рЪцЪ, ту ся воротиша» [309]. Ясно, что земли по Волге ниже впадения в нее Тверцы были владимирскими. Соединение Святослава с сыном при устье Тверцы нельзя признать случайным. Они могли соединиться и где-нибудь на Волге ниже, как бывало раньше, но, вероятно, на сей раз опасались оставить позади себя Тверь и другие города, которые пожгли. Что же это были за города? Встреча Святослава с полками Всеволода произошла на р.Влене, в 40 верстах от Переяславля. Река эта протекала недалеко от г.Дмитрова, так как на обратном пути киевский князь сжег Дмитров [310]. Как показал еще Н.М.Карамзин, летописная р.Влена - это р.Веля, левый приток Дубны [311]. Следовательно, в «сильную землю Суздальскую» Святослав вошел, придерживаясь р.Дубны. На Волге от впадения в нее Тверцы до впадения Дубны стояли, как показано выше, три суздальских города: Тверь, Шоша и Дубна. Их-то и пожгли Святослав с Владимиром при своем движении к Переяславлю. Важное значение Твери выявилось при новгородско-суздальском конфликте 1208 г. В Твери начали собираться сыновья Всеволода, готовые к походу на Новгород, но дело кончилось миром [312].

Из летописных известий 80-90-х годов XII в. о Торжке ясно видно, что к тому времени четко сформировалось деление его территории на владимирскую и новгородскую части, которые фиксируют грамоты 60-х годов XIII в. [313] В 1181 г. новгородцы дали Торжок сопернику Всеволода и претенденту на владимирский стол Ярополку Ростиславичу [314]. Сев в Торжке, Ярополк «поча воевати Волгу люди ВсеволожЪ» [315]. В январе 1197 г. новгородцы выгнали от себя ставленника Всеволода, его свояка князя Ярослава Владимировича [316]. По сообщению Раздивилловской и Академической летописей, «князь же великий посади свояка своего на Новом Торъжьку» [317]. Следовательно, часть Торжка принадлежала великому князю Владимирскому. Это подтверждается и сообщением Новгородской I летописи: «Ярославъ княжяше на Торъжьку въ своей волости и дани поима по всему Вьрху и Мъсте, и за Волокомь възьма дань» [318]. А.Н.Насонов, приведя текст о «своей волости» Ярослава в Торжке, считал, что «части» здесь в конце XII в. только образовывались [319]. Однако обе приведенные цитаты свидетельствуют не о начале процесса выделения «частей», а о его завершении [320]. И в 1215 г. сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав, захвативший Торжок, в ответ на требование новгородского князя Мстислава пойти «с Торжьку въ свою волость, не надобна тобЪ волость Новогородскаа» мог с полным правом сказать: «яко же тебЪ се отчина, тако же и мнЪ» [321].

Относительно владимирской части на Волоке Ламском столь определенных показаний источников нет. Но нападения Всеволода на эту новгородскую волость в конце 1178г. [322], начале 1197 г. [323] и укрепление г.Зубцова сигнализируют о формировании такой части. Особенно показательно строительство на Волге владимирского Зубцова. Он явился клином, отделившим новгородские владения в Верхнем Поволжье от Волока Ламского [324].

По некоторым признакам, в конце XII-начале XIII в. не осталась неизменной и южная граница Владимиро-Суздальской земли. Рязанские владения на левом берегу Оки, видимо, ограничивались территорией, прилегавшей к Коломне. К западу от Коломны к левому берегу Оки, по-видимому, выходили владимирские земли. Характерны в этом отношении сообщения Лаврентьевской летописи под 1186 и 1207 гг. [325] В 1186 г. Всеволод вместе с Ярославом Владимировичем, муромским князем Владимиром Юрьевичем и коломенским князем Всеволодом Глебовичем ходили на Рязань. Рязанские волости они воевали «перебродивше Оку» [326]. В 1207 г. Всеволод Большое Гнездо решил выступить против черниговских князей, Вместе с ним должны были идти рязанские князья. Союзники намеревались соединиться на Оке, вероятно, поблизости от черниговских владений. К месту встречи Всеволод шел от Москвы и поставил свой шатер у Оки «на березЪ на пологом». Рязанские же князья двигались «възлЪ рЪку Оку горЪ», т.е. шли ее правым высоким берегом. При встрече выяснилось, что все рязанские князья, кроме Глеба и Олега Владимировичей, тайно договорились с черниговскими Ольговичами против Всеволода. Узнав об этом, Всеволод схватил заговорщиков и отправил их в свой Владимир, а сам, перейдя Оку, начал воевать рязанские волости [327]. Из обоих сообщений вытекает, что рязанские владения лежали за р.Окой. С севера к Оке придвигались владимиро-суздальские земли. Описание событий 1209 г. несколько конкретизирует положение владимиро-рязанского рубежа. В том году рязанский князь Изяслав Владимирович и пронский князь Кир Михаил, по свидетельству Лаврентьевской летописи, «начаста воевати волость Всеволожю великаго князя около Москвы» [328]. Всеволод послал против них своего сына Юрия. В Летописце Переяславля Суздальского сохранилось известие, что Юрий встретил противников «у Осового», разбил их и заставил бежать за Оку [329] Осовой, следовательно, принадлежал владимирской территории и находился недалеко от Оки. Локализовать его можно по гидронимам с корнем «Ос-». Известна р.Осенка - правый приток Северки, овраг Осочный у р.Сетовки - левого притока Северки [330]. Их география отвечает тем ориентирам, которые определяют приблизительное местоположение Осового. Все это дает основание помещать Осовой в районе р.Осенки. Здесь проходила граница Владимира с Рязанью (Коломной). Можно предполагать, что черниговские волости на левом берегу Оки, в частности близ Северки, уже при Всеволоде стали владимирскими. Видимо, столкновение Большого Гнезда с Черниговом не прошли для последнего бесследно [331].

Расширение территории Владимиро-Суздальской земли в последней четверти XII-начале XIII в., увеличение ее людских и материальных ресурсов дали возможность Всеволоду выделить на Северо-Востоке части всем своим сыновьям. Но в условиях натурального производства владельческое дробление земли быстро превращалось в дробление политическое. Еще в 1207 г. Всеволод Большое Гнездо передал Ростов своему старшему сыну Константину и «инЪхъ 5 городовъ да ему к Ростову» [332]. А.В.Экземплярский полагал, что 5 городов - это Кснятин, Углич, Молога, Ярославль и Белоозеро [333]. Расшифровку А.В.Экземплярского принимал А.Е.Пресняков [334]. Поправку в предложенный А.В.Экземплярским перечень внес А.Н.Насонов. Он установил, что Кснятин не принадлежал к владениям Константина; его городом, как об этом давно уже писал В.И.Сергеевич, был Устюг [335]. Всеволод видел в Константине своего преемника, но последний хотел, чтобы стольным городом земли был не «Владимир, а Ростов [336]. Трения привели к тому, что великим князем Владимирским стал второй сын Всеволода Юрий [337]. Помимо Владимира, в руках у Юрия оказались Боголюбов [338], судя по несколько более поздним данным - Суздаль [339], Москва [340], Городец Радилов [341], Соль Великая [342] и Кострома [343]. Очевидно, земли по нижней Клязьме и Унже также входили в состав территории великого княжества Владимирского. Третий Всеволодович, Ярослав, до 1238 г. владел Переяславским княжеством. Территория последнего включала Переяславль Залесский [344], Дмитров [345], Тверь [346], Зубцов [347], Кснятин [348] и Нерехту [349]. Ярославу должны были принадлежать также города Шоша и Дубна и, вероятно, владимирские части в Торжке и Волоке Ламском. Четвертый сын Всеволода, Владимир, получил Юрьев [350]. В итоге некогда единая Ростовская земля распалась на ряд владений. Но эти новые политические образования не были устойчивыми. Междоусобная борьба братьев привела к тому, что великим князем Владимирским после победы на Липицком поле под г.Юрьевом в 1216 г. стал старший Константин, соединивший в своих руках Ростовское и Владимирское княжества [351]. Побежденному Юрию был выделен Городец Радилов [352], пребывание Юрия в котором продолжалось около полутора лет. Осенью 1217 г. по соглашению с Константином Юрий сел в Суздале [353]. Смерть Константина 2 февраля 1218 г. вернула Юрию владимирский стол [354]. Но Ростовское княжество осталось за сыновьями старшего Всеволодовича. Еще при жизни Константин отдал Васильку Ростов, а Всеволоду - Ярославль [355]. Судя по более поздним данным, Ростову были подчинены Белоозеро и Устюг, а Ярославлю - Молога. Третий сын Константина, Владимир, в 40-х годах XIII в. сидел в Угличе [356]. Юрьевское княжество еще в конце 1212 - начале 1213 г. от Владимира перешло к Святославу Всеволодовичу [357], а Владимир, длительное время прожив на Юге, получил в 1217 г. от «братьи» (т.е. Константина и Юрия) Стародуб [358]. В 1228 г. Владимир Всеволодович умер, и территория его княжества слилась в одно целое с великокняжескими землями [359].

Таким образом, второе десятилетие XIII в. знаменовало собой начало нового этапа в развитии древнерусской государственной территории на Северо-Востоке. Феодальное дробление, намечавшееся еще в 40-50-х годах XII в., теперь стало реальностью. Вместо одного сформировались семь княжеств, каждое из которых имело свою территорию и свои границы. Главным из них было великое княжество Владимирское, князь которого был старшим среди остальных князей, главой дипломатии и военных сил во внешнеполитических акциях. Ему же принадлежало право на выморочные княжества. Но несмотря на относительное единство, границы княжеств между собой имели суверенный характер, а владения одной княжеской ветви (Всеволодовичей) не переходили под контроль другой (Константиновичей) и наоборот. Эти особенности территориального развития древнерусского Северо-Востока впоследствии сыграли свою роль в процессе формирования территории единого Русского государства.

Внутренние распри Всеволодовичей приостановили расширение внешних границ Владимиро-Суздальской земли. Лишь после того, как на владимирском великокняжеском столе окончательно закрепился Юрий, сумевший заставить ходить «в свою руку» братьев и племянников, наступила пора активной политики владимирского князя по отношению к своим соседям. В 1220 г. владимирские, ростовские и переяславские полки под предводительством Святослава Всеволодовича, а также дружины двух муромских князей обрушились на булгарский город Ошель [360]. Напуганные разгромом Ошеля, булгары в том же году прислали посольство к великому князю Юрию, «молящеся и мира просяще» [361]. После длительных переговоров в Городце Радилове был заключен мир. По-видимому, одним из условий договора был отказ булгарских князей от протектората над мордовскими племенами. Уже в 1221 г. Юрий Всеволодович на территории этих племен в важном стратегическом месте, при впадении Оки в Волгу, заложил г.Нижний Новгород [362]. В течение ближайших восьми лет здесь были построены каменная церковь и монастырь [363], вероятные очаги распространения христианства среди местного населения. В 1226 г. Юрий посылал на мордву своих братьев Святослава Юрьевского и Ивана, которые сумели захватить несколько мордовских сел [364]. Под 1229 г. летопись упоминает владения Пуреша, "ротника Юргева", т.е. вассала великого князя Владимирского [365]. Таким образом, к 30-м годам XIII в. владимиро-суздальская территория распространилась до устья Оки и, возможно, далее вниз по Волге. (См. рис.3) Некоторые мордовские князья признали свою вассальную зависимость от Юрия Владимирского. Эти достижения князя Юрия, по-видимому, были закреплены его соглашением с волжскими булгарами в 1230 г. [366]

Рис.3. Княжества Северо-Восточной Руси к 1236 г.

Другим и столь же традиционным направлением движения владимиро-суздальских даней при Юрии было северо-восточное. Здесь под 1238 г. впервые упоминается г.Галич Мерский [367]. Возможно, несколько расширились ростовские владения в районе Устюга, Во всяком случае ростовская рать, принимавшая участие в походе на булгар в 1220 г. к верховьям Камы прошла с Устюга, а затем Камой достигла Волги [368]. Процесс распространения русского влияния из Волжско-Окского междуречья далее на восток был оборван монголо-татарским завоеванием, повлекшим существенные изменения в политической и территориальной структуре Владимиро-Суздальской земли.

---

1. Горюнова Е. И. Этническая история Волго-Окского междуречья. - МИА СССР, М., 1961, № 94, с.183-248, особенно см. с.183-185, 190-192, 205, 212; Ярославское Поволжье X-XI вв. М., 1963, с.8, 15; Розенфельдт Р.Л. Древнейшие города Подмосковья и процесс их возникновения. - В кн.: Русский город. М., 1976, с.7,10-11.

2. К этому времени относится, в частности, славянское погребение в кургане № 130 у д.Большое Тимерево близ Ярославля. - Ярославское Поволжье..., с.8, Тимеревский могильник. Сводная таблица.

3. Розенфельдт Р.Л. Указ. соч., с.7,10.

4. Алешковский М.X. Курганы русских дружинников XI-XII вв. - СА, 1960, № 1. К бесспорно дружинным курганам могут быть отнесены указанные автором курганы Верхнего Поволжья и Волго-Окского междуречья под № 30, 35, 36, 45, 46, 48, 49, 50, 51, где найдены не только боевые топоры, но и другое вооружение или украшения; Ярославское Поволжье..., с.55-63.

5. Ярославское Поволжье..., с.8,123, Тимеревский могильник. Сводная таблица, курган № 394; Дубов И.В. Новые раскопки Тимеревского могильника. - КСИА, М, 1976, вып.146, с.85-86.

6. В частности, о мере Е.И. Горюнова пишет, что она развилась до уровня племенного союза. - Горюнова Е.И. Указ. соч., с.248.

7. Критику этой концепции см.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951, с.188, примеч.1.

8. Горюнова Е.И. Указ. соч., с.245. Впрочем, на с.205. Е.И.Горюнова дает несколько иное объяснение этого процесса.

9. Ярославское Поволжье..., с.8,79; Дубов И.В. Указ. соч., с.85-86.

10. Горюнова Е.И. Указ. соч., с.205; Розенфельдт Р.Л. Указ. соч., с.14-15.

11. Розенфельдт Р.Л. Указ. соч., с.11.

12. Как теперь выясняется, возникший в VIII в. один из крупных центров мери - Сарское городище - продолжал существовать и в Х - начале XI в. См.: Леонтьев А.Е. О времени возникновения Сарского городища. - Вестн. Моск. гос. ун-та. Сер.8, История, 1974, № 5, с.73; Он же. «Город Александра Поповича» в окрестностях Ростова Великого. - Там же, 1974, № 3, с.85.

13. Розенфельдт Р.Л. Указ. соч., с.11.

14. О наложении Киевом дани на мерю сообщают древнейшие летописные своды. Но в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях князем, заставившим мерю платить дань, назван Олег (ПСРЛ. Л., 1926-1928, т.1, стб.23-24; ПСРЛ, 2-е изд. СПб.., 1908, т.2, стб.17. Здесь и далее ссылки на эти издания), а в Новгородской I летописи младшего извода - Игорь (НПЛ, с. 107). А.А.Шахматов старшим признавал чтение первых двух летописей (Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. - ЛЗАК. СПб., 1908, вып.20, с.318-319, 542, 612); А.Е.Пресняков был склонен признавать древнейшим текст Новгородской I летописи (Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. М., 1938, т.1, с.73). Независимо от того, кто именно заставил мерю платить дань, бесспорным остается факт взимания с мери дани не позднее первой половины Х в.

15. Представителей такой знати можно видеть в боярине Кучке, жившем примерно в конце XI - первой половине XII в., и его детях, служивших князю Андрею Боголюбскому (о последних см.: НПЛ, с.467, 468). Имя Кучка считают балтийским (Топоров В. Н. «ВаШса» Подмосковья. - В кн.: Балто-славянский сборник. М., 1972, с.275).

16. Наличие дружинных погребений в Верхнем Поволжье и Волго-Окском междуречье еще не дает права делать вывод о том, что славянская колонизация проходила здесь «далеко не мирным путем». Ср.: Ярославское Поволжье, с.63.

17. Хронология объединения Новгорода с Киевом колеблется в пределах от конца IX в. до первой половины Х в. в зависимости от признания того, кто осуществил объединение: Олег или Игорь. Поэтому иногда это объединение датируется концом IX- началом Х в. См.: Насонов А. Н. «Русская земля»..., с.216.

18. Топоним Ростов - славянского происхождения. Ср.: упоминаемый в XI в. город Растовец (Ростовец) близ Киева; Рузская волость Ростовцы и серпуховская волость Растовец первой половины XIV в., тульская Растовицкая волость XVI в., многочисленные речки и деревни Ростовки.

19. Шахматов А.А. Повесть Временных лет. Том I. Вводная часть. Текст. Примечания. - ЛЗАК. Пг., 1917, вып.29, с.20,31. Мнение А.А. Шахматова принимал и Б.Д.Греков (Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953, с.295).

20. ПСРЛ, т.1, стб.10; т.2, стб.8; Шахматов А.А. Повесть Временных лет..., с.10.

21. О существовании города Ростова в IX в. (с оговоркой - «по летописи») писал М.Н.Тихомиров (Тихомиров М.Н. Древнерусские города. 2-е изд. М., 1956, с.392), а также А.М.Сахаров (Сахаров А.М. Города Северо-Восточной Руси XIV-XV веков. М., 1959, с.28). Ср.: Горюнова Е.И. К истории городов Севере Восточной Руси. - КСИИМК, М., 1955, № 59, с.15. Е.И.Горюнова противопоставляет упоминания Ростова письменными источниками в IX в. археологическому материалу X-XI вв, но такое противопоставление не имеет смысла, поскольку упоминания Ростова в IX в. недостоверны.

22. НПЛ, с.159; ПСРЛ, т.1, стб.121; т.2, стб.105. Однако сведения о княжении в Ростове Бориса находятся в противоречии с сообщением «Чтения о Борисе и Глебе» Нестора о княжении Бориса во Владимире Волынском (Шахматов А. А. Разыскания..., с.87-89).

23. Шахматов А.А. Разыскания..., с.616, примеч.2-4.

24. Повесть Временных лет. М.; Л., 1950, т.2, с.325, 342-343; Насонов А.Н «Русская земля»..., с.178.

25. ПСРЛ. 2-е изд. Л., 1925, т.5, вып.1, с.123, под 6527 г.; ПСРЛ. 2-е изд. Пг., 1915, т.4, ч.1, вып.1, с.110, под 6528 г.

26. Там же, т.1, стб.147-148; т.2, стб.135. Последнюю фразу см.: Там же, т.5, вып.1, с.124. Она была в Новгородско-Софийском своде 30-х годов XV в. (ср.: ПСРЛ, т.4, ч.1, вып.1, с.112) и, согласно разысканиям А.А.Шахматова, восходит к Новгородскому своду 1050 г. (Шахматов А.А. Разыскания..., с.621). Исследователи считают известие об «уставлении» Ростовской земли Ярославом около 1024 г. вполне достоверным (Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.178; Греков Б.Д. Указ. соч., с.303; Горюнова Е.И. К истории..., с.19).

27. НПЛ, с.192; ПСРЛ, т.1, стб.175; т.2, стб.164.

28. Воронин Н.Н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XV в. - МИА СССР, М., 1941, № 6, с.151,155.

29. Тихомиров М.Н. Указ. соч., с.416. Отсюда М.Н.Тихомиров заключал, что г.Ярославль был основан до 1015 г. Е.И.Горюнова полагает, что г.Ярославль был основан около 1024 г., когда Ярослав «уставлял» Ростовскую землю (Горюнова Е.И. К истории..., с.19). В.Л.Янин считает, что г.Ярославль был основан в 1034 г. (Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962, с.49, примеч.17). Основание г.Ярославля М.Н.Тихомиров справедливо связывал с фактом длительного пребывания в Ростовской земле Ярослава. Но пребывание Ярослава в Суздале в 1024 г. было по всем признакам недолгим. Что касается даты 1034 г., то она выведена искусственно и не находит прямого подтверждения в источниках.

30. НПЛ, с.160, см. также с.469.

31. См. академическое издание этих уставов. - Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. / Изд. подготовил Я.Н.Щапов. М., 1976.

32. Там же. с.147-148. Последнюю характеристику Устава князя Святослава Ольговича 1136/37 г. см. в работе А.В.Кузы (Куза А.В. Новгородская земля. - В кн.: Древнерусские княжества X-XIII вв. М., 1975, с.156-164, 166). Весьма привлекательной представляется точка зрения А.В.Кузы, расшифровывающего летописные упоминания (под 1228 и 1230 гг.) новгородских «Ярославлих грамот» как ссылки на уставы XI в. Ярослава Мудрого «с перечнем территорий, погостов и становищ, где взималась дань и вершился суд...» (Там же, с.162).

33. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.178.

34. НПЛ, с.192; ПСРЛ, т.1, стб.175; т.2, стб.164.

35. НПЛ, с.160, см. также с.469.

36. Впрочем, одно противоречие в перечне владений Ярославичей все-таки есть. Если Святославу достались Чернигов и вся восточная страна вплоть до Мурома, то по смыслу последних слов ему должен был принадлежать и Курск. Между тем Курск в конце 60-х годов XI в. - в руках Всеволода, а в 90-х годах XI в. - у его внука Изяслава и только позднее переходит к потомкам Святослава.

37. Повесть Временных лет, т.2, с.389.

38. Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. 1П6., 1909, с.42, примеч.1.

39. ПСРЛ, т.1, стб.247.

40. НПЛ, с.192-195; ПСРЛ, т.1, стб.175-179; т.2, стб.164-168.

41. Пресняков А.Е. Княжое право..., с.41-42.

42. Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о руской истории. М., 1855, т.6, с.45, примеч.22.

43. Шляков Н.В. О Поучении Владимира Мономаха. - ЖМНП, 1900, № 5, с.101 (Н.В.Шляков датировал первый «путь» Мономаха 6580 г. Это 1072/73 г., так как 6580 г. летописи - мартовский); Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.181, 48, 168-169; Рыбаков Б.А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963, с.269.

44. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1959, кн.1, т.1/2, с.695, примеч.50.

45. Кучкин В.А. «Поучение» Владимира Мономаха и русско-польско-немецкие отношения 60-70-х годов XI века. - Советское славяноведение, 1971, № 2, с.25-27.

46. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв. М., 1955, с.114; Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV веков. М., 1961, т.1, с.24, 25; Карамзин Н.М. История государства Российского / Изд. И.Эйнерлинга. СПб., 1842, кн.1, т.2, стб.54; Приселков М.Д. Киевское государство второй половины Х в. по византийским источникам. - Учен. зап. ЛГУ. Сер. ист. наук, 1941, вып.8, с.237 (70-е годы XI в.).

47. Шахматов А.А. Повесть Временных лет..., с.221-230.

48. НПЛ, с.191, 192, 195, 196; ПСРЛ, т.1, стб.174, 175, 179, 180; т.2, стб.164, 168, 170.

49. Шахматов А.А. Разыскания..., с.456-457. На с.457, строка 4 сверху, опечатка: вместо «под 6575-м» надо читать «под 6573-м».

50. К ней, в частности, присоединился М.Д.Приселков {Приселков М.Д. Очерки по перковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. СПб., 1913, с.122). Под влиянием соображений А.А.Шахматова Б.Д.Греков относил поездку Яна Вышатича на Белоозеро к концу 60- началу 70-х годов XI в. (Греков Б.Д. Указ. соч., с.265).

51. Шахматов А.А. Разыскания..., с.456.

52. Там же, с.457.

53. Мавродин В.В. Очерки истории Левобережной Украины. Л., 1940, с.170-171.

54. Алексеев Д.В. Полоцкая земля: Очерки истории северной Белоруссии в IX-XIII вв. М., 1966, с.245-246.

55. Шахматов А.А. Разыскания..., с.456.

56. Соловьев С.М. Указ. соч., кн.1, т.1/2, с.693-694, примеч.29. К такой датировке склонялся и А.Е.Пресняков (Пресняков А.Е. Княжое право..., с.210, примеч.1).

57. Так считали еще составители печатного Патерика 1661 г. (Патерик, или Отечник Печерский. Киев, 1661, л.91об.), а следом за ними и Н.М. Карамзин (Карамзин Н.М. Указ. соч., кн.1, т.2, стб.53). М.Д.Приселков начинает биографию Яна Вышатича с поездки на Белоозеро, о которой говорится в летописи под 1071 г., а потому считает его черниговским боярином, мало известным в Киеве (Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940, с.18-19). Вывод М.Д.Приселкова принимает М.Н.Тихомиров (Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания..., с. 115).

58. Успенский сборник XII-XIII вв. М., 1971, с.83, 84, 86, 95.

59. Шахматов А.А. Разыскания..., с.434-435.

60. Изяслав наследовал Ярославу Мудрому, умершему 20 февраля 1054 г. (НПЛ, с.182; ПСРЛ, т.1, стб.162; т.2, стб.150). После Киевского восстания 1068 г. Изяслав бежал в Польшу (НПЛ, с.189; ПСРЛ, т.1, стб.171; т.2, стб.161).

61. Успенский сборник XII-XIII вв., с.83.

62. Там же, с.85.

63. ПСРЛ, т.1, стб.208; т.2, стб.199.

64. Там же, т.1, стб.281; т.2, стб.257.

65. Там же, т.1, стб.212; т.2, стб.203.

66. Такой вывод противоречит довольно распространенному в литературе утверждению, что Ян Вышатич был внуком новгородского посадника Остромира. Сам Остромир упоминается в 1056-1057 гг. (запись на Остромировом евангелии) , Вышата Остромирич - в 1064 г. (НПЛ, с.184). Между тем у Яна Вышатича в 1060 г. был уже женатый сын.

67. НПЛ, с.197; ПСРЛ, т.1, стб.182, 199; т.2, стб.172,190.

68. Колчин Б.А., Черных Н.В. Дендрохронология Восточной Европы. М., 1977, рис.15,16.

69. НПЛ, с.192, ср.: ПСРЛ, т.1, стб.175; т.2, стб.165.

70. Поэтому нельзя согласиться с М.С.Грушевским, полагавшим все Поволжье в руках Святослава и выводившим из этого факт обмена в 1073 г. Поволжья, которое принадлежало ранее Всеволоду, на Волынь, прежнее владение Святослава. - Грушевський М.С. Історія України-Руси. У Львові, 1905, т.2, с.62, примеч.2.

71. Соловьев С.М. Указ. соч., кн.1, т.1/2, с.356. Точку зрения С.М.Соловьева разделял В.О.Ключевский (Ключевский В.О. Сочинения. М., 1956, т.1 с.179). Однако прямое указание летописи на принадлежность Чернигова Всеволоду относится только к 1077 г. (ПСРЛ, т.1, стб.199; т.2, стб.190). Видимо, это обстоятельство дало повод Б.Д.Грекову утверждать, что Святослав, захватив киевский стол, остался и князем черниговским (Греков Б.Д. Указ. соч., с.495).

72. ПСРЛ, т.1, стб.247.

73. После смерти отца Олег Святославич был «выведенъ» из Владимира Волынского. - ПСРЛ, т.1, стб.247.

74. Там же, стб.237, 254; т.2, стб.226, 227.

75. Там же, т.1, стб.202-204, 216; т.2, стб.193-195, 207.

76. НПЛ, с.161, см. также с.470.

77. Там же, с.20; см. также: ПСРЛ, т.2, стб.284; т.1, стб.291.

78. ПСРЛ, т.1, стб.207; т.2, стб.199. Впоследствии новгородцы упрекали Святополка: «Ты еси шелъ от насъ» (Там же, т.1, стб.276; т.2, стб.251). М.С.Грушевский полагал, что Святополк обменял Новгород на Туров (Грушевський М.С. Указ. соч., т.2, с.78). К подобному выводу приходил и А.Е.Пресняков (Пресняков А.Е. Княжое право..., с.53).

79. ПСРЛ, т.1, стб.229; т.2, стб.219.

80. В.Л.Янин полагает, что Мстислав первый раз княжил в Новгороде до начала 1094 г. (Янин В.Д. Указ. соч., с.51). Следует, однако, иметь в виду, что в хронологические расчеты автора здесь вкралась ошибка: битва Мстислава с Олегом у Суздаля отнесена к 1096 г. вместо 1097 г. (Там же, с.50 и примеч.28).

81. ПСРЛ, т.1, стб.226; т.2, стб.216-217. В своем «Поучении» Мономах говорит, что он оставил Чернигов на «Бориса день», т.е. 24 июля (ПСРЛ, т.1, стб.249). О дате ухода Мономаха из Чернигова см. в кн.: Шляков Н.В. Указ. соч., с.99; Повесть временных лет, т.2, с.447.

82. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.181.

83. Сами новгородцы, по-видимому, твердо стояли за Мстислава. Ср.: ПСРЛ, т.1, стб.276; т.2, стб.251.

84. Там же, т.1, стб.239; т.2, стб.229.

85. Ивакин И.М Князь Владимир Мономах и его Поучение. Часть первая. Поучение детям. Письмо к Олегу и отрывки. М., 1901, с.4; Орлов А.С. Владимир Мономах. М.; Л., 1946, с.153-154.

86. ПСРЛ, т.1, стб.254.

87. Там же, стб.247; т.2, стб.190.

88. Янин В.Л. Междукняжеские отношения в эпоху Мономаха и «Хождение игумена Даниила». - ТОДРЛ. М.; Л., 1960, т.16.

89. Воронин Н.Н. Зодчество..., т.1, с.26.

90. Янин В.Л. Междукняжеские отношения..., с.120.

91. Там же, с.115-121.

92. Сергеевич В.И. Древности русского права. 3-е изд. СПб., 1908, т.2, с.353-370.

93. Грушевський М.С. Указ. соч., т.2.

94. Пресняков А.Е. Княжое право...

95. В последнем отношении характерна приведенная (в пересказе) С.М.Соловьевым в пользу своей теории цитата из Никоновской летописи: «Как прадеды наши лествицею восходили на великое княжение Киевское, так и нам должно достигать его лествичным восхождением» (Соловьев С.М. Указ. соч., кн.1, т.1/2, с.347. Точная цитата приведена на с.727, примеч.361. Относительно этого указания Никоновской летописи см.; Сергеевич В.И. Указ. соч., т.2, с.368-369).

96. Как и Мстислав, Изяслав был крестником Олега Святославича (ПСРЛ, т.1, стб.253: «оубиша дитя мое и твое» - из письма Мономаха к Олегу). Крещение состоялось не позднее 10 апреля 1078 г., когда Олег бежал из Чернигова от Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха (ПСРЛ, т.1, стб.199, 247). Во время пребывания в Чернигове Олег и мог крестить Изяслава. Дату смерти Изяслава см.: ПСРЛ, т.1, стб.237; т.2, стб.227.

97. ПСРЛ, т.1, стб.301; т.2, стб.294; о времени восшествия на киевский стол Ярополка см.: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с.49, 135.

98. ПСРЛ, т.1, стб.239; т.2, стб.229.

99. Там же, т.1, стб.227; т.2, стб.217.

100. Там же, т.2, стб.276.

101. Там же, т.1, стб.282-283; т.2, стб.259.

102. Там же. СПб.. 1863, т.15, стб.188.

103. Ивакин И.М. Указ. соч., с.306; Насонов А.Н «Русская земля»..., с.170.

104. Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1963, т.2, с.96. Но говоря о смерти Долгорукого в 1157 г., В.Н.Татищев определяет его возраст в 66 лет (Татищев В.Н. Указ. соч. М.; Л., 1964, т.3, с.58; т.4, с.250).

105. ПСРЛ, т.2, стб.430. Согласно летописцу, справедливость этих слов признавал сам Юрий: «тако право есть, ако то и молвиши» (Там же; ср.: стб.428 и 429, где также речь идет о возрасте Юрия и Вячеслава).

106. Там же, т.1, стб.238-239; т.2, стб.228-229.

107. Там же, т.1, стб.240; т.2, стб.230 и вар.29. Летописная Кулачка очень часто отождествляется с р.Колокшей (см., например: Барсов Н.П. Очерки русской исторической географии. 2-е изд. Варшава, 1885, с.205). Между тем Кулачка - это название местности рядом с г.Суздалем, по-видимому на его южной окраине. Узнав, что Олег неожиданно идет на него с р.Клязьмы, Мстислав «ста пред градом исполчивъ дружину». Когда Олег подошел «к городу», то Мстислав перешел «пожаръ с Новгородци», причем новгородцы спешились с коней для битвы - признак, что сражение произошло рядом с Суздалем. «Пожар» - это суздальский кремль, который Олег сжег незадолго до этого.

108. ПСРЛ, т.1, стб.252.

109. Карамзин Н.М. Указ. соч., кн.1, т.2, стб.68 и примеч.177.

110. ПСРЛ, т.1, стб.240; т.2, стб.230.

111. Там же, т.1, стб.236; т.2. стб.226.

112. Там же, т.1, стб.238; т.2, стб.228.

113. Олег «перея всю землю Муромску и Ростовьску». - Там же, т.1, стб.237 (т.2, стб.227: вместо «перея» ошибочно стоит «переяславцЪ», что не оговорено издателем).

114. После разгрома Изяслава Владимировича у Мурома оставшиеся в живых его воины «побЪгоша ови чересъ лЪсъ, друзии в городъ», т.е. в Ростовскую землю и в Муром (Там же, т.1, стб.237; т.2, стб.227).

115. Там же, т.1, стб.237; т.2, стб.227

116. Данщики Ярослава были захвачены воеводой Мстислава Владимировича Добрыней Рагуиловичем, который был послан Мстиславом «в сторожЪ». Двигавшийся за убегавшими данщиками Ярослава и за Добрыней Мстислав «приде на Волгу» (Там же, т.1, стб.238: т.2, стб.228). Следовательно, Ярослав стоял при впадении Медведицы в Волгу. «Сторожа», выставленная здесь Олегом, должна была перекрыть возможные подходы к Ростову по Волге и по Медведице. Со стороны последней и двигался Мстислав из Новгорода на Ярослава и Олега.

117. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.179, 195-196.

118. А.В.Куза, основываясь на летописных сообщениях о посылке князя Ярослава в «сторожЪ» на Медведицу и о стремлении Олега «переяти» Новгород, считает, что граница новгородских земель шла по левому берегу Волги (Куза А.В. Указ. соч., с.196). Но данщики Ярослава были захвачены новгородской «сторожей», т.е. действия и со стороны Ростова, и со стороны Новгорода носили в районе Медведицы весьма осмотрительный характер. И, если отталкиваться при проведении границ от характера порубежных военных действий, приходится признать, что последние мало помогают в определении территорий княжеств.

119. ПСРЛ, т.1, стб.239; т.2, стб.229; Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.179.

120. ПСРЛ. Пг, 1921, т.24, с.73.

121. О происхождении летописного источника, включившего это известие, см. в кн.: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938, с.290-291. А.Н.Насонов относил описание событий 1107 г. к записям ростовского клира второй половины XII- начала XIII в. (Насонов А.Н. История русского летописания XI- начала XVIII века. М., 1969, с.119-123).

122. ПСРЛ, т.1, стб.282.

123. Ср.: «Ярославу же живущу в НовЪгородЪ и урокомъ дающю дань Кыеву 2000 гривен от года до года, а тысящу НовЬгородЪ гридемъ раздаваху». - НПЛ, с.168.

124. Об этом он говорит в своем «Поучении» (ПСРЛ, т.1, стб.250). Возможно, с одной из этих поездок следует связывать строительство Мономахом в Ростове церкви Богородицы (Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911, с.9. Далее; Патерик...).

125. ПСРЛ, т.1, стб.250.

126. Там же, т.1, стб.282-283; т.2, стб.259.

127. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.181-183.

128. Мысль эта была впервые высказана Н.П.Барсовым и поддержана С.Ф.Платоновым и А.Н.Насоновым (Барсов Н.П. Указ. соч., с.172; Платонов С.Ф. Статьи по русской истории. СПб., 1903, с.103; Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.183). Однако после Любечского съезда в 1097 г. у Мономаха вплоть до его смерти в 1125 г. были мирные или даже союзные отношения с двоюродными братьями - черниговскими Святославичами (Погодин Н.П. Исследования, замечания и лекции..., т.6, с.41-53).

129. Седова М.В. Предметы вооружения из Ярополча Залесского. - КСИА, М., 1971, вып.125, с.87. В письменных источниках г.Ярополч впервые упоминается в известном списке «А се имена всЪм градом Рускым, далним и ближним» 1394-1396 гг. (НПЛ, с.477).

130. Седов В.В. Древнерусское поселение близ г.Вязники. - КСИА, М., 1961, вып.85, с.95.

131. Подробнее см.: Кучкин В.А. О маршрутах походов древнерусских князей на государство волжских булгар в XII - первой трети XIII в. - В кн.: Историческая география России XII - начала XX в. М., 1975, с.34-35.

132. Патерик..., с.189. На с.5 того же издания в приведенной фразе ошибочно расставлены знаки препинания: запятая поставлена перед словами «сии Георгии». Опечатка дала основание В.Л.Янину отказаться от традиционного понимания фразы и считать, что речь идет не о присмотре тысяцкого Георгия за юным князем, а о передаче этим Георгием своего сына, тоже Георгия, на воспитание Мономаху (Янин В.Л. Междукняжеские отношения..., с.119 и примеч.46). Однако грамматическая конструкция фразы, наличие усилительной частицы «же» требуют обычного понимания текста. Вообще случаи воспитания в домонгольской Руси боярских детей князьями неизвестны. Передача же княжичей под присмотр бояр-«кормильцев» зафиксирована источниками (ПСРЛ, т.2, стб.431, 609, 621-622).

133. ПСРЛ, т.2, стб.289.

134. НПЛ, с.467. Церковь Богородицы во Владимире была заложена в 1158г., а построена в 1160 г. (ПСРЛ, т.1, стб.348, 351).

135. А.Е.Пресняков признавал свидетельством суздальской политики Юрия (следовательно - княжения в Ростове) его командование походом р.Волгой на булгар в 1120 г. (Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918, с.36). М.Д.Приселков даже относил летописное известие об этом к числу древнейших ростовских записей (Приселков М.Д. История русского летописания..., с.64). Однако А.Н. Насонов показал, что сообщение 1120 г. о походе Юрия - южное, и сам поход, скорее всего, начался из Киевской земли (Насонов А.Н. История русского летописания..., с.115).

136. ПСРЛ, т.2, стб.293, под 6638 г.; Патерик..., с.62; Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.176-177.

137. Патерик..., с.9.

138. Дуализм в названии земли и ее жителей встречается уже при описании событий 1135 г. По Лаврентьевской летописи, в битве на Ждане горе новгородцы были разбиты ростовцами (ПСРЛ, т.1, стб.303), а по Ипатьевской и Новгородской I старшего извода, - суздальцамн (ПСРЛ, т.2, стб.300; НПЛ, с.23).

139. Горюнова Е.И. Этническая история..., с.184 (карта); Розенфельдт Р.Л. Указ. соч., с.14-15.

140. Насонов А.Н. Тмуторокань в истории Восточной Европы Х века - Ист. зап., 1940, вып.6, с.96.

141. Очерки истории СССР: Период феодализма IX-XV вв. М., 1953, ч.1, с.322; Попов А.И. Географические названия. М.; Л., 1965, с.59-60.

142. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.170-171, 185; Он же. История русского летописания..., с.113.

143. Смоленские грамоты XIII-XIV веков. М., 1963, с.77.

144. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси, XI-XIV вв. М., 1972, с.137.

145. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.168.

146. ПСРЛ, т.1, стб.302; т.2, стб.295.

147. Юрий вернулся в свое княжество вскоре после битвы 26 января 1135 г. на Ждане горе. - ПСРЛ, т.2, стб.300, под 6645 г. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.136,137.

148. ПСРЛ, т.1, стб.302.

149. Там же, стб.301-302.

150. Так считал А. Н. Насонов.- «Русская земля»..., с.185.

151. Пресняков А.Е. Лекции по русской истории, т.1, с.138.

152. Насонов А. Н. «Русская земля»..., с.183-185.

153. ПСРЛ, т.2, стб.339-340. Первое известие о Москве восходит к черниговскому летописанию (Насонов А.Н. История русского летописания.., с.106).

154. ПСРЛ, т.1, стб.373, 375, 376; т.2, стб.596, 600, 601.

155. Там же, т.1, стб.382; т.2, стб.600, 602.

156. Там же, т.2, стб.600.

157. Приведенные данные, конечно, не могут пролить свет на время существования поселения на месте будущей Москвы. О первоначальном значении Москвы как именно пограничного города см. до сих пор не устаревшую работу С.Ф.Платонова «О начале Москвы». - Платонов С.Ф. Статьи по русской истории, с.94-103.

158. ПСРЛ, т.2, стб.339.

159. Там же, стб.338. О местоположении древнего Килтеска см.: Насонов А.В. «Русская земля»..., с.183.

160. ПСРЛ, т.2, стб.602.

161. Соловьев С.М. Указ. соч., кн.1, т.1/2, с.723, примеч.338; Ключевский В.О. Сочинения. М., 1957, т.2, с.6.

162. Грушевський М.С. Указ. соч., т.2, с.605; Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.227.

163. ДДГ, с.29. О датировке московско-рязанского договора см.: Зимин А.А. О хронологии духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV-XV вв. - В кн.: Проблемы источниковедения. М., 1958, вып.6, с.286-287. А.А.Юшко, искусственно пытаясь отождествить городище у д.Макаровки с древней Лопасней, превращает причастие «почен» в название города и предлагает заняться его поисками (Юшко Л.Л. О некоторых волостях и волостных центрах Московской земли XIV в. - В кн.: Древняя Русь и славяне. М., 1978, с.284).

164. Карамзин Н.М. Указ. соч., кн.1, т.3, примеч.39; Дебольский В.Н. Духовные и договорные грамоты московских князей как историко-географический источник. СПб., 1901, ч.1, с.16,26.

165. ПСРЛ, т.2, стб.602.

166. Карамзин Н.М. Указ. соч. кн.1, т.3, примеч.39.

167. Московская губерния. Список населенных мест. СПб., 1862, с.211, № 5504.

168. Барсов Н.П. Указ. соч., с.302, примеч.268; Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.230.

169. ДДГ, с.7,9.

170. Там же, с.12,14.

171. Готье Ю.В. Замосковный край в XVII в. М., 1937, с.374; Любавский М.К. Образование основной государственной территории великорусской народности. Л., 1929, с.58.

172. ПСРЛ, т.2, стб.339.

173. Там же, т.1, стб.303-306; т.2, стб.295-302.

174. Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI-XIV веков. М., 1964, с.27-28, № 23.

175. НПЛ, с.25, под 6647 г.

176. ПСРЛ, т.1, стб.302, под 6643 г.

177. Там же, т.2, стб.339.

178. Там же, стб.367.

179. Там же, стб.388.

180. Там же, стб.393. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.149-150.

181. ПСРЛ, т.1, стб.302, под 6643 г. ультрамартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.50.

182. НПЛ, с.23.

183. Там же; ПСРЛ, т.1, стб.303.

184. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.90,185.

185. ПСРЛ. СПб., 1862, т.9, с.158.

186. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.185. Н.Н.Воронин считает, что г.Кснятин был основан в начале XI в. новгородским посадником Константином, сосланным Ярославом Мудрым в Ростовскую землю {Воронин Н.Н. Зодчество..., т.1, с.24). Но как мог сосланный посадник основать город и почему это было нужно, остается неясным. В письменных источниках Кснятин фигурирует лишь с XII в.

187. ПСРЛ, т.2, стб.368, 369, 371. Это обстоятельство дало повод А.В.Кузе предполагать, что суздальские земли в 40-х годах XII в. простирались лишь до р.Медведицы (Куза А.В. Указ. соч., с.198). Но в таком случае трудно объяснить, почему в 1147 г. Юрий Долгорукий повоевал не район р.Медведицы, а Поместье, т.е. территорию, лежавшую за верховьем Медведицы.

188. ПСРЛ, т.1, стб.320, под 6657 г. О дате события см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.61.

189. НПЛ, с.28.

190. ПСРЛ, т.2, стб.371, примеч. а и вар.3.

191. Там же, стб.371-372.

192. Следует заметить, что статья 6657 г. Лаврентьевской летописи в целом сокращает статью 6657 г. Ипатьевской летописи, однако не в рассказе о походе Изяслава на Юрия. Ср.: Насонов А. Н. История русского летописания..., с.92.

193. Город Молога прямо в летописях не называется. Из позднейших материалов известно, что он стоял при впадении р.Мологи в Волгу. Последним пунктом Ростовской земли, до которого дошли Изяслав и Ростислав, было устье р.Мологи. Здесь они оставались довольно продолжительное время, дожидаясь возвращения посланных к Ярославлю полков. Остановка войск в устье Мологи имела, конечно, смысл только в том случае, если здесь было поселение.

194. ГБЛ, ф.98, № 637, л.389об. (Сказание о Владимирской иконе божьей матери).

195. НПЛ, с.55, под 6724 г.

196. Археологические раскопки на месте древней Дубны, стоявшей на мысу между правым берегом Волги и левым берегом Дубны, в четырех км к северо-западу от современного г.Дубна, показали, что поселение здесь существовало в XI-XIII вв. (для датировки поселения концом Х в. твердых оснований нет). См.: Успенская А.В. Древнерусское поселение близ г.Дубна. - Труды ГИМ, М., 1966, вып.40, с.105-111.

197. Н.В.Шляков полагал, что шесть городков, взятых у Юрия в 1149 г., это Кснятин, Устье Кашинское, Городище (Городец), Прилуки, Чепцы (Святославле Поле) и Угличе Поле (Шляков Н. Указ. соч., с.19). Однако археологическое обследование берегов Волги от Кснятина до Углича никаких городищ в этом районе не обнаружило (Очерки по истории русской деревни X-XIII вв. М., 1956, с.155-156 и карта (Труды ГИМ, вып.32).

198. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.193, 195-196.

199. Голубовский П.В. История Смоленской земли до начала XV ст. Киев, 1895, с.75.

200. Там же, с.50 и примеч.3; с.67 и примеч.3; с.68-74 и примеч. на этих страницах.

201. Там же, с.67, примеч.3 (волости Верея, Рудь, Гордошевичи, Гремичи, Заберега и Сутов). Ср.: ДДГ, с.34. Кстати, в духовной 1389 г. Дмитрия Донского фигурирует не Сутов, а Сушов, поэтому теряет всякий смысл локализация П.В.Голубовским Сутова (Голубовский П.В. Указ. соч., с.72, примеч.1).

202. Голубовский П.В. Указ. соч., с.68-69; с.71 и примеч.2; с.72 и примеч.1.

203. Смолицкая Г.П. Гидронимия бассейна Оки. М., 1976, с.103.

204. ДДГ, с.11 (документ 1348 г.); ср.: Там же, с.33 (документ 1389 г.), где впервые упоминается с.Добрятино.

205. Голубовский П.В. Указ. соч., с.72, примеч.1.

206. Там же, с.71, примеч.2.

207. ДДГ, с.49.

208. Там же, с.72.

209. Там же, с.29.

210. На некорректность приемов П.В.Голубовского при определении восточной части территории Смоленского княжества в общем плане уже указывал В.В.Седов. - Седов В.В. Смоленская земля. - В кн.: Древнерусские княжества Х-ХIII вв., с.257.

211. ПСРЛ, т.24, с.77. Клещино - древнерусский топоним, произведенный от названия рыбы лещ («клещ»). - Куза А.В., Медынцева А.А. Рец. на кн.: Черепнин Л.В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник - СА, 1972, № 1, с.306-307.

212. ПСРЛ, т.1, стб.455.

213. Там же, т.15, стб.355.

214. НПЛ, с.477.

215. ПСРЛ, т.15, стб.221.

216. Бережков Н.Г. Указ. соч., с.64, 156.

217. Всеволод-Дмитрий Юрьевич родился 19 октября. О пребывании Юрия в это время в Ростовской земле говорят Ипатьевская и Лаврентьевская летописи. - ПСРЛ, т.2, стб.468; т.1, стб.341,

218. Татищев В.Н. Указ. соч., т.3, с.44, 241, примеч.458. То же и в первой редакции «Истории...», за исключением Костромы (Там же, т.4, с.242, 442, примеч.325).

219. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства, с.27-28; с.27, примеч.3. Юрий основал лишь города Кснятин, Юрьев, Дмитров, Москву и перевел на новое место Переяславль. Тем не менее ошибочное предположение В.Н.Татищева дало повод отметить в 1977 г. 825-летний юбилей г.Костромы.

220. Воронин Н.Н. Зодчество..., т.1, с.55-56.

221. Очерки по истории русской деревни Х-XIII вв., с.147 (Перемышль), 143 (Звенигород), 162 (Кидекша; отнесена к сельским поселениям).

222. ПСРЛ, т.24, с.77.

223. ПСРЛ, т.2, стб.366. Иногда встречается утверждение, что Ростислав княжил в Суздальской земле (см.: Насонов А.Н. История русского летописания..., с.160 и примеч.65). Но глагол «княжилъ» (в статье 6683 года) есть только в Лаврентьевской летописи. В Радзивилловской и Московско-Академической стоит «жилъ» (ПСРЛ, т.1, стб.372 и вар.46). Во всех списках Ипатьевской летописи читается «былъ» (ПСРЛ, т.2, стб.596). Очевидно, в протографе этих летописей указания на княжение Ростислава в Суздале не было.

224. Там же, т.2, стб.384.

225. Там же, т.1, стб.335. Согласно Ипатьевской летописи, «АндрЪи испросися оу отца напередъ Суждалю... и иде въ свои домъ» (Там же, т.2, стб.444).

226. Там же, т.2, стб.394, 396, 398, 404, 409, 417, 418, 425, 431, 437.

227. Бережков Н.Г. Указ. соч., с.61.

228. ПСРЛ, т.2, стб.478.

229. Там же, стб.482; ГБЛ, ф.98, № 637, л.38.

230. ПСРЛ, т.1, стб.371, 372; т.2, стб.595.

231. Там же, т.1, стб.379.

232. Там же, т.2, стб.478-479. Василий, в 1149 г. получивший Суздаль, в 1155 г. получил Поросье.

233. Там же, т.2, стб.489. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.168.

234. ПСРЛ, т.1, стб.346; т.2, стб.482.

235. Там же, т.15, стб.225.

236. Платонов С.Ф. Указ. соч., с.96-98; А.Н.Насонов (Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.186-187) и вслед за ним Н.Н.Воронин (Воронин Н.Н. Зодчество..., т.1, с.56), считая достоверной летописную дату - 1156 г., подвергают сомнению достоверность содержания записи, полагая, что Москву укреплял не Юрий, а Андрей.

237. Южнорусские источники не говорят о пребывании Юрия на Юге, по крайней мере в первой половине 1156 г. - ПСРЛ, т.2, стб.483-485.

238. Там же, стб.490. В Лаврентьевской летописи о владимирпах и г.Владимире не упоминается (Там же, т.1, стб.348).

239. Там же, т.2, стб.491-492; 517, 519, 520.

240. Там же, стб.514, 539.

241. НПЛ, с.30. Изгнание Мстислава произошло несколько раньше смерти Юрия.

242. Там же, с.31.

243. Борис Юрьевич умер 2 мая 1159 г. - ПСРЛ, т. 1, стб.349.

244. Там же, т.2, стб.520, под 6670 г. ультрамартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.173. О термине «самовластепь» см.: Шахматов А.А. Обозрение..., с.96.

245. ПСРЛ, т.2, стб.521,544.

246. К последним, несомненно, принадлежал Борис Жидиславич, или Жирославич, сын Жирослава, боярина Юрия Долгорукого. - Там же, стб.479, 543, 560, 565; ГБЛ, ф.98, № 637, л.389-389об.

247. ГБЛ, ф.98, № 637, л.385; ПСРЛ, т.1, стб.352.

248. ПСРЛ, т.1, стб.353.

249. Там же, стб.366.

250. В 70-х годах XII в. Кидекша, возможно, была укреплена. - ПСРЛ. СПб., 1907, т.17, стб.2.

251. Там же, т.1. стб.349, 417.

252. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.188.

253. Там же, с.93, 105.

254. Там же, с.107-108.

255. Там же, с.108. Нельзя признать справедливым мнение А.В.Кузы, считающего, что в район верхней Сухоны новгородцы проникли со стороны Белоозера (Куза А.В. Указ. соч., с.191-192). Лингвистические материалы подтверждают правильность точки зрения А.Н.Насонова (Захарова К.Ф., Орлова В.Г. Диалектное членение русского языка. М., 1970, карта «Диалектологическая карта русского языка»).

256. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.109.

257. В Уставной грамоте 1136/37 г. князя Святослава Ольговича новгородской церкви св.Софии упомянут погост Тошьма (а не Тотьма, как принимал А.Н.Насонов) (См. в кн.: Древнерусские княжеские уставы, с.148). По названию погост локализуется в районе р.Тошны (Тошмы), правого притока р.Вологды.

258. Монгайт А.Л. Абу-Хамид ал-Гарнати и его путешествие в русские земли 1150-1153 гг. - История СССР, 1959, № 1, с.170.

259. Там же, с.171-172.

260. ПСРЛ. М.; Л., 1949, т.25, с.116.

261. НПЛ, с.28.

262. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.188: «Но достоверно мы не знаем, где разыгрались эти события и куда шли новгородские "даньници"». Но на с.107 те же события приурочиваются к Подвинью более определенно.

263. ПСРЛ, т.5, вып.1, с.165.

264. Воронин Н.Н. Зодчество..., т.1, с.56; Медведев А.Ф. Основание и оборонительные сооружения Городца на Волге. - В кн,; Культура древней Руси. М., 1966, с.158,159.

265. ПСРЛ, т.24, с.77.

266. ГБЛ, ф.98. № 637, л.384, 385-385об.; ПСРЛ, т.1, стб.352.

267. ГБЛ. ф.98, № 637, л.384.

268. ПСРЛ, т.1, стб.470.

269. Там же, стб.348; т.2, стб.491.

270. Там же, т.2, стб.599. Здесь упомянут «городъ». В Лаврентьевской стоит «городы» (ПСРЛ, т.1, стб.375). Последнее несколько сомнительно, так как иные города, кроме Гороховца, принадлежавшие Владимирскому собору, неизвестны.

271. Археологический материал также свидетельствует о существовании г.Гороховпа в XII в. - Седов В.В. Раскопки в Гороховце. - КСИИМК, М., 1959, № 77, с.88.

272. Мещерск как волость и центр волости упоминается в актах первой половины XV в. (АСВР, т.2, с.479, 481, т.3, с.467, 470, 471). О том, что Мещерск - позднейший Горбатов, см. в кн.: Нижегородская губерния. Список населенных мест. СПб., 1863, с.XXI, XXIV.

273. ПСРЛ, т.1, стб.364.

274. Медведев А.Ф. Указ. соч., с.161.

275. ПСРЛ, т.17, стб.2.

276. Шахматов А.А. Обозрение..., с.344.

277. Зеленец. О христианстве, как оно началось и распространялось в пределах нынешней Нижегородской епархии (Нижегородские епархиальные ведомости, часть неофициальная, 1865, № 17, с.36-37). Уход Юрия из Городца Остерского Зеленец ошибочно датировал 1152 г. вместо 1151 г. (см. также: Нижегородские епархиальные ведомости, 1886, 1 февр., № 3, с.15). Эти домыслы перекочевали и в современную краеведческую литературу, а в 1952 г. был даже отмечен 800-летний юбилей Городца.

278. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.191. Годом основания ...Городца А.Н.Насонов предположительно считал 1164 г.

279. ПСРЛ, т.1, стб.353; Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.190.

280. НПЛ, с.33. А.Н.Насонов, излагая события по Новгородской I летописи, в то же время приводит известие и Новгородской IV летописи о том, что столкновение произошло на Белоозере, и как будто склоняется к признанию достоверности последнего сообщения {Насонов А.Н. «Русская земля...», с.190). Однако выше он вполне убедительно показал позднейшую редакционную обработку рассказа в Новгородской IV летописи (Там же, с.109-110). Необходимо признать, что столкновение и сбор дани с суздальских смердов имели место в Заволочии, а не на Белоозере.

281. Это озеро называет местом своего жительства (ссылки?) известный древнерусский писатель Даниил Заточник (Зарубин Н.Н. Слово Даниила Заточника по редакциям XII-XIII вв. и их переделкам. Л., 1932, с.8, 61, 87). Скорее всего, Даниил писал на Северо-Востоке {Воронин Н.Н. Даниил Заточник. - В кн.: Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967, с.57-60; Рыбаков В.А. Даниил Заточник и Владимирское летописание конца XII в. - В кн.: Археографический-ежегодник за 1970 год. М., 1971, с.51, 59), поэтому Лаче-озеро следует относить к владимирской, а не к новгородской, как полагали некоторые исследователи, территории. И в XIV в. это владение московское, а не новгородское (ПСРЛ. Пг., 1922, т.15, вып.1, стб.136).

282. ПСРЛ, т.15, стб.250-251.

283. Там же, т.1, стб.373-374; т.2, стб.597-598. В обеих летописях под 6683 г. ультрамартовским. О дате см.: Бережков Н. Г. Указ. соч., с.78-79; 191-192.

284. ПСРЛ, т.1, стб.377; т.2, стб.601-602. О дате см.: Бережков Н. Г. Указ. соч., с.79, 193-194.

285. ПСРЛ, т.1, стб.377; НПЛ, с.34.

286. ПСРЛ, т.1, стб.379; НПЛ, с.34.

287. ПСРЛ, т.1, стб.380.

288. О дате смерти Михалки см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.79-80, 314-315.

289. ПСРЛ, т.1, стб.384-385. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.194.

290. Вычегодско-Вымская (Мисаило-Евтихиевская) летопись. - В кн.: Историко-филологический сборник. Сыктывкар: АН СССР. Коми филиал, 1958, вып.4, с.257. В тексте, по-видимому, опечатка: вместо «лета 6636» следует читать «лета 6686». Древний Устюг до XV в. был расположен в четырех км от совреценного, ниже по Сухоне, при слиянии рек Сухоны и Юга (Никитин А.В. Раскопки в Великом Устюге. - КСИА, М., 1963, № 96, с.79, 84).

291. Летописец Переяславля Суздальского. - Временник МОИДР. М., 1851, кн.9, с.111, под 6622 г. ультрамартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.103; ПСРЛ, т.25, с.110. Последний фрагмент относится к Владимирскому летописцу великого князя Юрия Всеволодовича (Насонов А.Н. История русского летописания..., с.222).

292. ПСРЛ, т.25, с.111.

293. Там же, с.116.

294. НПЛ, с.37.

295. ПСРЛ, т.2, стб.625.

296. Там же, т.1, стб.389; т.2, стб.625-626; НПЛ, с.37. О дате похода см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.82. 201.

297. ПСРЛ, т.2, стб.626.

298. Там же, т.1, стб.390.

299. Там же, стб.400. О дате похода см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.83.

300. ПСРЛ, т.1, стб.389.

301. Н.Н.Воронин предполагал, что Кострома существовала уже в XI в. (Зодчество..., т.1, с.24). Но в 1152 г. булгары подошли по Волге к Ярославлю «без вЪсти». Прав А.Н.Насонов, относя основание Костромы к значительно более позднему времени (Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.194).

302. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.193. Выражение «Костромского княжества» неточно. Речь должна идти о костромских волостях XV-XVI вв.

303. ДДГ, с.351,437.

304. Там же, с.43.

305. Должно быть отвергнуто мнение некоторых топонимистов, будто заселение Унжи и вообще Среднего Поволжья шло из правобережных районов современных Ивановской и Костромской областей. Подробнее об этом см.: Кучкин В.А. Некоторые вопросы исторической интерпретации топонимов на -иха. - В кн.: Ономастика Поволжья. Уфа, 1973, вып.3.

306. ПСРЛ, т.25, с.116.

307. НПЛ, с.38,229.

308. ПСРЛ, т.1, стб.388; т.2, стб.614-616; НПЛ, с.36. Цитата из НПЛ. О дате события см.: Бережков Н.Л. Указ. соч., с.81, 200, 246 и с.339, примеч.155.

309. НПЛ с.36

310. ПСРЛ, т.2, стб.618,620.

311. Карамзин Н.М. Указ. соч., кн.1, т.3, примеч.59. Мнение Н.М.Карамзина принято современными исследователями (Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.193; Тихомиров М.Н. Древнерусские города, с.411).

312. ПСРЛ, т.25, с.107.

313. ГВН и П, с.9,11,12.

314. НПЛ, с.37; ПСРЛ, т.1, стб.388. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с,78, 237.

315. ПСРЛ, т.1, стб.388.

316. ПСРЛ, т.1, стб.414 (текст Радзивилловской и Московско-Академической летописей), под 6705 г. ультрамартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.85.

317. ПСРЛ, т.1, стб.414.

318. НПЛ, с.43.

319. Насонов А. Н. «Русская земля»..., с.193.

320. Характерно, что в 1181 г. сидевший на новгородской части Торжка Ярополк грабил соседние владимиро-суздальские земли по Волге, а в 1197 г. Ярослав, посаженный на владимирской части Торжка, брал дани на Бежецком Верхе, в Поместье и Волоке Ламском, т.е. на территориях, подвластных Новгороду. Говорить о разделении ростовских и новгородских владений в Поволжье можно вполне определенно.

321. ПСРЛ, т.25, с.111.

322. Там же, т.1, стб.387, под 6686 г. мартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.80.

323. НПЛ, с.43.

324. Возможно, расширение владимирской территории за счет новгородской в районе Волока Ламского началось еще при Андрее Боголюбском. Ср.: ПСРЛ, т.2, стб.509-510.

325. О датах см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.83, 100.

326. ПСРЛ, т.1, стб.406.

327. Там же, стб.430.

328. Там же, стб.434. О дате события см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с.89.

329. Летописец Переяславля Суздальского, с.109, под 6718 г.

330. Смолицкая Г.П. Указ. соч., с.120, 121.

331. НПЛ, с.42-43; ПСРЛ, т.1, стб.413, 420.

332. ПСРЛ, т.1, стб.434.

333. Экземплярский А.В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период. СПб., 1891, т.2, с.15, примеч.63; с.66, примеч.215.

334. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства, с.43, примеч.1.

335. Насонов А.Н. «Русская земля»..., с.194, примеч.1. Ср.: Сергеевич В.И. Лекции по истории русского права 1886/87 г. СПб., 1888, с.18. Но В.И.Сергеевич допускал ошибку, полагая, что Константину были даны всего пять городов (среди них - Ростов), а не пять городов к Ростову. Видимо, поэтому он не упомянул Мологу.

336. ПСРЛ, т.25, с.108, под 6719 г.

337. Там же.

338. В одном из монастырей Боголюбова Юрием Владимирским был насильно пострижен суздальский епископ Иоанн (ПСРЛ, т.1, стб.438, под 6722 г.; Летописец Переяславля Суздальского, с.112).

339. ПСРЛ, т.1, стб.445, под 6730 г.

340. Летописец Переяславля Суздальского, с.111, под 6721 г.

341. ПСРЛ, т.25, с.112 (городецкий полк в составе войска великого князя Юрия).

342. Летописец Переяславля Суздальского, с.111, под 6722 г.

343. Там же.

344. Там же, с.110.

345. Там же, с.112.

346. НПЛ, с.53, под 6723 г.

347. ПСРЛ, т.25, с.111, под 6724 г.

348. Там же.

349. Летописец Переяславля Суздальского, с.111, под 6722 г,

350. Летописец Переяславля Суздальского, с.110.

351. ПСРЛ, т.25, с.114.

352. Там же.

353. Там же, с.115.

354. Там же, с. 116. О дате смерти Константина см.: Бережков Н. Г. Указ. соч., с.105.

355. ПСРЛ, т.25, с.115.

356. Там же, т.1, стб.470; ср.: стб.452.

357. Там же, с.109. Известие о передаче великим князем Юрием Всеволодовичем г.Юрьева своему брату Святославу стоит здесь после сообщения о рождении у Юрия сына Дмитрия, что случилось 23 октября (ПСРЛ, т.1, стб.438). Следовательно, передача имела место между 24 октября 1212 г. и 28 февраля 1213 г. Последней датой должна заканчиваться статья 6720 г. в т.25 ПСРЛ.

358. Там же, т.1, стб.442.

359. Ср.: Там же, стб.467 (Стародуб в руках владимирского князя).

360. Там же, т.25, с.116-117.

361. Там же, с.117.

362. там же, т.1, стб.445. Что Нижний Новгород был основан в том месте, которое ныне занимает Горьковский кремль, свидетельствует и данные письменных источников, и проведенные археологические раскопки (Кучкин В.А. О Нижних Новгородах - "старом" и "меньшом". - История СССР, 1976, № 5; Кирьянов И.А., Черников В.Ф. У истоков истории г.Горького: К итогам археологических раскопок в Нижегородском кремле. - Горьковская правда, 1964, 21 окт.).

363. ПСРЛ т.1, стб.447, под 6733 г.; стб.451, под 6737 г.

364. Там же, стб.448-449. Подробнее об этих и других походах владимирских князей на Булгарию см.: Кучкин В.А. О маршрутах походов..., с.42-45.

365. ПСРЛ, т.1, стб.451.

366. ПСРЛ. СПб., 1913, т.18, с.54, под 6738 г.

367. Там же, т.1, стб.464.

368. Там же, т.25, с.116,117.

---

ГЛАВА ВТОРАЯ

ИЗМЕНЕНИЯ В СОСТАВЕ КНЯЖЕСТВ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ РУСИ В 1238-1300 гг.

Походы монголо-татар 1237—1239 гг. на Северо-Восточную Русь привели к невиданному до тех пор опустошению страны, массовому уничтожению населения, разрушению многих городов. Слова летописца, описавшего Батыево нашествие, о том, что «нЪсть мЪста, ни вси (т.е. веси.— В. К.), ни селъ тацЪх рЪдко, иде же не воеваша на Суждальскои земли» [1], хотя, возможно, и написаны поздно [2], в целом верно отразили картину ужасающего погрома и запустения земли. И после Батыя ордынские ханы неоднократно организовывали жестокие карательные экспедиции на русский Северо-Восток. Особенно широкий размах они приняли в 1252,1281 и 1293 гг. [3]

Иноземное иго привело не только к политическому подчинению каракорумским и сарайским правителям русских князей, нарушению исторических связей северо-восточных княжеств с княжествами южной «Русской земли» [4], усилению обособления Новгорода и Пскова, прекращению в первые десятилетия чужеземного господства церковного и городского строительства в Северо-Восточной Руси, но и к консервации ее территории, а в рамках последней — к упадку ряда старых княжеств и к появлению и возвышению новых государственных образований, определивших дальнейшие исторические судьбы Руси [5]. Как безнадежный анахронизм воспринимаются теперь суждения крупного русского историка конца XIX—начала XX в., предлагавшего забыть «на некоторое время, что прежде, чем сошло со сцены первое поколение Всеволодовичей, Русь была завоевана татарами... Явления, которые мы наблюдаем в Суздальской земле после этого разгрома (речь идет о процессах феодального дробления. — В.К.), последовательно, без перерыва развиваются из условий, начавших действовать еще до разгрома, в XII в.» [6] На самом деле в период монгольского господства формирование территорий княжеств Северо-Восточной Руси проходило под опосредованным, а иногда и прямым воздействием Орды.

К сожалению, ход этого процесса до конца XIII в. освещен в историографии очень скупо, а современные исследователи не уделяют ему вообще никакого внимания, тем самым неполно и неточно оценивая последствия Батыева завоевания для русских земель. Известным их оправданием служит крайняя лапидарность источников, преимущественно летописных, испытавших, как и другие области древнерусской культуры, иссушающее воздействие монголо-татарского ига.

Тем не менее еще С.М.Соловьев, пытаясь объяснить возвышение Москвы в послемонгольское время, обращал внимание на приток населения в Московское княжество не только с Юга, но «и из ближайших областей — Рязанской, Тверской, Ростовской, постоянно менее безопасных...» [7]. Возможно, эта мысль С.М.Соловьева стала отправной для М.К.Любавского, много сделавшего для изучения исторической географии Восточно-Европейской равнины периода средних веков и наметившего верный путь для разъяснения специфики территориального развития Северо-Восточной Руси в ордынский период. По мнению М.К.Любавского, после нашествия Батыя и под влиянием последующих походов монголо-татар начался переход населения с востока и центра Суздальщины на ее более безопасные в военном отношении западные окраины: Тверь и Москву [8]. Тем самым вскрывалась причина быстрого усиления не только Московского, но и Тверского княжества, уже в последней трети XIII в. начавших играть крупную политическую рель на русском Северо-Востоке. Один и тот же демографический фактор привел к появлению и развитию двух новых, неизвестных в домонгольский период северо-восточных русских княжеств, образовавшихся на пограничье старой Суздалыцины. География политических центров на Северо-Востоке изменилась. Это предопределило ту территориальную основу, которая в дальнейшем стала базой объединения страны.

К мнению М.К.Любавского о причинах роста Москвы и Твери присоединился такой осторожный исследователь, как А.Е.Пресняков [9]. Однако в последующее время вывод М.К.Любавского не был должным образом оценен и развит. Констатируя плодотворность предложенного М.К.Любавским разъяснения подъема так называемых «младших городов» в Северо-Восточной Руси после монголо-татарского нашествия, в то же время нельзя не указать на неполный и недостаточный анализ материала, проведенный исследователем. В результате этого некоторые заключения М.К.Любавского представляются не всегда обоснованными, а то и прямо ошибочными. Последнее относится к определению главных направлений походов монголо-татар и связанному с ними перемещению населения Северо-Восточной Руси, времени возникновения и стабилизации здесь различных княжеств, не только Московского и Тверского.

Очевидно, что для получения верной картины эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси в послемонгольское время необходимо изучить данные, относящиеся ко всем без исключения княжествам этого региона. Такому изучению должен быть предпослан перечень тех городов и районов, которые в XIII в. стали объектами военных нападений монголо-татар. Тогда станут понятными особенности политической карты русского Северо-Востока ковца XIII в.

Описок северо-восточных городов и относящихся к ним территорий, на протяжении XIII в. испытавших удары монголо-татарских ратей, достаточно обширен.

Стольный Владимир был четырежды взят и ограблен монголо-татарами. В 1238 г. укрепления города частично были разрушены [10] (вероятно, стены Нового города [11]), частично пострадали от пожара (Печерский город) [12]. Успенский собор был подожжен и разграблен [13], население перебито [14]. С большой долей вероятности можно полагать; что Владимир или его округа пострадали и в 1252 г., когда великий князь Владимирский Андрей Ярославич отказался, по выражению летописи, «цесаремъ служити» [15], т.е. ханам. Владимир был резиденцией Андрея, и ордынская экспедиция, направленная против него, не могла, конечно, не предпринять каких-то репрессий к населению столицы и ее окрестностей, в частности к боярам, поддержавшим своего князя [16]. В 1281 г. места около Владимира были пограблены монголо-татарами, пришедшими с князем Андреем Александровичем на великого князя Дмитрия — старшего брата Андрея [17]. Наконец, в 1293 г. рать Дюденя, приведенная тем же Андреем Александровичем, «Володимерь взяша и церкви пограбиша, и дно чюдное мЪдяное выдраша (в Успенском соборе. — В.К.), и книги, и иконы, и кресты честныя, и сосуды священныя, и всяко узорочие пограбиша, а села и волости, и погосты, и монастыри повоеваша...» [18].

Небольшой городок Волок Ламский первый раз был захвачен монголо-татарами в 1238 г. [19] В 1293 г. отряды Дюденя и войска Андрея Александровича «Волокъ взяша, а люди из лЪсовъ изведоша» [20].

Галич Мерский, по-видимому, пострадал от монголо-татар в 1238 г., когда полчища Батыя «плЪниша все по ВолзЪ доже и до Галича Мерьскаго» [21].

В тот же поход монголо-татарами был взят и Городец Радилов на Волге [22].

Гороховец монголо-татары «пожгоша» осенью 1239 г. [23]

В нашествие Батыя и в «Дюденеву рать» были захвачены Дмитров [24] и Москва [25], причем Дюдень с войсками союзных русских князей «взяша Москву всю и волости и села» [26].

Тяжкие удары монголо-татар испытал Переяславль Залесский. В 1238 г. город был захвачен войсками Батыя [27]. В 1252 г. монголо-татары, настигшие было непослушного им великого князя Андрея Ярославича у Переяславля, «россунушася по земли... и людии бе-щисла поведоша (в плен.— В.К.), до конь и скота» [28]. В 1281 г. монголо-татары «около Переяславля все пусто сътвориша и пограбиша люди» [29]. Немудрено, что в 1293 г. при слухах о рати Дюденя население Переяславля и соседних волостей разбежалось. Монголо-татары стояли у Переяславля «много дней, поне же людеи нЪсть, выбЪгли ис Переяславля» [30].

Иногда считают, что в Батыево нашествие Ростов избежал печальной участи других русских городов и не пострадал от монголо-татар [31]. Судят так на основании фразы Новгородской I летописи старшего извода: «Ростовъ же и Суждаль разидеся розно» [32]. Но приведенные названия обозначают в данном случае не города, а ростовские и суздальские отряды, бывшие на р.Сити в составе войска великого князя Юрия и спасшиеся бегством от разгрома. О захвате монголо-татарами Ростова в 1238 г. сообщает Лаврентьевская летопись [33]. В 1281 г. монголо-татарская рать опустошила окрестности Ростова, ограбила ростовские села [34].

Старинный Суздаль был разорен трижды. В 1238 г. монголо-татары «взяша Суждаль и святу Богородицю разграбиша, и двор княжь огнемь пожгоша и манастырь святаго Дмитрия пожгоша, а прочии разграбиша» [35]. В 1281 г. они опустошили окрестности Суздаля [36], а в 1293 г. рать Дюденя «градъ весь взяша» [37].

В Твери монголо-татары появились впервые в 1238 г. Здесь ими был убит сын Ярослава Всеволодовича [38]. В 1281 г. они, по свидетельству летописи, «около ТфЪри пусто сътвориша» [39]. В 1293 г. специальный поход на Тверь предпринял хан Токтомер и «велику тягость учини людемъ, овЪхь посече, а овЪхъ въ полонъ поведе...» [40].

Торжок брался монголо-татарами лишь однажды — в 1238 г. [41]

Прямое свидетельство о захвате ордынскими войсками Углича встречается в летописи под 1293 г. [42] Возможно, Углич пострадал от монголо-татар еще раньше в 1238 г. Лаврентьевская летопись сообщает, что после взятия Переяславля полки Батыя «оттолЪ всю ту страну и грады многы, все то плЪниша доже и до Торжку...» [44]. В числе «градов многих» был, вероятно, и Углич. Во всяком случае, археологическое обследование селищ около Углича указывает на их запустение в связи с нашествием монголо-татар [44].

Несомненно, что среди «градов многих», плененных Батыем, был Юрьев. Через него шла дорога от Владимира на Переяславль. В 1238 г. оба последних города были взяты монголо-татарами. Не мог избежать этой участи и лежавший между ними Юрьев. В 1281 г. монголо-татары ограбили окрестности Юрьева [45], а в 1293 г. ратью Дюденя был захвачен сам город [46].

До стоявшего сравнительно далеко на севере Ярославля монголо-татары добрались лишь один раз — в 1238 г. [47]

Как показывает приведенный материал, наиболее частым нападениям монголо-татар подвергались Владимир, Переяславль Залесский, Суздаль, Юрьев, а также Тверь. По географическому признаку эти города можно разделить на две группы. Одну группу составляют первые четыре города. Все они лежали в самом центре древней Ростово-Суздальской земли, в ее наиболее плодородной, богатой и обжитой части. Если не считать Ростова, именно эти города были самыми крупными в Северо-Восточной Руси в домонгольское время, на их обладании базировалась политическая и военная мощь владимиро-суздальских князей. Поэтому далеко не случайно, что удары монголо-татар направлялись прежде всего на Владимир, Переяславль, Суздаль и Юрьев. Разгрому периодически подвергались старые, давно колонизованные и густо населенные районы. Таким образом подрывалась материальная основа могущества князей Северо-Восточной Руси, особенно старшего из них — великого князя Владимирского, в корне пресекались возможность их усиления, стремление к объединению и отпору завоевателям. Со стороны монголо-татар это была продуманная политика, направленная на сохранение и упрочение своего господства над русскими землями.

От указанной группы четко отделяется Тверь. Она не меньше, чем центральные области, подвергалась в XIII в. нападениям монголо-татар. Эти нападения на самое западное княжество Северо-Восточной Руси имели целью уменьшить силу тверских князей, политическое значение которых v последней трети XIII в. серьезно возросло. Тверские князья даже отваживались на открытую борьбу с Ордой [48]. Однако вторжения монголо-татар на тверскую территорию не привели к ее запустению и обезлюдению. Дело в том, что с 40-х годов XIII в. усилился натиск Литвы на западные русские земли [49], и население этих земель стало сдвигаться к востоку в районы Твери, отчасти Москвы [50].

* * *

Походы Батыя и последующие карательные экспедиции монголо-татар оказали заметное влияние на формирование территорий княжеств Северо-Восточной Руси во второй половине XIII в. В 70-е годы XIII в. на Северо-Востоке насчитывалось 14 княжеств вместо 6, существовавших к 1237 г. К этому надо добавить, что территории двух наиболее крупных из них, Владимирского, остававшегося главным, и Переяславского, слились воедино в результате того, что Ярослав Переяславский, после гибели брата Юрия Всеволодовича на р.Сити оказавшийся старшим среди потомков Всеволода Большое Гнездо, в 1238 г. стал великим князем Владимирским [51]. Однако в том же 1238 г. он передал брату Святославу Суздаль, а брату Ивану — Стародуб [52]. Начался процесс трансформации прежних владимирской и переяславской земель, приведший к появлению новых княжеств. Все детали этого процесса, в том числе такие важные, как точный состав вновь образовавшихся княжеств, даты их появления и исчезновения, из-за фрагментарности источников не всегда определимы, но в целом процесс этот фиксируется достаточно четко всей совокупностью данных.

Стародубское княжество так и осталось за Иваном Всеволодовичем и его родом. В XIII в., именно под 1276 и 1281 гг., упоминается князь Михаил Иванович, в котором с основанием видят сына Ивана Стародубского [53]. В XIV в. потомки князя Ивана фигурируют с вполне определенными прозвищами Стародубских [54], для той поры служащими свидетельством существования Стародубского княжества.

Что касается княжества Суздальского, то его судьба была более сложной. Прежде всего необходимо выяснить, что означала передача Суздаля Святославу Всеволодовичу. В предыдущей главе говорилось, что в 1212/13 г. князь Святослав получил от своего брата великого князя Юрия Юрьев Польской. Этим княжеством он и владел до 1237 г. Переход в его руки в 1238 г. Суздаля не может не возбудить вопроса относительно того, был ли Суздаль дан Святославу вместо Юрьева или же он был придан к Юрьеву.

А.В.Экземплярский считал, что Святослав Всеволодович одновременно владел и Юрьевом, и Суздалем, причем центром его княжения стал Суздаль [55]. А.Е.Пресняков рассматривал Суздаль как какое-то особое владение Святослава, полученное им в качестве наследника владимирского великокняжеского стола [56]. Статус юрьевской территории в тот период А.Е.Пресняков не определял.

Заключение А.В.Экземплярского основано на недоразумении. Он полагал, что в 1242 г. Святослав Всеволодович украсил Георгиевский собор в Юрьеве, и выводил отсюда факт принадлежности последнего Святославу. На самом деле украшение юрьевского собора относится к 1234 г. [57] Никаких прямых известий за послемонгольское время, связывающих князя Святослава с Юрьевским княжеством, в летописях нет. По аналогии со Стародубом нужно думать, что в 1238 г. стольным городом Святослава стал Суздаль. Юрьевское же княжество вошло в состав владений великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича. Так, впрочем, продолжалось всего несколько лет.

Когда 30 сентября 1246 г. умер отравленный монголо-татарами великий князь Ярослав, владимирский стол занял Святослав Всеволодович. Своих племянников он «посади по городом, яко же ,бЪ имъ отець оурядилъ Ярославъ» [58]. У Ярослава оставалось семь сыновей [59], и сам факт наделения каждого из них княжеством означал дробление старой владимирско-переяславской территории на ряд более мелких владений. Ярославичи остались недовольны распределением между ними столов их дядею. В 1247 г. князь Андрей Ярославич отправился к Батыю, очевидно, хлопотать о расширении своей отчины. За ним последовал Александр Невский [60]. А их брат Михаил Хоробрит в 1248 г. согнал с великого княжения Святослава Всеволодовича и сам стал владимирским князем [61]. Зимой 1248/49 г. Михаил погиб в сражении с литовцами [62], а в конце 1249 г. на Русь вернулись из Каракорума, Александр и Андрей. Монголо-татары «приказаша Олександрови Кыевъ и всю Русьскую землю, а Андреи сЪде в Володимери на столЪ» [63]. Передача Невскому Киева и Южной Руси была, по-видимому, фикцией. Александр Ярославич предпочел этой разграбленной монголо-татарами области нетронутый ими Новгород Великий. Там он пробыл до 1252 г., когда получил ярлык на великое княжество Владимирское и «старЪишиньство во всей братьи его» [64]. Андрей же Ярославич, рискнувший перестать «цесаремъ служити», был лишен владимирского стола и был вынужден искать пристанища в Швеции [65].

Бурные события конца 40 — начала 50-х годов XIII в. в Северо-Восточной Руси, видимо, сопровождались частыми перемещениями князей, возникновением и ликвидацией княжеств, но с вокняжением во Владимире Александра Невского политическое положение в основном стабилизировалось.

От 1250 г. сохранилось известие о поездке князя Святослава Всеволодовича с сыном Дмитрием в Орду [66]. Хотя цель поездки в летописи скрыта, но такие путешествия русских князей с сыновьями-наследниками к ханам обычно совершались тогда, когда речь шла о закреплении за Рюриковичами их княжеств-отчин [67]. Очевидно, к 1250 г. Святослав уже обладал таким княжеством. Поскольку правнук Святослава носил прозвище Юрьевского [68], можно думать, что в 1250 г. Святослав владел уже не Суздальским, а Юрьевским княжеством. С Суздальским княжеством Святослав Всеволодович мог расстаться или в 1247 г., когда, став великим князем, он уступил его одному из своих племянников [69], или в 1248 г., когда он потерял Владимирское княжение [70]. Во всяком случае, в юрьевского князя Святослав превратился, по-видимому, в результате событий 1248 г. Таким образом, Суздаль был в руках Святослава Всеволодовича примерно до 1247—1248 гг. Произошло ли в 1247 г. воссоединение территорий Суздальского и великого Владимирского княжеств или же Суздальское княжество продолжало функционировать, но уже под властью одного из Ярославичей, сказать трудно. Бесспорно, однако, что позже, во второй половине XIII в., Суздальское княжество существовало. Свидетельства тому — известие 1264 г. о смерти князя Андрея Ярославича Суздальского и сообщение под 1279 г. о кончине сына Андрея князя Юрия Суздальского и захоронении его в Суздале в соборной церкви Богородицы [71].

Князь Андрей, бежавший в 1252 г. от монголо-татар «за море», к 1257 г. был уже на Руси [72]. В том году он ездил в Орду и вернулся вместе с Александром Невским и Борисом Ростовским «въ свою отчину» [73]. По-видимому, поездка Андрея к хану была вызвана необходимостью утверждения за ним княжества, и именно Суздальского. Суздаль должен был выделить ему великий князь Александр Ярославич. Если так, то надо полагать, что до 1257 г. Суздаль входил в состав земель великого княжества Владимирского. А поскольку Александр стал великим князем в 1252 г., можно считать, что по меньшей мере в 1252—1257 гг. суздальская территория составляла единое целое с владимирской. Из сказанного следует, что Суздальское княжество как самостоятельная политическая единица на протяжении 1238—1257 гг. существовало с перерывами. И только в 1257 г. оно окончательно выделилось из состава великого княжества Владимирского.

История другого старого центра Северо-Восточной Руси — Переяславля — за первые 10—15 лет ордынского ига также представляет много неясного. Правда, в свое время А.В.Экземплярский был убежден, что Переяславское княжество еще при жизни отца, т.е. в период между 1238 и 1246 гг., получил Александр Невский. По его мнению, «Переяславль, по образовании великого княжества Владимирского, был как бы необходимой принадлежностью этого последнего: великие князья сажали в нем или сыновей своих, или самых близких родичей...» [74]. И старший сын Ярослава Всеволодовича Александр, по утверждению А.В.Экземплярского, «сидел в Переяславле не только при отце, но и при великих князьях — его преемниках», владел Переяславлем «до занятия им великокняжеского стола» [75].

Наблюдения и заключения А.В.Экземплярского были поддержаны и развиты А.Е.Пресняковым. Он пришел к выводу, что в послемонгольское время Переяславское княжество постоянно передавалась по нисходящей линии старшему из сыновей великого князя, который являлся преемником отца на столе великого княжения Владимирского. «Тесная и длительная связь переяславского стола с великим княжением, — обобщал А.Е.Пресняков, — наложила особую печать на отношение князей к Переяславлю и придала ему несколько исключительное значение» [76].

Между тем представление исследователей о принадлежности Переяславского княжества Александру Ярославичу в 1238—1252 гг. зиждется на единственном летописном известии 1240 г., причем в редакции поздних летописных сводов [77]. Если же обратиться к наиболее раннему летописному памятнику, сохранившему это сообщение, то там читается следующий текст: «В то же лЪто, той же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с женою и со всЪмь дворомь своимь, роспЪвъся с новгородци» [78]. Сама терминология сообщения («къ отцю в Переяславль», а не «к себЪ в Переяславль»), уход в Переяславль старшего Ярославича с матерью, для которой естественнее пребывание в великокняжеском городе, а не в центре удельного княжения, отсутствие в Переяславле каких-либо представителей «своего двора» князя Александра говорят о том, что Переяславль принадлежал не Невскому, а его отцу, великому князю Ярославу Всеволодовичу.

Характерно, что современник Александра Ярославича, составивший его жизнеописание, «отечеством» Александра называл Новгород Великий [79], о Переяславле же не упоминал совершенно.

Показательно также сообщение Новгородской I летописи старшего извода об отражении в 1245 г. нападения литовцев на Торжок и Бежицы: «Погониша по нихъ Явидъ и Ербетъ со тфЪричи и дмитровци, и Ярославъ с новоторжьци; и биша я подъ Торопчемь, и княжици ихъ въбЪгоша в Торопечь. Заутра приспЪ Александръ с новгородци, и отяша полонъ всь...» [80]. Благодаря этой записи выясняется, что Тверь и Дмитров, составные части Переяславского княжества домонгольской поры, управлялись наместниками Явидом и Кербетом [81]. Их неучастие в последующих военных действиях Александра Невского, осадившего Торопец, а затем преследовавшего бежавших литовцев, указывает, что они были наместниками не Александра, а его отца, великого князя Ярослава Всеволодовича [82]. Следовательно, переяславская территория принадлежала не Александру, а входила в состав Владимирского великого княжества [83].

Три приведенных свидетельства говорят о том, что Переяславль и территория бывшего Переяславского княжества удерживались Ярославом Всеволодовичем под своей рукой и при его жизни не передавались кому-либо из его сыновей.

Из четвертого свидетельства можно извлечь прямые данные об уделе Александра Невского. В договорной грамоте тверского князя Михаила Ярославича с Новгородом Великим, составленной между ноябрем 1296 г. и февралем 1297 г. [84], содержится следующий пункт: «А кто будеть давныхъ людии въ Торъжьку и въ ВолоцЪ, а позоровалъ ко ТфЪри при ОлександрЪ и при ЯрославЪ, тЪмъ тако и сЪдЪти, а позоровати имъ ко мнЪ» [85]. Очевидно, в грамоте упоминаются люди, «позоровавшие» к Твери, когда та стала центром самостоятельного княжества. С этой точки зрения вполне понятно упоминание в докончании отца Михаила Ярослава Ярославича, в свое время сидевшего на тверском столе. Но ранее Ярослава в грамоте назван Александр, и в нем нельзя не видеть старшего брата Ярослава Александра Невского. Становится очевидным, что он-то и был первым тверским князем.

Поскольку в 1245 г. Тверью управлял наместник великого князя Ярослава Всеволодовича, надо считать, что Тверское княжество образовалось после названной даты. По-видимому, Тверь была получена Александром по завещанию отца, реализованному в 1247 г. великим князем Святославом Всеволодовичем. Александру недаром была предназначена самая западная часть владимирской территории: она непосредственно смыкалась с землями Великого Новгорода, где княжил Александр [86].

Что касается его брата Ярослава, до сих пор единодушно принимаемого всеми исследователями за первого князя Твери, то самая ранняя запись, где он назван тверским князем, относится только к 1255 г. [87] Древнейшее же известие о его владениях рисует его князем совсем другого княжества.

Выше уже цитировался летописный рассказ под 1252 г. о «бегании» великого князя Андрея Ярославича перед монголо-татарами, которые чуть было не схватили его у Переяславля. Великому князю удалось ускользнуть. Тогда монголо-татары начали грабить окрестности Переяславля, «и княгыню Ярославлю яша и дЪти изъимаша и воеводу Жидослава ту оубиша и княг(ын)ю оубиша и дЪти Ярославли в полонъ послаша» [88]. Из этого текста А.Е.Пресняков заключал, будто Переяславль принадлежал Андрею [89]. Но если в Переяславле или в переяславской округе находились жена Ярослава, его дети, то это вернейшее указание на то, что Переяславль был его резиденцией.

Получить Переяславль Ярослав мог в 1247 г. по завещанию отца или позже, в 1248—1249 гг., по соглашению со своими братьями, великими князьями Михаилом или Андреем. Но после утверждения во Владимире Александра Ярославича Переяславль переходит в состав великого княжения, и в 1263 г. Невский завещает Переяславское княжество своему старшему сыну Дмитрию. Следовательно, в какой-то момент после 1252 г. Ярослав был лишен переяславского стола [90]. По-видимому, между Александром и Ярославом произошел насильственный обмен: Александр забрал себе Переяславль, вновь включив его во владимирскую территорию, а Ярославу отдал свое отчинное Тверское княжество. В дальнейшем Тверское княжество утвердилось за Ярославом Ярославичем и его потомками, а Переяславское княжество — за старшими потомками Александра Невского.

Под 1280 г. летопись сообщает, что скончался «князь Давыдъ Костянтиновичь, внукъ Ярославль, Галичскыи и Дмитровьскыи» [91]. Прозвище князя свидетельствует о существовании Галицко-Дмитровского княжества, составленного довольно искусственно из двух разделенных дальними расстояниями центров: Дмитрова, прежде входившего в состав Переяславского княжества, и Галича Мерского, бывшего частью владимирской великокняжеской территории. Вслед за исследователями образование этого княжества можно отнести к 1247 г., когда Святослав Всеволодович раздавал «грады» своим племянникам. Видимо, тогда Константин Ярославич и получил Дмитров с Галичем [92]. Во всяком случае необычная география владений его сына косвенно свидетельствует о раннем их образовании, поскольку именно в первые годы после Батыева нашествия из разоренной Северо-Восточной Руси непросто было выкроить территориально компактные уделы [93]. Упоминания под 1334 и 1335 гг. князей Бориса Дмитровского и Федора Галицкого [94] свидетельствуют о том, что между 1280 и 1334 гг. Галицко-Дмитровское княжество распалось надвое соответственно двум своим центрам.

К послемонгольскому времени относится становление и Московского княжества.

На протяжении XII — первых десятилетий XIII в. Москва входила в состав территории великого княжества Владимирского. Как показал М.Н.Тихомиров, во второй половине XII—начале XIII в. наблюдается несомненный экономический рост Москвы [95]. Последнее обстоятельство объясняет действия четвертого сына Всеволода Большое Гнездо, Владимира, который в 1213 г. сделал попытку закрепиться в Москве, отдав ей предпочтение перед Юрьевом Польским, выделенным ему по отцовскому ряду [96]. Тем не менее Москва не стала тогда столицей самостоятельного княжества. Летопись подчеркивает, что Владимир захватил город «брата своего» Юрия Владимирского [97], что Москва была «своим городом» Юрию [98]. К тому же Владимир сидел в Москве всего несколько месяцев [99]. В последующее время Москва по-прежнему в составе великого княжества Владимирского [100].

Первым московским князем считается Михаил Ярославич Хоробрит, сын уже упоминавшегося великого князя Ярослава Всеволодовича [101]. Вполне возможно, что при нем Москва действительно стала центром самостоятельного княжества. Однако категорично настаивать на этом нельзя. Дело в том, что мнение исследователей о Михаиле Хоробрите как первом московском князе основывается на текстах Новгородской IV летописи и Тверского сборника, где Михаил назван Московским [102]. По сравнению с текстом Новгородской IV летописи текст Тверского сборника явно вторичен [103]. Следовательно, старшим является сообщение Новгородской IV летописи: «князи Суздальстии побита Литву у Зубцева. А Михаил Ярославичь Московьскии убиенъ бысть отъ Литвы на ПоротвЪ». В основном источнике Новгородской IV летописи — Новгородско-Софийском своде 30-х годов XV в. — этого известия, по-видимому, не было. Оно отсутствует в списках Софийской I летописи старшего извода, почти во всех списках Софийской I летописи младшего извода, а в Синодальном списке № 154 Михаил не назван Московским [104]. Не было сообщения о гибели Хоробрита и в одном из дополнительных источников Новгородской IV летописи — Софийском временнике, отразившемся в Новгородской I летописи младшего извода [105]. Оно могло попасть в Новгородскую IV летопись из ростовского владычного свода времен архиепископа Ефрема [106]. До настоящего времени этот ростовский свод не дошел. Насколько можно судить по сокращенному ростовскому своду конца XV в., известие о смерти Михаила имелось в ростовском летописании [107]. Но назывался ли в своде Ефрема Хоробрит московским князем, сказать трудно. В упомянутом ростовском своде конца XV в. такого определения нет. Нет его и в записи о гибели Михаила Лаврентьевской и Симеоновской летописей [108]. К тому же Новгородская IV летопись называет Михаила Московским после собственного сообщения о захвате им стола великого княжения Владимирского, т.е. когда Михаил был уже не московским, а владимирским князем [109]. В последней связи примечательно, что убитого на р.Протве Михаила похоронили не в Москве, а во Владимире [110]. Поэтому делать бесспорный вывод о вокняжении в Москве Михаила Хоробрита па основании сообщения Новгородской IV летописи нельзя. Не исключена возможность, что Михаила Ярославича назвали Московским позднейшие книжники.

Впрочем, если принять версию о Хоробрите как первом московском князе, его княжение в Москве должно было быть очень недолгим. Москва досталась ему, очевидно, по разделу 1247 г. Погиб Михаил зимой, в конце 1248 или начале 1249 г. [111] До этого он согнал своего дядю Святослава Всеволодовича с великого княжения и сам сел на владимирский стол. Если верить сообщению Новгородской IV летописи, Святослав занимал великокняжеский стол один год [112]. Отсюда вытекает, что Михаил Хоробрит мог княжить в Москве не более года.

После Хоробрига князей в Москве источники не упоминают. По всей вероятности, город с тянувшей к нему территорией вошел в состав великого княжества Владимирского. Во всяком случае, Москвой распоряжался великий князь Александр Ярославич, выделивший Московское княжество в удел своему младшему сыну Даниилу.

Но двухлетний Даниил не стал в 1263 г. московским князем. Об этом можно судить на основании одного известия Тверской летописи. Там упоминается грамота, по сути дела представлявшая собой дипломатическую ноту, посланная тверским князем Иваном Михайловичем московскому князю Василию Дмитриевичу в 1408 г. по поводу совместных действий против Литвы. В грамоте содержалась любопытная ссылка на то, что Даниила Александровича, предка Василия Московского, воспитал пращур Ивана Михайловича Ярослав Ярославич, тиуны которого семь лет сидели в Москве [113]. Едва ли можно сомневаться в достоверности этого сообщения, включенного в важный официальный документ. Ярослав Ярославич был не только тверским князем. После смерти Александра Невского он сел на великокняжеский стол во Владимире и занимал его семь лет вплоть до своей смерти [114]. Именно эти семь лет и имела в виду грамота Ивана Тверского. Из сообщения грамоты вытекает, что во время своего великого княжения Ярослав удерживал Москву под своей властью, а управляли ею великокняжеские наместники — тиуны. Следовательно, окончательное отделение Московского княжества от Владимирского произошло не ранее 70-х годов XIII в. Во всяком случае, Даниил Александрович как московский князь упоминается впервые в 1283 г. [115]

Летописное известие 1265 г. свидетельствует о существовании Костромского княжества [116]. Кострома принадлежала Василию Ярославичу, сыну великого князя Ярослава Всеволодовича. Вероятно, он получил ее при раздаче княжений Святославом в 1247 г. Тогда Василию было неполных шесть лет [117], и возможно, что фактически Кострома стала центром особого княжества несколько позже, примерно в середине 50-х годов XIII в. В 70-е годы XIII в. костромской князь играл уже активную политическую роль в делах Северо-Восточной Руси [118]. В 1272 г. Василий Костромской стал великим князем Владимирским [119], а затем после вооруженной борьбы со своим племянником Дмитрием Александровичем утвердился в Новгороде Великом [120]. Однако со смертью Василия Ярославича в январе 1277 г. Костромское княжество перестало существовать, и его территория была воссоединена с территорией великого княжества Владимирского [121]. В 1293 г. великий князь Дмитрий Александрович сделал попытку вновь выделить Костромское княжество из состава владимирских земель, но это княжество во главе с его сыном Иваном просуществовало самое большее несколько месяцев, после чего Кострома снова стала частью великокняжеских владений [122].

На востоке Суздалыцины образовалось Городецкое княжество. Первое известие о нем относится к 1282 г. [123] Но поскольку городецким князем был третий сын Александра Невского, Андрей, следует полагать, что Городец был выделен ему по завещанию отца. Поэтому становление Городецкого княжества следует относить к периоду между 1263 и 1282 гг. [124] Помимо Городца, это княжество включало в свой состав Нижний Новгород и, вероятно, Унжу.

Среди владений потомков старшего сына Всеволода Большое Гнездо Константина в послемонгольский период также появилось новое государственное образование.

После гибели в 1238 г. ростовского князя Василька Константиновича из его владений выделилось Белозерское княжество. Под 1251 г. Лаврентьевская летопись сообщает, что «поЪха ГлЪбъ на БЪлоозеро в свою отчину» [125]. Речь идет здесь о младшем сыне Василька, родившемся в 1237 г. [126] Вполне правдоподобно предположение, что Василько сам выделил Белоозеро из состава Ростовского княжества пеленочнику Глебу. Возможно, не случайно Глеб отправился на Белоозеро именно в 1251 г., когда, по понятиям тех времен, он стал совершеннолетним (ему исполнилось 13 лет) и мог вступить во владение завещанной ему отчиной.

Старший брат Глеба Борис получил Ростов [127]. Но в 1277 г. после смерти Бориса ростовским князем стал Глеб [128]. Затем Ростовским княжеством владели сыновья Бориса Дмитрий и Константин [129]. В конце XIII — начале XIV в. в состав Ростовского княжества входили Ростов и Устюг [130]. Владельческая судьба Белоозера довольно туманна. Сын Глеба Белозерского Михаил был похоронен не в своем отчинном городе, а в Ростове [131]. Еще при его жизни Белоозеро попало в руки старшего сына Бориса Ростовского Дмитрия, очевидно в результате насильственного захвата в 1279 г. [132] По разделу 1286 г. с братом Константином Дмитрий получил Углич и Белоозеро, а Константин — Ростов и Устюг [133]. Однако позднее Ростов и Устюг оказались в руках Дмитрия [134]. Константин же распоряжался Угличем: в 1292 г. он посадил туда своего сына Александра [135]. По всей вероятности, братья поменялись владениями. В таком случае Белоозеро должно было отойти Константину и сохраниться за ним и тогда, когда он после смерти Дмитрия в 1294 г. сел в Ростове, наследовав земли брата. О пребывании в XIII в. на Белоозере внука белозерского князя Глеба Васильковича Федора сведений нет. Возможно поэтому, что Белозерское княжество возобновились только в XIV в., когда Федор Михайлович женился в Орде и подкрепил свои отчинные права ордынской помощью [136].

На углицком столе, ставшем выморочным после смерти в 1283 г. младшего сына первого углицкого князя Владимира Константиновича Романа [137], в конце XIII — начале XIV в. сидел, по-видимому, сын ростовского князя Константина Борисовича Александр [138].

Ярославским княжеством после пресечения мужской линии рода Всеволода Константиновича завладел отпрыск смоленских князей Федор Ростиславич, женившийся около 1260 г. на внучке Всеволода Марии Васильевне [139]. Ярославль выпал из общей отчины Константиновичей. Он сохранился за потомством Федора Смоленского.

Для послемонгольского периода XIII в. важно отметить одно обстоятельство, влиявшее на формирование территорий различных княжеств Северо-Восточной Руси. Великий князь Ярослав Всеволодович, его братья и сыновья, а также их потомки не искали земель, некогда принадлежавших Константину Всеволодовичу Ростовскому. Со своей стороны и Константиновичи не претендовали на какие-либо владения Ярославичей и младших Всеволодовичей. Прослеживается строгое разграничение территорий, являвшихся отчинами двух крупных княжеских ветвей. Кажется, единственным исключением был захват в 1293 г. ярославским князем Федором Ростиславичем Переяславля [140]. Впрочем, он занял его с согласия ставшего великим князем Андрея Александровича Городецкого [141]. Переяславль князь Федор удерживал около года [142]. Затем город был возвращен отчичу — князю Дмитрию Александровичу. Но возможно, что в результате захвата переяславской территории в 1293г. за ярославскими князьями остались земли близ Соли Великой и Нерехты, о чем свидетельствуют данные XV—XVII вв. [143]

Итак, в период с 1238 по 1300 г. в Северо-Восточной Руси появились восемь новых княжеств: Стародубское, Суздальское, Тверское, Галицко-Дмитровское, Костромское, Московское, Городецкое и Белозерское. Два из них — Суздальское и Стародубское — существовали еще в домонгольский период, правда довольно непродолжительное время [144]. Поэтому было бы точнее говорить о возобновлении этих двух княжеств. Но остальные шесть впервые стали таковыми в послемонгольское время.

Весьма показательна география новых государственных образований. В центральной части старой Ростово-Суздальской земли образовались всего три княжества: Стародубское, Суздальское и Дмитровское (часть Галицко-Дмитровского княжества). Из них совершенно новое только одно — Дмитровское. Остальные пять княжеств и Галицкая часть Галицко-Дмитровского княжества возникли на окраинах древней Суздальщины, охватывая широкой подковой с запада (Москва, Тверь), севера (Белоозеро, Кострома, Галич) и востока (Городец) ее территориальное ядро. (См. рис. 4).

Рис.4. Княжества Северо-Восточной Руси в 70-е годы XIII в.

Такое расположение новых княжеских центров на русском Северо-Востоке в послемонгольское время (до конца XIII в.) далеко не случайно. Как было показано выше, монголо-татарским нападениям во второй половине XIII в. подвергались преимущественно центральные области Северо-Восточной Руси. Естественным следствием предпринимаемых с юга ордынских походов было бегство русского населения в более безопасные от монголо-татарских вторжений места.

Уже нашествие Батыя вызвало определенное перемещение населения. Под угрозой иноземного завоевания значительная часть жителей городов и сел Суздальщины бежала на северо-запад, в Новгород Великий. Свидетельство тому — горькая и образная картина избиения людей, пытавшихся уйти от Батыя из Торжка «Серегерским путем» в Новгород. По словам новгородского летописца, монголо-татары «все люди сЪкуще, акы траву» [145]. Смерть от монголо-татарской сабли на «Серегерском пути» нашли, очевидно, не только жители близлежащих мест, но и беженцы из внутренних районов Владимиро-Суздальской Руси. Другая часть населения Суздальщины бежала на север, в район Белоозера. Там переждал Батыев погром ростовский епископ Кирилл [146]. Конечно, не он один спасался в Белоозере, вместе с ним туда ушли и другие жители Ростова.

В последующее время отлив населения из центральных областей Владимиро-Суздальской Руси продолжался. Выше уже приводились сведения об уходе населения Переяславля и его округи перед Дюденевой ратью. Археологическое изучение сельских поселений по р. Клязьме и к северу от нее, т.е. в пределах владимирской, суздальской, переяславской и юрьевской территорий, позволяет прийти к выводу о запустении большинства из них не позднее XIII в. [147] В то же время данные археологии свидетельствуют о притоке населения в районы Ярославского Поволжья, Москвы, Твери, р.Шексны [148]. Яркий рассказ о том, как при нашествии Дюденя осенью 1293 г. из разных мест сбегались люди в Тверь, сохранила летопись: «бяше бо ся умножило людей и прибЪглыхъ въ Тфери и из ыныхъ княженеи и волостеи» [149]. Показания письменных источников подтверждают, таким образом, факт ухода населения из центра на запад, в Тверское княжество. Увеличивалось население и восточных окраин. В 1274 г. при поставлении во Владимирские епископы Серапиона среди трех главных городов его епархии был назван Нижний Новгород [150]. В то же время не были упомянуты такие крупные города, как Переяславль и Москва, также бывшие под церковной юрисдикцией владимирского владыки. И если Нижний Новгород рассматривался как один из основных городов епископии, то это, конечно, косвенный показатель роста населения в данном районе. В 60—70-е годы XIII в. заметно возросла в поволжской торговле роль Костромы. Так, в 1270 г. здесь были задержаны купцы, возвращавшиеся с товарами в Новгород Великий [151]. Рост торгового значения Костромы в определенной степени был связан с увеличением населения в Поволжье.

Приток населения в безопасные от монголо-татарскпх «нахожений» не только западные, как считал М.К.Любавский, но и северные и восточные окраины старой Ростово-Суздальской земли способствовал подъему этих окраин. Князья и боярство находили здесь достаточное число плательщиков феодальных повинностей и воинов для своих дружин. Итогом было образование новых, периферийных княжеств, призванных сыграть свою историческую роль в судьбах русского Северо-Востока. Великий князь Владимирский, обладавший традиционным политическим старшинством, дипломатическими и военными прерогативами среди князей — потомков Всеволода Большое Гнездо, был уже не в состоянии поддерживать свою власть, распоряжаясь лишь территорией Владимирского великого княжества, сильно сократившейся к последней трети XIII в. После смерти Александра Невского в 1263 г. борьбу за великокняжеский стол повели и его занимали тверской князь Ярослав Ярославич, костромской князь Василий Ярославич, переяславский князь Дмитрий Александрович, его брат Андрей Городецкий [152]. С середины 90-х годов XIII в. в схватку за стол великого княжения активно вмешивается московский князь Даниил Александрович [153]. Чрезвычайно показательно, что, кроме переяславского князя, все остальные претенденты и носители высокого титула представляли княжества, возникшие на периферии Суздальщины в послемонгольское время. Участие тверского, костромского, Городецкого и московского князей в борьбе за владимирское наследие свидетельствует о том, что во второй половине XIII в. уходит в безвозвратное прошлое политическое значение древнейших городов Волго-Окского междуречья. Происходит объективный процесс изменения территориальной основы консолидации северо-восточных княжеств. Выгоды географического положения Твери, Костромы, Городца и Москвы, явившиеся результатом демографических изменений в Северо-Восточной Руси, вызванных монголо-татарским игом, несомненно, благоприятствовали тому, что именно эти города в противовес всем остальным смогли успешно претендовать на роль того центра, вокруг которого в будущем смогла бы объединиться вся Северо-Восточная Русь.

---

1. ПСРЛ. 2 е изд. Л., 1926-1928, т.1, стб.464.

2. Насонов А.Н. История русского летописания XI- начала XVIII века. М., 1969, с.186, 192-193, 198 (о привлечении ростовского летописного материала 80-х годов XIII в. для описания более ранних событий, в том числе Батыева нашествия); Прохоров Г.М. Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи. - ТОДРЛ. Л., 1974, т.28, с.95-96 (автор предполагает, что описание Батыева нашествия составлено в 1377 г. при переписывании свода 1305 г. мнихом Лаврентием; предположение сомнительно).

3. ПСРЛ, т.1, стб.473.

4. Весьма показательно, что термин «Русь» в послемонгольское время (примерно с середины XIII в.) обозначает уже не киевский Юг, а Северо-Восток. - Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. - ЛЗАК. СПб., 1908, вып.20, с.328-329.

5. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918, с.48-49; Насонов А.Н. Монголы и Русь. М.; Л., 1940, с.5, 8, 153; Рыбаков Б.А. Ремесло древней Руси. М., 1948, с.525-526, 534, 537; Кучкин В.А. Роль Москвы в политическом развитии Северо-Восточной Руси конца XIII века. - В кн.: Новое о прошлом нашей страны. М., 1967, с.54; Он же. Формирование княжеств Северо-Восточной Руси в послемонгольский период (до конца XIII в.). - Вопр. географии. М., 1970, вып.83. с.96-97, 101, 109-112.

6. Ключевский В.О. Сочинения. М., 1956, т.1, с.337.

7. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1960, кн.2, т.3/4, с.454. У В.О Ключевского это наблюдение С.М.Соловьева получило более образное, но научно менее точное выражение: «В Москву, как в центральный водоем, со всех краев Русской земли, угрожаемых внешними врагами, стекались народные силы благодаря ее географическому положению» (Ключевский В.О. Соч. М., 1957, т.2, с.10).

8. Любавский М.К. Возвышение Москвы. - В кн.: Москва в ее прошлом и настоящем. М. [1909], вып.1, с.67-72.

9. Пресняков А.Е. Указ. соч., с.114.

10. ПСРЛ. 2-е изд. СПб., 1908, т.2, стб.780; НПЛ, с.75.

11. ПСРЛ, т.1, стб.463.

12. НПЛ, с.75; ПСРЛ, т.1, стб.463.

13. ПСРЛ, т.1, стб.463; НПЛ, с.75-76.

14. ПСРЛ, т.2, стб.781: «град емоу иэбившоу ВолодимЪрь». В Лаврентьевской все рассказы об избиениях в статье 6745 года являются вставками, они заимствованы из предыдущих статей этой летописи.

15. ПСРЛ, т.1,стб.473.

16. Там же.

17. ПСРЛ. СПб., 1913, т.18, с.78.

18. Там же, с.82; ср.: НПЛ, с.327.

19. НПЛ, с.76.

20. Приселков М.Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950, с.346; ПСРЛ, т.18, с.53; ср.: НПЛ, с.327.

21. ПСРЛ, т.1, стб.464.

22. Там же.

23. ПСРЛ, т.1, стб.470.

24. НПЛ, с.76, 327; ПСРЛ, т.18, с.82.

25. ПСРЛ, т.1, стб.460-461: НПЛ, с.76.

26. ПСРЛ, т.18, с.82; ср.: НПЛ, с.327.

27. НПЛ, с.76.

28. ПСРЛ, т.1, стб.473.

29. Там же, т.18, с.78; т.1, стб.525 (ограбление первяславсквх сел), НПЛ, с.324.

30. ПСРЛ, т.18, с.82.

31. Насонов А.Н. История русского летописания..., с.194.

32. НПЛ, с.76.

33. ПСРЛ, т.1, стб.464.

34. Там же, т.18, с.78; т.1, стб.525.

35. Там же, т.1, стб.462.

36. Там же, т.18, с.78.

37. Там же, с.82.

38. НПЛ, с.76.

39. ПСРЛ, т.18, с.78.

40. Там же, с.83.

41. НПЛ, с.76.

42. ПСРЛ, т.18, с.82.

43. Там же, т.1, стб.464.

44. Каргалов В.В. Последствия монголо-татарского нашествия XIII в. для сельских местностей Северо-Восточной Руси. - Вопр. истории, 1965, № 3, с.56.

45. ПСРЛ, т.18, с.78.

46. Там же, с.82.

47. Там же, т.1, стб.464.

48. В 1293 г. возможность сопротивления тверичей заставила Дюденя и князя Андрея Александровича воздержаться от похода на Тверь. - Там же, т.18, с.83.

49. В.В.Каргалов объясняет отмеченное В.В.Седовым запустение сельских поселений в центре Смоленского княжества в XIV-XV вв. влиянием ордынского ига (Каргалов В.В. Указ. соч., с.56). Однако запустение Смоленской земли логичнее связывать с военными походами литовских князей. Об этих походах см. в кн.: Пашуто В.Т. Образование Литовского государства. М., 1959, с.375-378, 381, 384-387, 392-397.

50. Под влиянием этих сдвигов, видимо, сформировались в послемонгольское время такие восточные уделы Смоленского княжества, как Вяземский и Можайский. - Любавский М.К. Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства ко времени издания первого литовского Статута. М., 1892, с.33; Родословные книги. - Временник МОИДР. М., 1851, кн.10, с.54.

51. «Ярославъ сынъ Всеволода Великаго сЪде на столЪ в Володимери». - ПСРЛ, т.1, стб.467 (первая запись под 6746 г.).

52. Там же.

53. Там же, т.18, с.75, 78; Экземплярский А.В. Великие и удельные киязья Северной Руси в татарский период. СПб., 1891, т.2, с.179.

54. ПСРЛ. Пг., 1922, т.15, вып.1, стб.46, 64.

55. Экземплярский А.В. Указ. соч. СПб., 1889, т.1, с.23, примеч. 57; т.2, с.257.

56. Пресняков А.Е. Указ. соч., с.54 и примеч.3.

57. ПСРЛ, т.1, стб.460. Утверждая, что в 1242 г. Святослав Всеволодович украшал юрьевский Георгиевский собор, А.В.Экземплярский ссылался на Воскресенскую летопись. - Экземплярский А.В. Указ. соч., т.1. с.23, примеч.57; т.2, с.257, примеч.693 (везде фигурирует ПСРЛ, т.7, с.137-138). На самом деле в Воскресенской летописи об украшении Георгиевского собора говорится лишь под 1234 (6742) г. (ПСРЛ. СПб., 1856, т.7, с.138). Видимо, А.В.Экземплярский спутал 6742 г. и 1242 г.

58. ПСРЛ, т.1, стб.471.

59. Там же, стб.469; Экземплярский А.В. Указ. соч., т.1, с.19.

60. ПСРЛ, т.1, стб.471.

61. ПСРЛ. 2-е изд. Пг., 1915, т.4, ч.1, вып.1, с.229.

62. Там же, т.1, стб.471.

63. Там же, стб.472.

64. Там же, стб.473.

65. Там же, стб.473,524; НПЛ, с.304.

66. ПСРЛ, т.1, стб.472, 469 (имя сына).

67. А.В.Экземплярский утверждал, что в 1250 г. князь Святослав «ходил в Орду хлопотать о возвращении великокняжеского стола» (Экземплярский А.В. Указ. соч., т.1, с.23). Если так, то почему свою поездку Святослав предпринял не в 1248 г., когда погиб его соперник Михаил, а только в 1250 г., и не один, а с сыном? Недоумения рассеиваются при предположении, что целью поездки Святослава в Орду в 1250 г. было закрепление за ним и его сыном Юрьевского княжества.

68. ПСРЛ, т.15, вып.1, стб.52; Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.259.

69. Утверждение А.В. Экземплярского, будто Святослав Всеволодович, став великим князем, уступил Суздаль своему племяннику Андрею Ярославичу, ни на чем не основано. - Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.391.

70. А.Е.Пресняков потерю Святославом Суздаля связывал с потерей им великого княжения Владимирского. - Пресняков А.Е. Указ. соч., с.54.

71. ПСРЛ, т.18, с.72,77.

72. Там же, т.1, стб.474. А.В.Экземплярский датирует возвращение Андрея Ярославича 1256 г. (Экземплярский А.В. Указ. соч., т.1, с.27). Однако такая датировка не находит опоры в источниках. В древнейших сводах Андрей после своего бегства впервые упоминается под 1257 г.

73. ПСРЛ, т.1, стб.474.

74. Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.4.

75. Там же.

76. Пресняков А.Е. Указ. соч., с.54.

77. Ср.: Экземплярский А.В. Указ. соч., т.1, с.31, примеч.82. Характерно что А.Е.Пресняков, рассматривая вопрос о принадлежности Переяславля Александру Невскому до 1252 г., вообще не сделал ни одной ссылки на источник (Пресняков А.Е. Указ. соч., с.54).

78. НПЛ, с.78.

79. «Приидоша пакы от Западпыя страны и возградиша град въ отсчьствЪ АлександровЪ» (Бегунов Ю.К. Памятник русской литературы XIII века: «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965, с.169). Речь идет о возведенной в 1240 г. немцами крепости в Копорье (НПЛ, с.78). Как думает Ю.К.Бегунов, Житие Александра Невского было написано в 1282-1283 гг. во Владимирском Рождественском монастыре (Бегунов Ю.К. Указ. соч., с.61).

80. НПЛ, с.79.

81. Имя Ербет, - скорее всего, описка вместо Кербет. Ср.: НПЛ, с.304.

82. Кербет был участником битвы на Чудском озере в 1242 г., возглавляя вместе с братом псковского посадника авангард соединенных новгородскопсковско-владимирских войск (НПЛ, с.78). Сын Явида Давыд, как, видимо, и его отец, принадлежал к видным великокняжеским боярам, отправляя в конце своей жизни, судя по всему, должность костромского наместника великого князя Владимирского (ПСРЛ, т.18, с.76, 86).

83. Данный факт, взятый сам по себе, еще не исключает возможности владения Александром собственно Переяславлем. Но даже если бы это было так, надо признать, что Александр владел весьма урезанным Переяславским княжеством по сравнению с тем, каким обладал его отец. И мысль А.В.Экземплярского - А.Е.Преснякова об особом значении Переяславского княжества оказывается сомнительной уже по одному тому, что в домонгольское и послемонгольское время Переяславское княжество принципиально различалось размерами своей территории.

84. Подробнее о датировке этой грамоты см.: Кучкин В.А. Роль Москвы..., с.60-62.

85. ГВН и П, № 4, с.14.

86. Сказанное заставляет внести коррективы в предложенную ранее автором этих строк дату образования Тверского княжества. - Кучкин В.А. Роль Москвы..., с.55.

87. ПСРЛ, т.1, стб.473.

88. Там же.

89. Пресняков А.Е. Указ. соч., с.55 и примеч.4.

90. Думается, именно с этим фактом следует связывать летописное известие начала 1255 г. о князе Ярославе, который, «оставя свою отчину», вместе с боярами уехал в Ладогу (ПСРЛ, т.1, стб.473-474). Точка зрения А.Е.Преснякова, связывавшего этот отъезд не с междукняжескими счетами, а с ордынскими отношениями, не может быть обоснована какими-либо свидетельствами источников (Пресняков А.Е. Указ. соч., с.56).

91. ПСРЛ, т.18, с.77 под 6788 г., мартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с.97. Давыд умер в понедельник второй недели по пасхе. Пасха в 1280 г. приходилась на 21 апреля. Следует также отметить, что при первом упоминании на страницах летописи Давыд назван Галипким (ПСРЛ, т.18, с.76).

92. См., например: Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.207-209. Константин Ярославич умер весной 1255 г. (ПСРЛ, т.1, стб.474).

93. Данный факт лишний раз подчеркивает неправоту В.О.Ключевского, предлагавшего «забыть» о влиянии монголо-татарского ига на формирование княжеств при внуках, а отчасти и детях Всеволода Большое Гнездо.

94. ПСРЛ, т.15, вып.1, стб.47.

95. Тихомиров М.Н. Древняя Москва. М., 1947, с.18.

96. ПСРЛ, т.1, стб.434; Летописец Переяславля Суздальского. - Временник МОИДР. М., 1851, кн.9, с.110.

97. Летописец Переяславля Суздальского, с.110.

98. Там же, с.111.

99. По сообщению Летописца Переяславля Суздальского, Владимир «на зиму» оставил Юрьев, бежал на Волок, а затем в Москву (Там же, с.110). Следовательно, в Москве он был в начале 1213 г. Об изгнании Владимира из Москвы Лаврентьевская летопись сообщает перед известием о рождении у Юрия сына Всеволода 23 октября 1213 г. (ПСРЛ, т.1, стб.438). Таким образом, Владимир удерживал Москву самое большее с начала года по октябрь 1213 г.

100. ПСРЛ, т.1, стб.460-461.

101. Карамзин Н.М. История государства Российского / Изд. И. Эйнерлинга. СПб., 1842, кн.1, т.4. стб.42, примеч.82; Станкевич Н. О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III. - Учен. зап. имп. Моск. ун-та, 1834, № 1, с.39; Беляев И.Д. Московская летопись. Город Москва с его уездом. - Москвитянин, 1844, № 1, с.302; Вешняков В. О причинах возвышения Московского княжества. СПб., 1851, с.14 (с оговорками); Снегирев И.М. Москва: Подробное историческое и археологическое описание города. М., 1865, т.1, с.IV; Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.273; Забелин И.Е. История города Москвы. 2-е изд. М., 1905, ч.1, с.69; Тихомиров М.Н. Указ. соч., с.20. 22; История Москвы. М., 1952, т.1, с.24.

102. ПСРЛ, т.4, ч.1, вып.1, с.230; ПСРЛ. СПб., 1863, т.15, стб.395.

103. Здесь соединен текст Новгородской IV летописи с текстом свода, близкого к Ермолинской летописи.

104. ПСРЛ. 2-е изд. Л., 1925, т.5, вып.1, с.236 и вар. вв.

105. Ср.: НПЛ, с.304.

106. Об источниках Новгородской IV летописи см.: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938, с.367.

107. Насонов А.В. Летописный свод XV века (по двум спискам). - В кн.: Материалы по истории СССР. М., 1955, вып.2, с.294.

108. ПСРЛ, т.1, стб.471; т.18, с.69.

109. Там же, т.4, ч.1, вып.4, с.229 и примеч. д, где неверно указано отчество Хоробрита.

110. Там же, т.1, стб.471.

111. Там же.

112. Там же, т.4, ч.1, вып.1, с.229.

113. Там же, т.15, стб.474; ГИМ, Муз., № 288 б., л.183об.

114. ПСРЛ, т.18, с.72, 74 (вокняжение во Владимире - под 6772 г., смерть - под 6779 г.).

115. НПЛ, с.325; Кучкин В.А. Роль Москвы..., с.59.

116. ПСРЛ, т.18, с.72.

117. Там же, т.1, стб.470 (о рождении Василия в 1241 г.).

118. НПЛ, с.88-90.

119. ПСРЛ, т.18, с.74.

120. НПЛ, с.322.

121. ПСРЛ, т.18, с.79 (действия в Костроме бояр великого князя).

122. Там же, т.1, стб.527; Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.867.

123. НПЛ, с.325; ПСРЛ, т.18, с.86.

124. Основываясь на методе исключения, можно высказать предположение, что по разделу 1247 г. Городец достался пятому сыну Ярослава Всеволодовича, Даниилу, умершему в 1256 г. О дате смерти Даниила см.: ПСРЛ, т.4, ч.1, вып.1, с.232.

125. Там же, т.1, стб.473.

126. Глеб умер 13 декабря 1278 г. 41 года от роду (Там же, т.18, с.76). Следовательно, он родился в 1237 г.

127. Там же, т.1, стб.471, под 6756 г.

128. Там же, т.18, с.75,76.

129. Там же, с.77; т.1, стб.527, под 6802 г. (Московско-Академическая летопись); Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.33.

130. ПСРЛ, т.1, стб.527, под 6803 г.

131. Там же, под 6801 г.

132. Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950, с.49, под 6794 г.; ПСРЛ, т.18, с.77.

133. устюжский летописный свод, с.49.

134. ПСРЛ, т.1, стб.526, под 6797, 6798 гг.; Устюжский летописный свод, с.49, под 6798 г.

135. ПСРЛ, т.4, ч.1, вып.1, с.248, под 6801 г.; Насонов А.Н. Летописный свод..., с.297, под 6800 г.

136. ПСРЛ, т.1, стб.528.

137. Там же, стб.526.

138. Там же, т.4, ч.1, вып.1, с.248; т.1, стб.528, под 6810 г.

139. Экземплярский А.В. Указ. соч., т.2, с.75. Впервые Федор Ростиславич, скорее всего как князь ярославский, упоминается в летописи под 1276 г. - ПСРЛ, т.18, с.75.

140. ПСРЛ, т.18, с.83.

141. Вместе с Андреем ярославский князь воевал против владевшего Владимиром и Переяславлем Дмитрия (Там же). Союзнические отношения Федора с Андреем и определили переход Переяславля к Федору. Но это не был обмен Переяславля на Ярославль, как думал А.Е.Пресняков (Пресняков А.Е. Указ. соч., с.86, примеч.3; точнее заключение исследователя на с.88).

142. ПСРЛ, т.18, с.83, под 6802 г. (Федор Ростиславич сжег Переяславль - указание, что это уже не его город).

143. АСВР, т.1, № 306, 429; Исторические акты Ярославского Спасского монастыря. М., 1896, т.1, № 31-32, с.39-40; ЦГАДА, ф.281, № 14794, л.1-46об.

144. Суздальским князем с сентября 1217 по февраль 1218 г. был Юрий Всеволодович (ПСРЛ. М.; Л., 1949, т.25, с.115-116); Стародубом в 1217-1228 гг. владел его брат Владимир (Там же, т.1, стб.442, 450).

145. НПЛ, с.76.

146. ПСРЛ, т.1, стб.465.

147. Каргалов В.В. Указ. соч., с.57.

148. Там же.

149. ПСРЛ, т.18, с.82.

150. Там же, с.74.

151. ГВН и П, № 3.

152. Экземплярский А.В. Указ. соч., т.1, с.40-58.

153. Кучкин В.А. Роль Москвы..., с.59-64.

---

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ТЕРРИТОРИЯ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА ВЛАДИМИРСКОГО В XIV в.
(до слияния с Московским княжеством в 1362 г.)

В первые годы XIV в. в Северо-Восточной Руси произошли события, оказавшие определенное влияние на состав территории ее традиционного политического центра - великого княжества Владимирского.

Как сообщает Лаврентьевская летопись, 25 февраля 1303 г. «преставися Борисъ князь сынъ АндрЪевъ на КостромЪ» [1]. Кострома относилась к территории владимирского стола, а Борис Андреевич был сыном великого князя Андрея Александровича [2]. Князья обычно умирали в своих владениях. Поэтому указанные в летописях места кончины князей означали, как правило, места их княжений [3]. Что касается Костромы, то она, по-видимому, была выделена Андреем Александровичем из его великокняжеских земель и еще при жизни отдана сыну Борису [4]. Произошло это между 22 мая 1299 г. и 25 февраля 1303 г. [5] Смерть Бориса вернула Кострому под непосредственную власть его отца, великого князя Андрея.

Тем же 1303 г. датируется известие, которое следует расценивать. как самое раннее свидетельство формирования великокняжеской части на Вологде. Оно помещено в рукописи конца XV в. [6] В записи сообщается, что «В лЪто 6711. Създана бысть на ВологдЪ церкви въ имя пресвятыа богородица и священна бысть благовЪрнымъ епископомъ Новогородскым Феоктистом при благоверном кпязЪ АндрЪи и сынЪ его МихаилЪ. И священа бысть въ 15 день августа на память Успениа» [7]. Опубликовавший запись несколько лет тому назад И.М.Кудрявцев отметил, что в ней перепутана дата: вместо 6711 (1203) надо читать 6811 (1303) г., поскольку Феоктист был новгородским архиепископом в 1300—1308 гг. [8] Что касается упомянутых в приведенном известии князей, то о них И.М.Кудрявцев писал следующее: «Здесь имеются в виду, надо полагать, вел. кн.Новгородский Андрей Александрович (умер в 6812 г.), после которого княжил Михаил Ярославич. Составитель, следовательно, путает и дату, и отношения князей» [9].

С первой высказанной исследователем мыслью следует согласиться. Дата записи действительно неверна, и ошибка составляет сто лет. Очевидно, писец допустил описку в числе сотен, когда проставлял год освящения вологодской церкви. Сходные ошибки встречаются в рукописях. Так, в одном из псковских паримеиников, написанном во времена святительства новгородского архиепископа Давыда и княжения во Владимире князя Михаила Ярославича Тверского, т.е. в начале XIV в., вместо даты 6821 (1313) г., была поставлена дата 6921 (1413) г. [10] В последнем случае в дате по ошибке произошло увеличение на единицу числа сотен.

Что касается мнения И.М.Кудрявцева относительно названных в записи князей, то тут следует внести ряд уточнений. Современником новгородского владыки Феоктиста был единственный русский князь с именем Андрей — именно Андрей Александрович, как это и указал И.М.Кудрявцев. Только князь Андрей был не великим князем Новгородским, а занимавшим в начале XIV в. новгородский стол великим князем Владимирским. Отождествление же упомянутого в известии князя Михаила с тверским князем Михаилом Ярославичем не имеет под собой серьезных оснований, оно зиждется только на сходстве имен. В самом деле, в приведенной цитате Михаил прямо назван сыном Андрея, и этот факт никак нельзя игнорировать. Он вполне согласуется с теми данными о князе Михаиле Андреевиче, которые приведены в статье 1305 г. Софийской I и Новгородской IV летописей [11]. Таким образом, запись содержит лишь единственную ошибку — в дате, в остальном же она вполне достоверна.

Известие об освящении богородичной церкви в Вологде при великом князе Владимирском Андрее и его сыне Михаиле примечательно. Вологда считалась новгородским владением [12]. И если вологодское событие связывалось с именем владимирского князя, то это явный признак существования его власти в данном районе. Сказанное подкрепляется несколько более поздним свидетельством, впрочем датируемым тем же первым десятилетием XIV в., относительно великокняжеского тиуна в Вологде [13]. В последнем случае речь прямо идет о сформировавшихся там великокняжеских владениях [14]. С этой точки зрения запись 1303 г. надо расценивать как косвенный показатель образования этих владений в годы княжения великого князя Андрея Александровича.

Описанному событию 1303 г., проливающему свет на процесс расширения территории великого княжества Владимирского в начале XIV в., предшествовало еще одно, последствия которого сказались несколько лет спустя. 15 мая 1302 г. умер переяславский князь Иван Дмитриевич [15]. По свидетельству летописи, Иван Переяславский «бЪаше чадъ не имЪя» [16]. Не было у него и близких родственников [17]. Согласно нормам, сложившимся в XIII в., выморочное княжество должно было быть присоединено к великому княжеству Владимирскому [18]. Так было, например, с княжествами Стародубским после 1228 г. и Костромским после 1277 г. И в данном случае великий князь Владимирский Андрей Александрович поступил по традиции: в Переяславль были присланы великокняжеские наместники [19]. Сам Андрей осенью 1302 г. отправился в Орду [20], скорее всего, для получения ханского ярлыка на Переяславское княжество.

Но не дожидаясь возвращения великого князя, «на зиму», т.е. примерно в декабре [21], того же года Переяславль захватил московский князь Даниил Александрович [22]. Позднее московское летописание сохранило известие, согласно которому Иван Переяславский «благослови въ свое мЪсто Данила Московскаго въ Переяславли княжити, того бо любляше паче инЪхъ» [23]. Но в более раннем тверском великокняжеском летописании такого сообщения нет [24]. Как будет показано ниже, Переяславль в 1305 г. явился объектом спора между московским и тверским князьями. Поэтому и в летописании Твери, и в летописании Москвы могли быть сделаны тенденциозные пропуски текста или, напротив, вставки столь же тенденциозного характера, которые должны были умалить или, наоборот, подчеркнуть права московских князей на Переяславское княжество. Из-за отсутствия какого-либо третьего, независимого от тверского или московского летописания источника однозначно решить данный вопрос не представляется возможным. Правда, в исторической литературе считается, что запись о «благословении» переяславским князем Даниила Александровича отразила реальный исторический факт, но обоснования данного мнения не приводится [25]. Впрочем, как бы там ни было, бесспорным остается то, что в конце 1302 г. Переяславль перешел в руки московского князя, а расширившаяся было территория великого княжества Владимирского снова вошла в те свои границы, какие существовали до смерти Ивана Переяславского.

Однако вопрос о Переяславле не мог быть окончательно решен без санкции хана. В 1303 г. «на осень» из Орды на Русь вернулся великий князь Андрей Александрович [26]. Как сообщает летопись, он вернулся «съ послы и съ пожалованиемъ царевымъ» [27]. Поскольку поездка князя Андрея к хану, последовавшая за смертью Ивана Дмитриевича, была явно связана с вопросом об отчине переяславского князя [28], летописное известие о «пожаловании» следует расценивать как предоставление Ордой владимирскому князю каких-то прав на переяславскую территорию. Но сразу эти права реализованы не были.

По возвращении владимирского великого князя «съЪхашася на съЪздъ въ Переяславль вси князи и митрополитъ Максимъ, князь Михаиле Ярославичь Тферскыи, князь Юрьи Даниловичь Московский съ братьею своею; и ту чли грамоты, царевы ярлыки, и князь Юрьи Даниловичь приатъ любовь и взялъ ceбЪ Переяславль, и разъЪхашася раздно» [29]. Результат этого единственного в своем роде политического форума как будто бы ясен: переяславскую территорию сумел удержать за собой старший сын скончавшегося 5 марта 1303 г. Даниила Александровича Московского [30] Юрий. Такой вывод делается во всех крупных исследованиях, посвященных русской истории начала XIV в. [31]

Между тем итог Переяславского съезда 1303 г. нуждается в более подробном комментарии, чем существующие. В самом деле, если великий князь Владимирский Андрей Александрович вернулся из Орды с каким-то пожалованием [32], относившимся, скорее всего, к Переяславлю, то становится непонятным, почему это пожалование не было закреплено Переяславским съездом? Ведь если верить дошедшей летописной версии, съезд закончился политическим триумфом московского князя и явным непризнанием прав на Переяславль великого князя Владимирского, наместники которого были оттуда изгнаны. Принимая, однако, во внимание, что данная версия сохранилась в московской великокняжеской летописной традиции [33], отразившей притязания на Переяславль московских князей, приходится сомневаться в объективности ее оценки результата Переяславского съезда. Некоторые штрихи летописного рассказа, например о том, что съезд был очень представительным, что его решение основывалось на грамотах и ярлыках («чли грамоты, царевы ярлыки», т.е. грамоты, скорее всего, русские, возможно духовные грамоты князей, а также ханские ярлыки, вероятно, на различные княжения), заставляют думать, что дело кончилось компромиссом. Переяславская территория отошла под управление князя московского дома, но его права в отношении этой территории были ограничены. Как можно догадываться по летописным описаниям более поздних событий 1305 г., эти права носили временный характер: или Юрий получил Переяславль только в личное пожизненное владение, или Переяславль должен был отойти преемнику князя Андрея на владимирском столе. Последнее представляется более вероятным.

Таким образом, к концу правления великого князя Владимирского Андрея Александровича под его властью, помимо его отчинного Городца, находились собственно Владимир с относившимися к нему волостями, значительная часть Поволжья — от Костромы почти до устья р.Унжи,— а также часть вологодских волостей. Как князю, занимавшему новгородский стол, Андрею принадлежали великокняжеские половины в Торжке и Волоке Ламском. В целом великокняжеская территория в начале XIV в. несколько увеличилась по сравнению со временем княжения во Владимире Дмитрия Переяславского.

Андрей Александрович умер спустя несколько месяцев после съезда в Переяславле. Он скончался 27 июля 1304 г., но был похоронен не в первопрестольном Владимире, а в своем отчинном центре — Городце на Волге [34].

Стол великого княжения Владимирского Андрей Александрович завещал тверскому князю Михаилу Ярославичу [35]. Контроль над великокняжеской территорией Михаил Тверской попытался установить сразу же после смерти великого князя Андрея. Такую же попытку предпринял и московский князь Юрий Данилович [36]. Спор соперников был решен в Орде: ярлык на Владимирское княжение получил Михаил Ярославич Тверской [37]. Осенью 1305 г. Михаил вернулся на Русь [38] и во Владимире состоялась церемония его посажения на великокняжеский стоп [39]. А в конце того же 1305 г. была окончательно решена судьба Переяславля.

Как уже отмечалось, по решению Переяславского съезда 1303г. Переяславль, захваченный в 1302 г. московским князем Даниилом Александровичем, остался в руках его старшего сына Юрия. Когда после смерти великого князя Андрея Александровича Михаил Тверской и Юрий Московский отправились в Орду, то в 1305 г. в их отсутствие «князь же Иванъ Даниловичь съ Москвы приЪхалъ въ Переяславль и сЪлъ въ немъ» [40]. Тверское боярство, поддерживавшее своего князя, решило воспрепятствовать закреплению в Переяславле представителя московского княжеского дома. Во главе с боярином Акинфом тверичи выступили против Ивана Калиты. Но тот, собрав переяславцев и дождавшиь московскои помощи, сумел наголову разбить тверское войско под Переяславлем, причем в бою пали сам Акинф и его зять Давыд. Таким образом, Переяславль остался за Иваном Даниловичем [41].

В исторической литературе существуют различные оценки летописных свидетельств о пребывании в 1302, 1303 и 1305 гг. в Переяславле московских князей. Так, Н.М.Карамзин, останавливаясь на захвате Даниилом Переяславля, приходил к выводу, что «сие важное приобретение еще более утверждало независимость московского владетеля» [42]. Каков был характер этого приобретения, Н.М.Карамзин, к сожалению, здесь не разъяснил. Но в другом месте своего труда он писал вполне определенно, что «Переяславль Залесский считался городом великокняжеским: по тому взял его Димитрий Константинович Суздальский, сделавшись в 1360 году великим князем» [43]. Следовательно, Н.М.Карамзин не расценивал события 1302—1305 гг. как акт присоединения переяславской территории к Московскому княжеству и, отмечая «приобретение» Переяславля московским князем, видимо, склонялся к мысли о том, что Даниил владел Переяславлем на правах переяславского князя [44].

Иначе интерпретировал этот факт С.М.Соловьев. Он полагал, что после того, как Иван Дмитриевич завещал Переяславль Даниилу Александровичу, «область княжества Московского увеличивалась целою областью другого княжества» [45], т.е. Переяславль попросту рыл присоединен к Москве. Однако в примечании к процитированному заключению С.М.Соловьев вынужден был сделать красноречивое признание. «Странно, впрочем, — писал он, — что после Переяславль считался не в числе городов московских, но владимирских» [46], При этом исследователь сослался на духовные грамоты московских князей и Никоновскую летопись [47]. Действительно, завещания московских князей вплоть до духовной 1389 г. Дмитрия Донского не содержат упоминаний ни Переяславля, ни переяславских волостей [48]. Что касается Никоновской летописи, то С.М.Соловьев имел в виду ее статью под 1362 (6870) г., в которой упоминался Переяславль. В статье рассказывается о том, как на Переяславль, занятый владимирским великим князем Дмитрием Константиновичем Суздальским, организовал нападение получивший ярлык на великое княжение московский князь Дмитрий Иванович и захватил его [49]. Очевидно, из описания этих событий С.М.Соловьев и сделал вывод о принадлежности Переяславля не Московскому княжеству, а великому княжеству Владимирскому.

В.О.Ключевский в весьма осторожной и завуалированной форме повторил колебания С.М.Соловьева [50].

Важные разъяснения относительно судеб Переяславля в начале XIV в. сделал А.Е.Пресняков. В отличие от своих предшественников он четко писал о том, что «переход Переяславля во власть московского князя отнюдь не "примысел" московский, а приобретение им стола переяславского княжения» [51]. С заключением А.Е.Преснякова нельзя не согласиться. Действительно, анализ летописных свидетельств 1302, 1303 и 1305 гг. не дает оснований предполагать присоединение переяславской территории к Московскому княжеству. Зато исходя из них, можно сделать вывод о княжении в Переяславле Даниила Московского и его сыновей [52]. Вместе с тем А.Е.Пресняков, правильно указав на существование в начале XIV в. особого Переяславского княжества с князьями из московского княжеского дома, не рассмотрел его последующей истории. В частности, он не объяснил того, как и почему Переяславль перешел в руки получившего в 1360 г. ярлык на Владимирское великое княжение Дмитрия Константиновича Суздальского [53], как произошло слияние при Дмитрии Донском переяславской территории с московской.

На эти вопросы попытался ответить М.К.Любавский. Соглашаясь с А.Е.Пресняковым в том, что Переяславское княжество под рукой московских князей сохраняло свою суверенность, М.К.Любавский полагал, что после того, как великими князьями Владимирскими стали Юрий Данилович Московский, его брат Иван Калита, а затем дети Калиты Симеон и Иван, «Переяславское княжество уже некому было оспаривать у московских князей и оно фактически приросло к Москве» [54]. Такое заключение неточно по существу и неопределенно по своему конечному выводу. Во-первых, Переяславль оспаривался у московских князей суздальским князем Дмитрием Константиновичем в самом конце 50-х — начале 60-х годов XIV в.; во-вторых, совершенно загадочным остается процесс «фактического приращения» Переяславля к Москве. Правда, М.К.Любавский пытался проиллюстрировать этот процесс ссылками на покупки сел московскими князьями на переяславской территории, устройство там ими новых сел и слобод [55]. Однако подобные покупки и заведения новых сел и слобод московскими и другими князьями имели место на разных территориях Северо-Восточной Руси, и такие случаи сам же М.К.Любавский не расценивал как «фактическое приращение» целых районов к соответствующим княжествам. Противореча самому себе, М.К.Любавский в другом месте своей работы писал уже о том, что Переяславль наряду с Можайском, Коломной и Лопасней целиком и полностью вошел в состав Московского княжества [56], а еще через несколько страниц — причислял Переяславль к территории великого княжества Владимирского [57]. Таким образом, в исследовании М.К.Любавского характеристика судеб Переяславля в XIV в. эклектически смешала выводы А.Е.Преснякова (признание особого Переяславского княжества после 1302 г.) и противоречивые наблюдения С.М.Соловьева (Переяславль — часть московской территории и в то же время — часть владимирской великокняжеской). В целом же можно сказать, что и после разысканий М.К.Любавского определенности в данной проблеме не наступило.

Взаимоисключающие суждения ученых XIX — начала XX в. о статусе переяславской территории после 1302 г. вызывают естественное желание добиться четкости в указанном вопросе. К сожалению, в современной литературе эта четкость достигается не тем путем, каким она должна быть получена. В работах многих советских исследователей распространение получил основной тезис С.М.Соловьева, согласно которому в 1302 г. произошло присоединение Переяславля к Московскому княжеству, в дальнейшем уже не нарушавшееся [58]. Однако такая интерпретация летописных свидетельств 1302—1305 гг. не принимает во внимание более поздних показаний источников, о которых говорилось выше. Правда, в последнее время Ю.Г.Алексеев, посвятивший специальную работу истории Переяславского уезда в XV—XVI вв., несколько отошел от указанной точки зрения, но и его замечания о том, что, с одной стороны, Переяславское княжество вошло в начале XIV в. «в состав земель московского княжеского дома», а с другой — «юридически Переяславль рассматривался как часть великого княжения, и обладание им формально было связано с великокняжеским столом» [59], не вносят желанной ясности в проблему, поскольку в начале XIV в. московские князья великокняжеского стола не занимали, Переяславль же был тогда в их руках. Становится очевидным, что для решения всех спорных вопросов необходимо пересмотреть уже известный материал источников и попытаться привлечь новые данные.

Под 1362 г. летописи (древнейший из сохранившихся текстов — в Рогожском летописце) сообщают о том, что между князьями Дмитрием Ивановичем Московским и сидевшим на великокняжеском столе во Владимире Дмитрием Константиновичем Суздальским началась борьба за великое княжение. Оба князя перенесли решение спора в Орду. Оттуда от хана Амурата был привезен ярлык, по которому отдавалось «княжение великое по отчинЪ и по дЪдинЪ князю великому Дмитрею Ивановичю Московьскому» [60]. Далее Рогожский летописец сообщал, что «тое же зимы князь великий Дмитреи Иванович(ь) съ своею братиею съ княземъ с Ываномъ Ивановичемъ и съ княземъ Володимеромъ Андреевичемъ и со всЪми боляры и собравъ воя многы своея отчины и иде ратию къ Переяславлю», а князь Дмитрий Суздальский, убоявшись «нахожениа его», «сбЪже съ Переяславля въ Володимерь» [61]. Из приведенных летописных свидетельств становятся очевидными два факта. Во-первых, в 1362 г. Переяславль не был отчиной Дмитрия Ивановича Московского (он собирал воинов со «своея отчины», чтобы двинуться на Переяславль); во-вторых, Переяславль входил в состав территории великого княжества Владимирского (московский князь выступил в поход на Переяславль только тогда, когда получил ханский ярлык жа «княжение великое»). Отсюда следует, что между 1305 и 1362 гг. (крайние даты) московские князья лишились Переяславля и он был присоединен к великому княжеству Владимирскому.

Названные хронологические рамки можно сузить. Описывая возвращение в 1317 г. из Орды московского князя Юрия Даниловича с ярлыком хана Узбека на Владимирское великое княжение и уступку этого княжения Юрию Михаилом Ярославичем Тверским, тверской летописный памятник сообщал о том, что новый великий князь, пробыв долгое время в Костроме, двинулся «съ Костромы къ Ростову, отъ Ростова къ Переяславлю и много зла творя хр(и)стианомъ. А ис Переяславля въ Дмитровъ...» [62]. Как ни интерпретировать текст о насилиях великого князя Юрия (совершались ли они в Костроме, Ростове и Переяславле, в двух ли последних городах, или в одном Переяславле), бесспорным будет заключение, что жители Переяславля и, видимо, его волостей испытали «много зла» от войск Юрия Даниловича. Такого, естественно, не произошло бы, будь Переяславль частью территории Московского княжества или особым княжеством под управлением одного из князей московского дома. Очевидно, что Переяславль входил в состав владимирской великокняжеской территории, которой управлял предшественник Юрия на владимирском столе и его соперник Михаил Ярославич Тверской. Таким образом, летописное описание событий 1317 г., на которое до сих пор исследователи не обращали должного внимания, позволяет утверждать, что к концу второго десятилетия XIV в. Переяславль был уже великокняжеской территорией. Произошло это между 1305 и 1317 гг., т.е. в великое княжение Михаила Ярославича.

Переход Переяславля из рук московских Даниловичей под великокняжескую власть Михаила Тверского не мог состояться в результате каких-то переговоров и соглашений. Даниловичи не уступили Переяславля ни великому князю Андрею Александровичу в 1303 г., ни тверской рати боярина Акинфа в 1305 г. Присоединение Переяславля к великокняжеской территории могло осуществиться только в результате военного конфликта.

На протяжении 1305—1317 гг. тверские и московские князья не раз вступали между собой в вооруженную борьбу. Летописи отмечают резкие столкновения между Тверью и Москвой в 1305, 1307, 1311, 1314 и 1316 гг. [63] В 1314 и 1316 гг. борьба шла за Новгород Великий, и вопрос о Переяславле тогда не стоял. В 1311 г. дело ограничилось сбором полков, но открытой войны не последовало, из чего можно заключить, что и в 1311 г, каких-либо акций в отношении Переяславля не предпринималось. Остаются две даты: 1305 и 1307 гг.

В эти годы Михаил Тверской, ставший великим князем Владимирским, предпринял два похода на Москву, но чем они были вызваны и чем закончились, летопись не сообщает, если не считать стереотипной фразы под 1307 г. о том, что Михаил «не успЪвше ничто же, възвратишася» [64]. В ученой литературе походы князя Михаила на Москву в 1305 и 1307 гг. хотя и отмечались, но долгое время никак не комментировались [65]. Лишь А.Е.Пресняков указал на то, что результатом похода 1305 г. явилось признание московскими князьями Михаила великим князем, а нападение 1307 г. стояло в связи с новгородскими делами [66]. Свою первую мысль А.Е.Пресняков ничем подкрепить не смог. Что касается второго утверждения исследователя, то оно основано на широко известной записи в псковском Апостоле 1307 г., содержащей цитату из «Слова о Полку Игореве»: «Сего же лЪта бысть бои на Руськои земли, Михаилъ съ Юрьемъ о княженье Новгородьское. При сихъ князехъ сЪяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша въ кнзяЪхъ которы, и вЪци скоротишася человЪкомъ» [67]. Однако А.Е.Пресняков не остановил своего внимания на вопросе, соответствует ли приведенная запись летописному известию о походе Михаила на Москву в 1307 г. Сделать это было необходимо хотя бы потому, что в свое время Н.М.Карамзин связывал бой между Михаилом и Юрием, упоминаемый в Апостоле 1307 г., с событиями не 1307 г., а 1317 г. [68] Отсюда становится очевидной необходимость в подробной аргументации даты записи псковского Апостола.

Запись эта помещена на последнем листе рукописи сразу же за записью о написании Апостола 21 августа 1307 г. и передаче его в псковский Пантелеймонов монастырь. Она сделана теми же чернилами, что и первая запись, но более мелким почерком, полууставом начала XIV в. Сопоставление почерков обеих записей позволяет утверждать, что эти почерки, несмотря на свой различный размер, принадлежат одному и тому же лицу. В самом деле, написание таких характерных букв, как юс малый, з («земля»), омега, отчасти к и ж, одинаково и для более крупного, и более мелкого почерков [69]. Названные признаки позволяют отождествить оба почерка и приписать их писцу Домиду, сделавшему упоминание о столкновении Михаила Тверского и Юрия Московского [70]. Сказанное еще не означает, что запись о бое Михаила с Юрием относится именно к 1307 г. Ведь Домид мог внести запись об этом событии спустя продолжительное время после написания Апостола. Необходимы данные иного рода, которые позволили бы датировать запись не временем жизни Домида, а более точно. И такие данные находятся.

Свое известие о сражении между русскими князьями Домид начинает словами «сего же лЪта». Поскольку ему принадлежит и предшествующая запись с точной датой 21 августа 1307 г., то есть веские основания относить его собственное указание на «сее лЪто» к тому же 1307 г. Показательно и другое. Согласно летописи, второй поход Михаила Тверского на Москву в 1307 г. завершился боем под стенами города «на память святого апостола Тита» [71]. В православной церкви память апостола Тита отмечалась 25 августа [72]. Следовательно, сражение Михаила с Юрием произошло 25 августа 1307 г. [73] Дата боя оказывается чрезвычайно близкой дате окончания псковского Апостола — 21 августа 1307 г. Такая близость не может быть случайной. Становится очевидным, что и ссылка Домида на «сее лЪто», и промежуток всего лишь в несколько дней между окончанием им работы над Апостолом и сражением Михаила с Юрием под стенами Москвы указывают на то, что, делая приписку к Апостолу с цитатой из «Слова о Полку Игореве», Домид имел в виду события именно 1307 г. [74] Но благодаря приписке Домида вскрывается причина очередной распри тверского и московского князей. Этой причиной, кстати говоря скрытой летописцами, явилось соперничество из-за Новгорода. Михаил Тверской, который, кроме собственных, распоряжался и силами великого княжества Владимирского, сумел одержать верх. Летом 1308 г. он был торжественно посажен на новгородский стол [75].

Таким образом, в 1307 г. борьба между Тверью и Москвой шла за обладание Новгородом Великим. Поскольку из двух возможных дат (1305 г. и 1307 г.) перехода Переяславля из рук московских князей под власть великого князя Владимирского Михаила Тверского последняя дата отпадает, остается единственная хронологическая грань, определяющая время такого перехода: конец 1305 г. Намек на связь похода 1305 г. Михаила Ярославича против московских Даниловичей с вопросом о Переяславле содержится в древнейшем летописном тексте. В Симеоновской летописи известие об этом походе помещено сразу же за рассказом о неудачном нападении на Переяславль тверской рати боярина Акинфа. Указав, что «дЪти же Акинфовы Иванъ да Федоръ одва убЪжали въ Тферь», летописец продолжал: «И тое же осени князь Михаиле Яросдавичь Тферскыи вышелъ изъ Орды на княжение великое и того лЪта ходилъ ратью къ МосквЪ на князя на Юрья и на его братью» [76]. Соединение фраз о бегстве в Тверь сыновей Акинфа и о походе против Даниловичей великого князя Михаила союзом «и» указывает на смысловую связь между ними. Очевидно, летописец рассматривал «рать» Михаила Ярославича на Москву как прямое следствие разгрома под Переяславлем тверского войска Акинфа и как продолжение обнаружившегося в начале XIV в. стремления тверичей отторгнуть Переяславль от князей московского дома. Но насколько удались Михаилу Тверскому сам поход и достижение целей, им преследуемых, промосковски настроенный летописец (или позднейший редактор) не сообщил, не желая, видимо, заострять внимание своих читателей на неудачах потомков Даниила Московского. Однако факт потери ими Переяславля в конце 1305 г. хотя и косвенным путем, но устанавливается. Именно в этом, а не в признании Юрием Московским и его братьями Михаила Тверского великим князем, как довольно абстрактно думал А.Е.Пресняков, и заключался итог войны 1305 г. Твери с Москвой. В результате Переяславль слился с великокняжеской территорией и уже вместе с нею при Дмитрии Донском стал рассматриваться как отчинное владение московского великого князя.

Присоединением Переяславля процесс территориального роста великого княжества Владимирского в первой четверти XIV в. не закончился. В 1320 г., когда умер занимавший нижегородский стол Борис Данилович (из рода московских князей) [77], Нижний Новгород вместе с Городцом и Унжей вновь, как это было до 1263 г., составили единое целое с землями Владимирского княжества. Так можно думать на основании следующих фактов. Известные в настоящее время источники не упоминают особых нижегородских или городецких князей после Бориса Даниловича. Сам князь Борис умер бездетным [78]. Очевидно, его княжество стало выморочным. Как таковое, оно должно было быть присоединено к великому княжеству Владимирскому. Последнее представляется весьма вероятным еще и потому, что в то время великокняжеский стол во Владимире занимал старший брат Бориса Юрий, и Нижний не уходил из рук московской княжеской династии. Наконец, согласно припоминанию, зафиксированному тверским летописцем конца XIV в., в период великого княжения Александра Михайловича Тверского, т.е. в 1326—1327 гг., Нижний Новгород входил в состав великокняжеских владений [79]. Все эти данные и позволяют утверждать, что с 1320г. земли нижегородского Поволжья оказались под рукой великих княаей Владимирских.

Увеличение собственно великокняжеской территории в определенной степени способствовало экономическому и политическому усилению князей, занимавших стол во Владимире. Когда антиордынское восстание 1327 г. в Твери и других русских городах показало, что такое усиление великокняжеской власти на Руси чревато опасными последствиями для господства монголо-татар, хан Узбек разделил территорию Владимирского княжества. Согласно записи, сделанной, по-видимому, при митрополичьем дворе, после подавления тверского восстания Узбек отдал Владимир и Поволжье (т.е., очевидно, бывшее Нижегородское (Городецкое) княжество) суздальскому князю Александру Васильевичу, а Кострому и стол Новгорода Великого получил московский князь Иван Калита [80]. Тот же источник сообщает, что такое деление Владимирской земли просуществовало два с половиной года. После смерти Александра Суздальского «поиде въ Ворду князь великии Иванъ Даниловичь, и царь его пожаловалъ и далъ ему княжение великое надо всею Русьскою землею» [81]. Когда именно произошли события, о которых говорит запись?

Раздел территории великого княжества Владимирского последовал после усмирения Ордой восстаний в Твери и других городах. Карательная экспедиция монголо-татар прибыла на Русь «на зиму» 1327 г. [82] Поэтому указанный раздел следует датировать 1328 г., скорее всего его первой половиной [83]. Деление Владимирского княжества между Иваном Московским и Александром Суздальским сохранялось, согласно записи, на протяжении двух с половиной лет [84], т.е. примерно до конца 1330 или начала 1331 г. Оно прекратилось со смертью Александра Васильевича. Различные летописные памятники по-разному датируют кончину этого князя. Своды, отразившие летописание Твери, относят смерть Александра к 6839 г. [