РусАрх - Турова Е.А. Изразцы из раскопок археологической экспедиции Государственного Эрмитажа 2005–2011 гг. на территории «Царицына двора» Александровской Слободы // Археология Владимиро-Суздальской земли: материалы научного семинара. Вып.5. М., СПб. С.266

РусАрх

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

Источник: Турова Е.А. Изразцы из раскопок археологической экспедиции Государственного Эрмитажа 2005–2011 гг. на территории «царицына двора» Александровской Слободы // Археология Владимиро-Суздальской земли: материалы научного семинара. Вып. 5. М., СПб, 2015. С.266–278. Все права сохранены.

Иллюстрации приведены в конце текста.

Материал предоставлен библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2020 г.

Е.А. Турова

ИЗРАЗЦЫ ИЗ РАСКОПОК АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

ГОСУДАРСТВЕННОГО ЭРМИТАЖА 2005–2011 ГГ.

НА ТЕРРИТОРИИ «ЦАРИЦЫНА ДВОРА» АЛЕКСАНДРОВСКОЙ СЛОБОДЫ

С 2005 г. по настоящее время Древнерусская археологическая экспедиция Государственного Эрмитажа ведет исследования дворцового комплекса XVI в.на территории древней Александровской слободы (г. Александров Владимирской обл..). В ходе исследований на участке раскопа 1 (площадью 424 м²) были раскрыты остатки фундаментов и нижних частей каменных зданий относящихся к двум последовательно существовавшим комплексам на территории части резиденции, именовавшейся «двором царицы и великой княгини» (Турова, 2010, С.9).

Стратиграфически и по технико-технологическим параметрам кладок, наиболее ранний из них датируется началом XVI в. и включал, как минимум, две двух-трех этажных палаты из белого камня и кирпича, соединенных наружной галереей-переходом на белокаменных столбах ромбической в плане формы. Не позднее середины-третьей четв. XVI в., эти здания пострадали в пожаре и были частично разобраны, а частично забутованы строительным мусором. Их фундаменты были использованы при постройке новой каменной палаты, также имевшей не менее двух этажей. В начале XVII в. каменные постройки на участке сильно разрушены, а на рубеже XVII-XVIII столетия окончательно разобраны. Вскоре после этого на участке были произведены нивелировки строительным и бытовым мусором и отстроены келейные срубные постройки вновь учрежденного на части территории резиденции Успенского женского монастыря. Кельи из деревянного бруса, прекратили свое существование не позднее рубежа XIX столетия.

В ходе археологических исследований 2005-2011 гг. сформировалась довольно многочисленная коллекция фрагментов печных изразцов XVI-XIX столетий. В рамках данной статьи, речь пойдет о комплексе изразцового декора построек начала XVI в., связанных с резиденцией Василия III.

В работе сделана попытка начальной систематизации фрагментов изразцов указанного периода, обнаруженных за семь сезонов исследований. Одной из первых встает проблема датировки, поскольку, несмотря на наличие большого количества исследований по классификации и систематизации русских изразцов позднего средневековья, четкой картины происхождения истории и хронологических рамок бытования для многих групп рельефных изразцов до сих пор не создано.

Найденный в ходе раскопок материал был систематизирован по стратиграфическому принципу, а также по материалу, форме и стилистике, что позволило сделать выводы о датировке и принадлежности каждой из групп изразцов к определенной художественной традиции. Результаты, полученные в ходе историко-искусствоведческого и археологического исследования, позволили внести ряд, на наш взгляд, важных корректив в существующие в научной литературе представления об истории изразцового декора Московского царства в начале – середине XVI в.

Вместе с тем, часть фрагментов, обнаруженных в напластованиях XVIII-XIX вв. не удалось атрибутировать однозначно, как в силу небольших размеров, так и вследствие отсутствия в научной литературе, посвященной аналогичным материалам, доказательной базы для подобной атрибуции. Ряд аналогий из музейных собраний, привлеченных в ходе изучения археологического материала, также не имеют однозначной атрибуции.

По месту находки (стартиграфически) изразцы с участка раскопа 1 могут быть разделены на несколько групп. К первой могут быть отнесены изразцы, найденные в культурных напластованиях второго строительного периода – начального периода существования резиденции, перекрывающих предматериковый слой со следами распашки. В ходе формирования, а частично с уровня верхней границы этих прослоек, были впущены фундаментные траншеи первых каменных построек исследуемого участка датируемые началом XVI в. (летописная дата окончания строительства 1513 г.) (Летописец Троице-Сергиева монастыря. Л.4, об.; Кавельмахер, 1995. С52, 72).

Ко второй группе могут быть отнесены изразцы, найденные в напластованиях третьего строительного периода, времени частичного разрушения и перестройки первых белокаменных построек и возведения новых каменных палат, датируемых сер.- третьей четв. XVI в. К данной группе относятся как фрагменты найденные в нивелировочных прослойках строительного мусора и имеющие следы пребывания в кладке печей (следы нагара и длительного воздействия высоких температур), так и фрагменты, зафиксированные в архитектурных конструкциях построек третьего строительного периода. Последние, не всегда имеющие следы первоначального использования потенциально могли попасть в кладки и из разрушенной постройки второго периода и из брака изразцового декора строительной площадки середины XVI в..

К третьей группе относятся изразцы, обнаруженные в напластованиях, образовавшихся при разрушении каменных построек второго и третьего строительных периодов (четвертый строительный период), связанные с попытками благоустройства и возобновления строительной активности на участке, датируемой вт. пол. XVII в.

К четвертой группе - фрагменты из напластований, рубежа XVII –первой пол. XVIII в.

Пятая группа представлена фрагментами изразцов из поздних (XVIII-XX вв.) перекопов.

Находки из напластований начала XVI в. непосредственно предшествовавших возведению первых каменных построек стилистически и по визуальным оценкам технико-технологических характеристик представляют единую группу. Они представлены фрагментами рельефных изразцов, судя по характеру рельефа, оттиснутых в деревянных формах. К ним относятся красноглиняные неполивные изразцы и белоглиняные поливные с золотисто-желтой, золотисто-коричневой и светло-зеленой поливой. Среди образцов терракоты наиболее многочисленны перемычки витые и «косички», а также фрагмент лицевого рамочного изразца с пальметтами и изразец, часть не находящего абсолютных аналогий в пластике XVI в. терракотового пояса, с завитками и четырехлепестковыми цветками, фрагмент порезки «овы» (изразец реконструируется по образцу из фондов музея-заповедника «Александровская Слобода»), а также фрагменты городков.

Поливные фрагменты из беложгущихся глин представлены перемычками и фрагментом рамочного лицевого изразца с цепочкой, обрамляющей центральную комнозицию.

К описанной группе примыкает более многочисленная группа фрагментов, найденных в строительном мусоре, образовавшемся при разрушении первой каменной постройки на участке и использованном для строительных конструкций и забутовок сменившего ее здания XVI в. По внешнему (без исследования под микроскопом) виду керамического теста и полив, а также по стилистике орнаментов эта группа практически не отличается от изразцов из ранних прослоек, связанных с возведением того же строения. Часть фрагментов имеет тот же рисунок, возможно, оттиснуты в одной или сходной форме. В этой группе также присутствуют фрагменты как выполненные в неполивной терракоте, так и в беложгущейся глине с поливой золотисто-желтого, золотисто-коричневого и светло-зеленого цвета, но состав фрагментов более разнообразен. Кроме перемычек, зафиксировано несколько вариантов лицевых рамочных изразцов с мотивами аканта, бус с катушкой, витого шнура, грифон, розетка и др.). Ряд фрагментов сохранили только часть плоского орнаментированного поля. Печной набор также пополнился рядом фрагментов городков и белоглиняного поливного карнизного пояса в форме каблучка с лиственными завитками ренессансной стилистики.

Часть фрагментов, обнаруженных в напластованиях перекопов XVII-XIX в., на основании визуального сходства с ранними образцами были отнесены к той же группе, и предположительно датированы началом XVI столетия.

Следует отметить, что все фрагменты, скорее всего, относятся к печным изразцам. Признаков, позволяющих однозначно атрибутировать какие-то из фрагментов как архитектурные, не выявлено, хотя некоторые могли бы быть частью архитектурного декора, исходя из размеров орнаментального мотива.

Более того, часть изразцов из красной глины и белоглиняных поливных, несомненно, относятся к одному печному набору, выполнявшемуся в двух вариантах более дешевом, красноглиняном и более дорогом, белоглиняном поливном (в двух, как минимум, цветах).

Анализ имеющегося материала, датируемого XVI столетием, с учетом аналогий, дает основание уверенно относить к одному печному набору исполненные в терракотовом неполивном и белоглиняном, с зеленой и золотисто-желтой поливой, вариантах изразцы ренессансной стилистики стенные «малой руки» с овами в обрамлении центрального поля, городок с розеткой в стрельчатой арке, витые перемычки, с определенной долей осторожности, перемычки косички и угловые изразцы, включающие витую перемычку.

Терракотовый пояс с завитками и белоглиняный с золотисто-коричневой поливой карнизный пояс-каблучок, несмотря на однозначно ренессансную стилистику и визуальную идентичность по цвету и качеству глины и поливы, могут с равной долей вероятности как входить, так и не входить в данный печной набор. При этом не подлежит сомнению их датировка началом XVI в. Правда ширина терракотового карнизного пояса с завитками соотносится со стороной квадрата лицевой поверхности терракотовых изразцов «малой руки», что может говорить об их потенциальной совместимости в одной композиции.

Немаловажным дополнительным фактором, позволяющим уверенно выделять изразцы начала XVI в в отдельную группу является качество поливы, которая не подверглась никаким изменениям, несмотря на длительное пребывание в неблагоприятных условиях, включая откровенно агрессивную среду (заливки известковым раствором). Поверхность поливы имеет только механические повреждения.

Все фрагменты, сохранившие декор, имеют орнаменты, выполненные в стилистике итальянского ренессанса, чрезвычайно близкие орнаментам архитектурного декора Михайловского собора Чудова монастыря. (1501-1503 г.) и Архангельского собора Московского кремля (1505-1508 гг.), возведенных итальянскими мастерами.

Следует обратить особое внимание на прямоугольные отверстия для крепления с помощью кованых железных стержней, зафиксированные на части белоглиняных поливных изразцов. Такой тип крепления применялся в белоглиняных поливных плитках пола кремлевского Архангельского собора.

Высокий уровень исполнения, точность рисунка и широкий диапазон ренессансной орнаментики фрагментов изразцов из напластований второго, третьего строительного периодов, как по мотивам, так и по характеру рельефа, находят прямые аналогии в деревянной резьбе, украшающей образцы мебели эпохи Высокого Возрождения, известные в российских и европейских музейных собраниях. Это дает основания говорить об изготовлении изразцовых форм мастером резчиком, принадлежащим европейской ренессансной традиции.

Результаты проведенных технико-технологических исследований, проведенных В.Н. Ярош и Р.В. Лобзовой (Российский НИИ Культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачева) практически по всем представленным красноглиняным образцам, стратиграфически и стилистически датированным началом XVI в. обнаружили чрезвычайно близкое сходство технико-технологических параметров с терракотой декора собора Чудова монастыря (1501-1503 гг). Это дает дополнительные, кроме очевидных стилистических параллелей, основания отнести изразцовый декор одной из первых каменных построек Александровской слободы работе мастеров-итальянцев.

Более противоречивыми оказались результаты исследований для атрибуции белоглиняного поливного изразцового декора. Наиболее важным результатом на сегодняшний день можно считать присутствие в части образцов глазури, ранней стратиграфической датировки (нач. XVI в.) глушителей цвета, характерных для европейских, и, в частности итальянских технологий, что на несколько десятилетий удревняет принятую в научной литературе дату появления в Московском царстве европейского поливного белоглиняного изразцового декора. Но большинство глазурей Александровских изразцов являются прозрачными и при изготовлении их глушители не применялись.

Наличие нескольких абсолютно полных аналогий в изразцовом декоре обнаруженном в напластованиях времени строительства (нач. XVI в.), разрушения (сер.-тр. четв. XVI в.) и изразцов из собрания ГМЗ «Александровская Слобода» с печными изразцами, обнаруженными в ходе археологических работ 1995-1998 г. на части комплекса великокняжеского дворца под руководством Б.Л. Альтшуллера и С.С. Подъяпольского, заставляют вернуться к комплексу проблемам датировки и атрибуции керамического поливного декора из собрания Музеев Московоского кремля. К сожалению, опубликована лишь часть изразцового комплекса найденного в ходе исследований, а именно, детали архитектурного декора. Мы приносим благодарность А.В. Гращенкову давшему нам возможность ознакомится с неопубликованной частью коллекции.

Авторы раскопок (Евдокимов, Рузаева, Яковлев, 2003) (под рук. С.С. Подъяпольского) указывают в качестве прослойки, из которой происходят данные изразцы засыпку строительного мусора, содержащую обломки строительных материалов XV- нач. XIX в. и датируемую реконструкцией дворца 1840 г.

Для датировки этого керамического комплекса в качестве ближайших аналогов авторами работ в Кремле приводятся два, известных на сегодняшний день комплекса поливной архитектурной керамики, относимых к XVI столетию, комплекс «старицко-дмитровских» керамических икон, начиная с публикации А.В. Филиппова, относимых исследователями к одной технологической и стилистической группе и фрагменты поливного белоглиняного керамического декора, найденные в ходе разведочной шурфовки 1977-79 гг. территории снесенного Борисоглебского собора в Старице В.В. Кавельмахера и М.Б. Чернышова (2008).

Наличие среди архитектурной пластики, обнаруженной разведкой в Старице фрагмента керамического фриза, обнаружившего «буквальное тождество» (Евдокимов, Рузаева, Яковлев, 2003, С.126) с аналогичным элементом из раскопок в московском кремле дал основание авторам кремлевских раскопок для датировки всего комплекса кремлевского поливного декора ренессансной стилистики серединой XVI в. Эта дата воспроизведена и в публикации указанной группы архитектурных изразцов в каталоге музейного собрания (Гращенков, 2010. Кат.381-457).

Нельзя не согласиться с выводами исследователей о сходстве кремлевской и Старицкой деталей.[1] Тем не менее, основания для атрибуции и датировки самих изразцов, из культурного слоя Старицкого городища, представляются не столь однозначными.

Отметим лишь основные проблемы изучения этого комплекса, от решения которых во многом зависят и ответы на вопросы, возникающие, при изучении изразцового декора Александровской Слободы.

Поскольку факты изготовления поливного керамического декора являются уникальными для Московского царства начала XVI в. не представляется корректным изучение каждого из них без учета остальных. Наличие нескольких абсолютных аналогий, причем как в терракотовом, так и в поливном белоглиняном, вариантах среди изразцового материала из Александровской слободы и московского великокняжеского дворца, датируемого XVI в. неизбежно ставит вопрос о связи Александрова и Старицы.

Обнаружение кремлевского комплекса изразцов целиком в напластованиях позднего периода и отсутствие подобной поливной пластики «in situ» на наружной поверхности стен и в интерьерах сохранившейся исследованной части великокняжеского кремлевского дворца дает авторам раскопок основание для придания большого значения датировке по чрезвычайно близкой аналогии. Но рассмотрим, насколько обоснованна сама датировка этой аналогии.

В комплекс поливной керамики, относимый на сегодняшний день исследователями Борисоглебскому собору 1558-1561 г. в Старице имеет весьма сложное происхождение. Он состоит из шести керамических полихромных икон, две из которых (Распятие и круглая икона Спас Нерукотворный) находятся в Старицком Борисоглебском соборе 1820 г постройки, три – в стенах Успенского собора в Дмитрове (две композиции Распятие и круглая икона Св. Георгий), и одна, фрагментарно сохранившаяся композиция Распятие - в Тверском музее и некоторого количества фрагментов полихромных иконных изображений, найденных при археологических раскопках. Вторую часть комплекса составляет сохранившаяся во фрагментах двуцветная поливная храмозданная надпись, датирующая Борисоглебский собор 1558-1561 гг. и относящая возведение храма ктиторству Владимира Андреевича Старицкого. Третью часть коллекции изразцов, происходящих со Старицкого городища составляют многочисленные фрагменты поливной рельефной архитектурной керамики, выполненные в одноцветной поливе с орнаментацией ренессансной стилистики.

Исследования В.В. Кавельмахера и М.Б.Чернышова убедительно доказали, как факт появления икон в Успенском соборе в Дмитрове в 1780-1800 –х гг., так и факт не вполне корректного их монтажа в стенах собора, нарушившего первоначальные формы храма. Вряд ли можно оспорить и то, что источником этого перенесения, как и перенесения двух других икон на стены нового (1820 г.) Старицкого Борисоглебского собора явился разобранный в 1804 г. собор XVI в. Факт размещения фрагмента из Тверского музея на стенах Борисоглебского Старицкого собора также достаточно обоснован многими исследователями.

Вместе с тем необходимо отметить, что ни факт нахождения керамических икон на момент разборки Борисоглебского собора на его стенах, ни факт их перенесения, ни факт наличия обломков иконных изображений на территории вокруг храма не является доказательством их Старицкого происхождения. Здесь возникает ряд серьезных вопросов и обнаруживается ряд противоречий.

Первым из них является посвящение икон. Старицкий храм 1558-1561 гг. был посвящен Борису и Глебу, придел – Николаю Великорецкому. Если кермические иконы были созданы для Борисоглебского Собора в Старице, иконографическая программа иконного комплекса не могла не быть связана с его посвящением. Между тем иконы Св.Бориса и Глеба и Св. Николая отсутствуют среди керамических икон, и никаких данных о существовании их когда-либо не зафиксировано, равно как в этом храме не зафиксировано престолов, с посвящениями, соответствующими посвящению керамических икон. Учитывая статус храма, его программа не могла носить случайного характера. Самым монументальным из имеющихся является изображение Св. Георгия. Масштаб изображения явно предполагал отведение этому изображению одного из главных мест. Нет объяснения тому, что это никак не отражено в программе храма, если только не считать, что иконные изображения изготовлены по другому поводу и включены в уже сформированный храмовый контекст Борисоглебского собора позднее.

Кроме того. Совершенно очевидно, что орнаментальная часть керамических икон, весьма вольно интерпретирует ордерную стилистику, орнаменты имеют искривления и помятости. Это имеет довольно значительные отличия от поливной чисто архитектурной пластики Старицкого городища. Здесь рельеф практически не отличается от лучших образцов ренессансной европейской пластики. Кроме того, вся эта группа керамики выполнена в одноцветной глазури. Тем не менее, обе группы изразцов априори относятся исследователями одной мастерской и датируются одним периодом.

Более того, в имеющихся публикациях не приведено ни одного тезиса, аргументирующего принадлежность этого декора именно собору, кроме того, что декор обнаружен в строительном мусоре вокруг собора. При этом ни в обобщении археологических исследований 1970-х гг., ни в публикации по результатам работ под руководством А.М. Салимова (Салимов, Романов, Салимова, 2007) нет данных о стратиграфическом положении обнаруженных фрагментов керамики: найдены ли они в напластованиях связанных со строительством собора, или только в нивелировках, образовавшихся после разрушения. Из стратиграфии площадки, зафиксированной В.В. Кавельмахером и М.Б. Чернышовым (2008, Ил. 37) следует, что возможность вычленять эти напластования в стратиграфии участка имелась. Не проанализирован вопрос о возможности попадания декора как на стены собора (если это имело место), так и в строительный мусор из другой постройки. Старицкий кремль функционировал как административный центр удельного княжества и до постройки Борисоглебского собора. На территории его располагался княжеский дворец и несколько храмов, зафиксированных раскопками 1903 г. (Отчет о раскопках…, 1903; Крылов, Шебякин, 1905; 1906; Крылов 1907; Кавельмахер, Чернышев, 2008).

Принимая датировку кремлевского комплекса поливных изразцов и аналогичного старицкого комплекса концом 1540-х – началом 1560-х гг. и версию об изготовлении их неизвестными «иностранными мастерами» (Евдокимов, Рузаева, Яковлев, 2003, С. 127), мы сталкиваемся с еще одним очевидным противоречием. Строительство собора в Старице велось практически параллельно с начатым за три года до этого в 1555 г. возведением собора Покрова на рву. Оба храма возводились в ознаменование успешного окончания Казанского похода (Ильин, 1980, С.95; Баталов, 1996, С.132). При этом, если допустить указанную датировку и атрибуцию имеющегося изразцового материала, для храма в удельной Старице мастерами, только что работавшими по великокняжескому заказу на великокняжеском кремлевском дворце в Москве, изготавливается разноплановая монументальная ренессансная архитектурная поливная пластика. В самой же Москве для заветного храма, прославляющего то же событие и подвиг московского государя в общерусском масштабе, на украшении шатра, венчающего главный престол, подвизаются мастера-керамисты, создающие поливные изразцы, весьма примитивные по форме и довольно низкие по технологическому качеству. Немногочисленные образцы, сохранившиеся от первоначального декора центрального шатра, переданные в музейное собрание [2] при реставрации храма под руководством А.М. Павлинова в 1890-х годах (Баталов, Успенская, 2004. С.56) дают представление об этом декоре. Плоские, прямоугольной или упрощенной балясиновидной формы плитки с прямой коробчатой румпой и неряшливо заглаженной лицевой декоративной поверхностью неравномерно, с затеками, покрыты желтой, бирюзовой, зеленой и коричневой глазурью. При этом попытка создания полихромного изразца ограничивается декорацией из четырех треугольных полей, образованных двумя перекрещенными линиями на гладком прямоугольном поле; на границах полей полива то и дело заходит на соседнее поле, образуя рваную линию.

Такое технологическое убожество вполне объяснимо, учитывая прерванную традицию производства русских поливных изразцов в начале-середине XVI столетия, когда известны лишь редкие случаи опытов подобного рода (Дзвонковский, 1993. С.195-206). Но его чрезвычайно сложно объяснить, если допустить, что в это же время, как минимум, несколько иностранных мастеров поливной архитектурной пластики высочайшей квалификации работают в Старице. Это еще более маловероятно, при известной практике контроля за иностранными мастерами в этот период. Технико-технологические исследования, позволяющие сопоставить данные по глинам и поливам изразцов из декора ц. Покрова на Рву, великокняжеского дворца в московском кремле и изразцы из Старицы до конца доведены не были.

Отдельно следует сказать о белоглиняных поливных плитках Архангельского собора. В ноябре 1962 г. были проведены работы по вскрытию и исследованию древних полов Архангельского собора Московского кремля, в южном делении алтаря собора и, частично, в алтаре и в приделе Иоанна Предтечи. В ходе работ, как следует из археологического отчета Б.Л. Альтшуллера (1962), было найдено большое количество белоглиняных поливных треугольных плиток пола, образовывавших звездчатый орнамент и покрытых полупрозрачными глазурями коричневого, зеленого и желтого цветов. Плитки пола имели значительный износ Б.Л. Альтшуллер датировал пол как «с большой долей достоверности» современный постройке здания Алевизом Новым». Среди аргументов в пользу этой даты, приводился тот факт, что одна из поливных плиток с коричневой поливой со следами износа попала в гробницу царевича Иоанна и была в ней замурована раствором в момент захоронения. Это давало основание полагать, что к 1581 г. сильно изношенный пол уже был разобран. Кроме того, к моменту захоронения царевича Ивана и переустройства в связи с этим придела в нем уже существовал новый пол из белокаменных плит. Замену мозаичного пола на белокаменный исследователь связывал с работами после пожара 1947 г. (Альтшуллер, 1962, Л.10-15).

Эта датировка была принята исследователями. По данным отчета ее поддержал Р.Л. Розенфельдт. Плитки Архангельского собора с той же датировкой фигурируют в обобщающей статье Е.Л. Хворостовой (2002). Тем не менее, никак не опровергая эту датировку, авторы исследований кремлевского великокняжеского дворца просто забывают о ее существовании. По непонятным причинам, обобщая результаты археологических работ в траншее 2001 г. у южного фасада Архангельского собора авторы исследований уже относят и подобные плитки пола также ко вт. пол. XVI в., что находит отражение в публикации каталога музейного собрания (Гращенков, 2010. С. 280-282. Кат. 902-912).

Заметим, что авторы работ 1995-1998 гг. в великокняжеском кремлевском дворце также зафиксировали на керамике следы пожара. Но отнесение этого пожара к 1547 г. не давало возможности связать найденный изразцовый декор со Старицким собором 1569 г. Пришлось бы признать, что мастера изразечники высочайшей европейской квалификации работали несколько десятилетий, не оставив никаких свидетельств этих работ и никаких учеников, и никак не эволюционировали. В связи с этим, у авторов работ на кремлевском великокняжеском дворце возникло предположение о том, что архитектурные изразцы, часть из которых имеет следы пожара, образовавшиеся уже после извлечения изразцов из кладки, могли быть извлечены со своих мест в середине XVIII в, до 1800 гг. По предположению исследователей детали могли храниться в подклетах дворца, после чего, уже поврежденные обгорели в пожаре при взятии Москвы Наполеоном. Весьма возможно, что все было именно так, но никаких аргументов тому, что изразцы горели, будучи извлеченными из кладки до пожара, а не, например, обрушились вместе с горевшими частями кладки в 1547 г. и продолжали обгорать уже в разрушенном состоянии, авторы не приводят.

Таким образом, комплекс изразцов из прослоек второго, третьего строительных периодов на участке каменных палат царицына двора Александровской слободы может быть отнесен к работе итальянских мастеров, работавших под рук. Алоизо де Карезано с 1508 по 1513 г. Поливная белоглиняная часть изразцового комплекса Александровской слободы является одним из самых ранних примеров поливных изразцов в искусстве послемонгольской Руси. Обнаружение этого комплекса заставляет пересмотреть основания для датировки двух стилистически и технологически близких групп изразцов великокняжеского дворца Московского кремля и изразцов части архитектурного изразцового комплекса из материалов раскопок в Старице.

Литература

Альтшуллер Б.Л. Московский Кремль. Архангельский собор. Отчет об археологических исследованиях в южном делении алтаря собора и приделе Иоанна Предтечи. Ноябрь 1962 г. Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль».ОРПГФ. Ф Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль». Ф.20. Оп. 1962 г. Д. 76. Л.10-15.

Баталов А.Л., 1996, Московское каменное зодчество конца XVI в.: Проблемы художественного мышления эпохи. М.: Изд. фирма «Мейкер». 432 с.

Баталов А.Л. Успенская Л.С., 2004. Собор Покрова на рву (храм Василия Блаженного). 2-е изд. М.: Северный паломник. 96 с.

Гращенков А.В., 2010. Архитектурные детали и фрагменты сооружений. Каталог собрания Государственного историко-культурного музея-заповедника «Московский Кремль». М.: Голден-Би. 368 с.

Дзвонковский С.Л., 1993. Новые археологические данные об изразцовом производстве в Москве конца XIV-XVI веков. Коломенское. Материалы и исследования. М., Вып.5.Ч.1.

Евдокимов Г.С., Рузаева Е.И., Яковлев Д.Е., 2003. Архитектурная керамика в декоре московского великокняжеского дворца в середине XVI в.//Древнерусское искусство. Русское искусство позднего средневековья: XVI век./ Отв.ред. А.Л. Баталов. СПб.: Дмитрий Буланин, С.120-128.

Ильин М.А., 1980. Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века. Проблемы и гипотезы, идеи и образы. М.: Искусство. 144 с.

Кавельмахер В.В., 1995. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы. Владимир: Золотые ворота. 112 с.

Кавельмахер В.В., Чернышев М.Б., 2008. Древний Борисоглебский собор в Старице. М.: Московские учебники-СиДиПресс. 112 с.

Крылов И.П., 1907. Археологические раскопки в бывшем Старицком кремле, произведенные в 1903 году. Старица. Тип. И.П.Крылова. 50 с. (Беспл. прил. к газ. «Тверское Поволжье», Кн.6, июнь)

Крылов И.П., Шебякин А.П., 1905. Раскопки в Старице 1903 года // Материалы для истории города Старицы Тверской губернии. Вып. 1. Старица: Тип. И.П.Крылова. С. 64–87.

Крылов И.П., Шебякин А.П., 1906. Раскопки в Старице 1903 года // Труды 2-го областного Тверского археологического съезда (10-20 августа 1903 г.) Отдел II. Областная история. Памятники гражданской старины. Тверь: Тип. губернского правления. С. 447–464. (Раздельная пагинация).

Летописец Троице-Сергиева монастыря// Отдел рукописей ГБЛ. Ф.304. Ед.хр. 647.

Отчет о раскопках…, 1903. Отчет о раскопках, представленный в Археологическую комиссию. Архив ИИМК. Ф. ИАК. 1903 г. Д. 93.

Салимов А.М., Романов В.В., Салимова М.А. , 2007. Борисоглебский собор в Старице по материалам последних исследований.// Seminarium Bulkinarium II. К 70-летию со дня рождения Валентина Александровича Булкина / Отв. ред. Т.В. Ильина. СПб.: Изд-во СПбГУ. С.118-157.

Турова Е.А., 2010. Архитектурно-археологические исследования древнерусской археологической экспедиции Государственного Эрмитажа на территории «Александровской Слободы» в 2005-2008 гг.// Зубовские чтения. Вып.5. Памяти выдающегося российского ученого Алексея Ильича Комеча. (15-17 октября 2008 г.)/ Отв. ред. В.Д. Назаров. Александров. Графика. С.8-21.

Хворостова Е.Л. , 2002. Керамические покрытия полов XV-XVII вв. (Москва и Московская область) // Тверь, тверская земля и сопредельные территории в эпоху средневековья. Вып. 4, Ред. А.Н. Хохлов. Тверь: Старый город. С. 195-203.

Ярош В.Н.. Лобзова Р.В. Турова Е.А. в печати. Опыт технологического исследования образцов археологической керамики из Александрова для решения атрибуционных задач.// Экспертиза и атрибуция произведений изобразительного и декоративно-прикладного искусства: XVII научная конференция (23-25 ноября 2011 г.) / Государственная Третьяковская галерея. Объединение «МАГНУМ АРС». М.

Иллюстрации

Рис. 1. План-схема раскопа 1 Древнерусской археологической экспедиции Государственного Эрмитажа 2005-2011 гг. на территории «царицына двора» Александровской Слободы.

Рис.2. Раскоп 1.Прирезки 4,5 2007 г. Кладка оснований столбов белокаменных галерей-переходов начала XVI в.

Рис.3. Раскоп. 1. Прирезка 9. 2011 г. Кладка восточного угла подвального помещения белокаменной палаты начала XVI в.

Рис. 4. Фрагменты изразцов начала XVI в., найденные на участке раскопа 1.

1,2,7,8,9,11, 15,16,20,26, 12 – изразцы из напластований второго строительного периода (нач. XVI в.)

3,6,10,14, 18,19,22,23,24,27,28,30 – изразцы из напластований и архитектурных конструкций третьего строительного периода (сер. – третьей четв. XVI в.)

4, 5,17,21 – изразцы из напластований четвертого строительного периода (вт. пол. XVII в.)

13, 25,29,31 – изразцы из напластований пятого строительного периода (конец XVII – нач. XVIII в.)

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский

[1]Сравнительные технико-технологические исследования образцов кремлевской и Старицкой поливной керамики были предприняты в лаборатории Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачева, но до конца доведены не были.

[2] В настоящее время находятся в собрании музея-заповедника «Коломенское». Приношу глубокую благодарность С.И. Барановой за возможность ознакомиться с этими материалами.